– Давайте-ка выйдем на минутку, – шепотом предложил седой богатырь. – Информация слишком того… Ну вы понимаете…
– Стимулятор «Х-18-БИ»[9], – когда мы покинули подземелье, сообщил Васильич, – разработан в 2002 году по приказу недоброй памяти генерала Кувалдина[10]. По замыслу заказчика, «Х-18-БИ» должен был делать «универсальных солдат» из самых обычных людей. Работы велись в секретной лаборатории профессора Спиркина при активном использовании черномагических приемов, совмещенных с псевдонаучными манипуляциями. Так, после введения дозы стимулятора подопытных засовывали с головой в некий прибор, внешне напоминающий капсулу. Воздействуя лазером на отдельные участки мозга, а также при помощи торсионных полей прибор «очищал» потенциального терминатора от жалости, неуверенности, совести и т. д., а затем вводил ему в подсознание «героическую программу»…
– Спиркин жив?! – сверкнул глазами генерал.
– Нет. Его зачистили в начале 2004-го вместе с Кувалдиным и прочими.[11]
– Хорошо, продолжайте!
– Разработка оказалась неудачной. Опыты на обезьянах прошли успешно, а вот с людьми накладочка вышла. После введения «Х-18-БИ» и обработки дьявольским прибором они действительно становились безжалостными, энергичными, очень сильными, выносливыми, готовыми выполнить любой приказ, но… не надолго. Примерно через сутки «универсальные солдаты» скоропостижно сходили с ума. Сперва превращались в полных шизиков (как наш пленник в настоящий момент), а затем – в «растения». Первое состояние длилось около двух часов, второе – до самой смерти, которая не заставляла себя долго ждать. Дней через пять «растения» умирали в страшных судорогах. Тем не менее (насколько мне известно) Кувалдин раза три или четыре использовал «Х-18-БИ» при проведении тайных операций. Старому мерзавцу нравилось, что исполнители, даже попав в плен, при всем желании не смогут его выдать. После ликвидации Кувалдина с компанией все обнаруженные запасы «Х-18-БИ» были уничтожены.
– Как выяснилось, не все, – глухо произнес Борис Иванович и спросил: – Противоядие есть?
Логачев отрицательно покачал головой.
– Проклятье! – ругнулся генерал. – Единственная зацепка – псу под хвост!
– Не сочтите меня извергом, но, по-моему, имеется один выход. Вернее, слабая надежда хоть на какой-то результат, – встрял я.
– ??!
– Дикая, запредельная боль, – потупившись, пояснил я. – В несколько раз сильнее, чем при обычном допросе в режиме «Б». До тех пор, пока сердце не остановится. Такая боль немного прояснит сознание нашему психу, и он, прежде чем умереть, хоть что-то наболтает на диктофон. Потом специалисты проанализируют запись и, возможно, выудят из нее крохи информации. В любом случае ни нам, ни ему терять нечего!
– Дмитрий прав, – поддержал меня Логачев. – Жестоко, конечно, но… другого выхода нет.
– Согласен, – кивнул Борис Иванович. – Приступайте. А я срочно вызову сюда группу лучших специалистов…
К отвратительной процедуре приступили незамедлительно. (Время до перехода лже-Алмазова в растительное состояние стремительно истекало.) Для начала мы с Васильичем попросили врачей удалиться, роздали дознавателям соответствующие указания, и… началось! Я, помнится, механически взглянул на часы: 14.10…
От воплей истязуемого болели уши. Помещение заполнилось смешанным запахом едкого пота, экскрементов и горелой кожи. (Ток пускали не скупясь.) А в перерывах между огромными порциями адской боли мы с Логачевым настойчиво задавали ему вопросы.
– Кто ты?.. Пожалей себя!.. Где служишь?.. На кого работаешь? На кого?.. Пожалей себя!.. Кто отдал приказ… Кто?.. Как зовут твоих родителей?.. Откуда ты родом?.. Пожалей себя!.. Кто твой непосредственный начальник?.. Жена, дети есть?.. Папа с мамой живы?.. Пожалей себя!.. Сколько людей в вашем подразделении?.. Кого собираются убрать следующим?.. Пожалей себя, парень, пожалей!!!
В 14.55 сознание пленника слегка прояснилось, и между всхлипами и вскриками стали возникать ответные слова. Вперемешку со стонами он выплевывал их минут десять. Потом умер…
Покинув смрадный подвал, мы отнесли диктофон в кабинет к Нелюбину (уже сидевшему в окружении аналитиков). Получили разрешение отдохнуть пару часов и в сопровождении Николая разбрелись по отведенным нам комнатам. Моя представляла собой небольшое уютное помещение с шелковыми занавесками, с диваном, платяным шкафом, с торшером, с журнальным столиком, с телевизором, с DVD-плеером, с баром-холодильником, с изящной люстрой под потолком и с пушистым ковром на полу. В дальней от входа стене виднелись две двери. Одна вела в туалет, другая в ванную. По словам Николая, эти (а также еще две комнаты на третьем этаже) предназначались для гостей. Оставшись в одиночестве, я первым делом направился в ванную. На кафельной стене висели два полотенца (поменьше – для лица, побольше – для всего остального). На стеклянной полочке лежали: зубная щетка в фабричной упаковке, зубная паста, бритвенные принадлежности, губка и цветочное мыло (опять-таки не распечатанное). В стенном шкафчике я обнаружил крем для бритья и мужской одеколон Natural. Я почистил зубы, тщательно побрился, вымыл голову, принял контрастный душ, спрыснулся одеколоном и, благоухая росой, полями, лесами, вернулся обратно в комнату. Мелодично зазвонил внутренний телефон, стоящий на журнальном столике.
– Алло, – снял трубку я.
– Не разбудил? – вежливо осведомился Борис Иванович.
– Нет. Я только из ванной.
– В шкафу чистая одежда и пижама. Они ваши. Не стесняйтесь! Вы же до сих пор в «комке» да в «разгрузке» ходите.
– Спасибо. А как дела у аналитиков?
– Работают. А вы ложитесь спать. Да, чуть не забыл! О трупах у вас под окном не беспокойтесь. Вопрос с милицией улажен. К вам на квартиру я отправил специалистов из подразделения «Ч». Спокойной ночи. Вернее, дня! – Мембрана запищала короткими гудками.
Взглянув на шкаф, я широко зевнул, хотел было переодеться, но внезапно ощутил чудовищную усталость. Вяло подумал: «Потом. Сперва передохну малость». Прилег на диван, не разбирая постели, и, едва коснувшись щекой подушки, отрубился…
* * *
Я стоял на голой безжизненной равнине с торчащими вдалеке черными скалами. В низком сумрачном небе горело не солнце, а какое-то неизвестное светило. В раскаленном воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Зато вонь стояла невыносимая! Она выползала из находящейся поблизости гигантской ямы, с укрепленной возле нее табличкой – «Колодец отходов». Стараясь не дышать, я подошел к краю. На дне пропасти копошились в омерзительной слизи миллионы людей различных цветов кожи. Многие с чалмами на головах. Они страшно рыдали, стонали, вопили, испражнялись на глазах друг у друга и тут же плюхались в собственное дерьмо. Стены пропасти снизу доверху покрывали налипшая харкотина и ошметки кала[12]. Я брезгливо отшатнулся назад.
– Скотоложники, педерасты, лесбиянки, педофилы, прочие извращенцы, – прозвучал в ушах знакомый голос.
Обернувшись, я увидел Ильина. С несчастным, страдающим лицом он сидел в метре от гнусной пропасти.
– С ними понятно, но вы-то… Вы как здесь очутились?! – потрясенно воскликнул я.
– Террористы из предыдущего сна не врали, – тихо ответил судмедэксперт. – Я действительно собирался в Таиланд, чтобы… – Кирилл Альбертович судорожно сглотнул. – В общем… ты понимаешь! Мне бы пойти в церковь, покаяться в гнусных замыслах, но… бес попутал окончательно, и я приобрел авиабилет да Бангкока. Даже предвкушал грядущие «забавы», старый козел!!! По счастью, бог даровал смерть раньше, чем я успел, – по лицу Ильина потекли горькие слезы. – Иначе бы… гнил сейчас в яме… с этими! А так просто сижу… нюхаю, – давясь рыданиями, закончил он.
– И… Что дальше? – осторожно спросил я.
– Страшный Суд! Там решат окончательно! А до той поры мне определили место тут, – простонал судмедэксперт и отчаянно возопил: – Дмитрий!!! Ради всего святого!.. Закажи хоть одну заупокойную службу о заблудшем Кирилле!!! Умоляю тебя!!! Ради нашей старой дружбы!!! Ради совместного боевого прошлого[13]!!!
– Сделаю, – твердо пообещал я. – И гораздо больше, чем вы просите. Если, конечно, успею.
Альбертыч вытер ладонью слезы, кое-как совладал с собой и жалобно простонал:
– Ты уж, Дима, постарайся выжить! Знаю, тебе и твоим друзьям угрожает смертельная опасность! Гораздо более серьезная, чем осенью 2006 года! Но ты… ты… – голос судмедэксперта прервался. Сам он стал таять вместе с окружающим ландшафтом. А меня подхватил налетевший песчаный смерч, закружил и куда-то поволок. Спустя неопределенное количество времени я больно ударился о каменную площадку посреди черных скал. Смерч, громогласно хохоча, скрылся в вышине. Я остался один, но не надолго. На площадку плавно спикировала голова без туловища и уставилась на меня горящими глазами. Присмотревшись, я узнал покойника (вернее, часть его). Андрей Капустин, мой ровесник, уроженец города Самары. Бывший военнослужащий российской армии, мотострелок. В период первой РЧВ[14] попал в плен к чеченцам, принял ислам, превратился из Андрея в Хамида и поступил на службу к мятежникам, где отличился многими зверствами. Принимал активное участие в истязаниях наших военнопленных, рубил им головы топором или кухонным тесаком, за что получил прозвище Мясоруб. Постепенно втерся в доверие к самому Шамилю Басаеву, прошел спецподготовку в одном из учебных лагерей в Турции. И по возвращении оттуда возглавил отряд наемников из лиц европейского происхождения (преимущественно прибалтов и славян). Во время так называемой «независимости Ичкерии» отряд Хамида-Мясоруба использовался сепаратистами в качестве зондеркоманды для расправы над чеченцами, не признававшими масхадовский режим. После начала второй кавказской кампании наемники господина Капустина работали «оборотнями», которые под видом российских военнослужащих совершали чудовищные злодеяния в чеченских селах, лояльных Федеральной власти. Осенью 2002-го отряд «оборотней» был разгромлен спецназом ФСБ. Скрыться удалось лишь самому Мясорубу с несколькими приспешниками. В дальнейшем они были завербованы английскими спецслужбами, однако большинство их трудов во славу британской короны до сих пор покрыто мраком…
