— Куда летим? — уныло спросил Рубль, когда Бегун вернулся и сел рядом.
— В Рысий Глаз.
— Думал ли ты, Лева, что тебя занесет в Рысий Глаз?.. Бегун, ты хотел бы трахнуть рысеглазку?..
Рысьим Глазом назывался десяток крепких рубленых изб, затерянных в глухой тайге. Со двора избы занесло вровень с крышей, а улица между ними, выходящая к реке, была продавлена в глубоком снегу траками вездеходов.
«Кукурузник» сел на лед реки и выкатился на берег, прямо к крайним домам. Петрович остался у самолета распорядиться выгрузкой. Бегун направился к заготконторе, у дверей которой выстроились разноцветные «Бураны» с санями-прицепами и лежали в ожидании хозяев лайки. Рубль плелся следом.
В накуренной до синих сумерек избе было тесно, у дверей толпились охотники в распахнутых волчьих шубах, медвежьих кухлянках, высоких унтах, в необъятных лисьих малахаях, все как один бородатые, дубленные морозным солнцем и ветром, так что и крутоскулые буряты, и эвенки, и русские — все были на одно лицо.
За столом перед ними восседал плутомордый приемщик, он мельком, зажав папироску в зубах, щуря глаз от дыма, оглядывал шкурки: ость, пух, мездру, прострелы, — называл цену и кидал назад, где на дощатом затоптанном полу громоздились меховые горы: соболя, колонок, горели красным закатным светом лисы-огневки, тускло серебрилась белка, белоснежным сугробом лежал горностай, отливали заиндевелой сталью волки, рядом черные медведи и янтарные рыси.
За вторым столом сидел кассир с ведомостями, брезентовым денежным мешком и автоматом на спинке стула и метал на замызганную столешницу стотысячные кирпичи.
На гостей никто не обратил внимания. Шкурки сдавал русоволосый малый, стриженный по кругу, под горшок, вынимал из мешков, растряхивал. Приемщик едва глянул на соболя и небрежно бросил в кучу.
— Двадцать тысяч, — он показал малому два раза по десять пальцев. — Двадцать, понял?..
Тот кивнул. Приемщик взял следующую и почти без остановки кинул за спину.
— Тоже двадцать…
Охотники недовольно загудели.
— Эй, погоди, начальник! — протолкался вперед здоровенный таежник с рваной от виска ко рту щекой. — Откуда двадцать? Ты чо, ослеп? Глаза разуй — чистый баргузин!
— Ты бабки получил, Потехин? — ответил приемщик. — Претензий нет? Ну и иди, гуляй!
— А ты не командуй! Я таких командиров на болту вертел и подкидывал! Ты объясни, почему двадцать всего?
— Не выкунел соболь-то! По осени, должно, бил…
Тут охотники загалдели все разом, придвигаясь к столу:
— Где не выкунел? Бабе своей в койке мозги промывай! Зимний соболь!
— Гляди, — Потехин схватил соболя, показал мягкую белую мездру. — Если не выкунел — в синеву должно отдавать! Каждый год одно и то же! Тут дохнешь в тайге, яйца от мороза звенят, а он приезжает — не выкунел ему! И белка ему не перецвела, и заяц бусый!.. Шуряк мой в Германию ездил — наши соболя висят, так, говорит, нули сосчитать не мог — утомился считать! А тут, значит, двадцать штук деревянных? Нам, значит, и так хватит, хмырям таежным, мы, значит, и за двадцать штук тебя в твою канцелярскую жопу целовать должны? А ты чего стоишь, Еремей, как болт на морозе? — толкнул он хозяина соболей. — Сказать не можешь — вот так покажи! — он сунул под нос приемщику громадный кукиш.
— Что ты на меня-то орешь? — оправдывался приемщик. — Езжай в Букачачу, там права качай! Государственные расценки!
— Здесь государства нет, здесь тайга — закон, медведь — хозяин! Если считать не умеешь — сами посчитаем! — Потехин потянулся к мешку с деньгами.
— Назад! — кассир схватился за автомат.
— Ты свою пукалку-то брось, я тебя вместе с ней переломаю!
— Атас! — испуганно шепнул Рубль. — Сейчас разборка начнется!
— Погоди… — Бегун с интересом наблюдал за сварой. В разгоряченной толпе спокоен был только сам Еремей, глухонемой охотник. Он безучастно ждал, когда прекратится суета вокруг, и можно будет сдать остальные шкурки.
— Здорово, мужики! — вошел в контору Петрович. — Чего за шум — за дверью слышно?
— Да снова мудрит, мудрило! — кивнул Потехин на приемщика. — Не выкунел ему соболь!
— Один был невыкуневший, — примирительно сказал тот. — Другие чистые. По сорок беру, — сказал он Еремею. — Вот черт глухой! Сорок, понял? — он четыре раза раскрыл пальцы.
Тот спокойно, с достоинством кивнул и принялся складывать деньги в освободившийся от шкурок мешок.
— Все, закончили на сегодня, — скомандовал приемщик. — Грузи товар, Петрович…
— А нам чо, до другого самолета здесь жить, чо ли? — возмутились охотники, не успевшие сдать добычу.
— Меньше орать надо было, — злорадно ответил приемщик.
— Не грустите, мужики! — сказал Петрович. — Я вам тут гостей привез, — указал он на Бегуна с Рублем. — Белозерцев ищут.
Все обернулись к ним — видно было, что новые люди тут в диковинку. Даже Еремей оглянулся от стола.
— Белозерцев? — удивился Потехин. — Беляки есть, русаки есть… Лицензию, чо ли, взял? Почем за шкурку дают?
Изба вздрогнула от дружного хохота, так что синие волны табачного дыма заштормили вокруг голой лампы под потолком.
В соседней избе была гостиница, магазин и столовая сразу: в одной комнате стояли впритык кровати, на которые свалены были шубы, ружья, мешки с пушниной и деньгами, в другой — деревянные столы с батареями водочных бутылок, пустых и полных, шматами сала и золотистого копченого мяса. На прилавке в углу лежали консервы и патроны, хлеб и капсюли россыпью, пачки соли и коробки с порохом, водка и ружейное масло, тут же валялся ворох денег — любой мог подойти и взять что надо, расплатиться и отсчитать себе сдачу. По стенам висели оленьи рога и брюзгливые кабаньи рыла с клыками в палец длиной и толщиной.
Пили тут давно, без меры и отдыха, кто-то пел, натужно, будто лямку тянул, глядя перед собой оловянными глазами, двое ссорились через стол и, кажется, сошлись бы врукопашную, если бы могли только встать, кто-то, утомившись, спал, упав лицом в засаленную столешницу.
Приглядывала за порядком хозяйка, крутобедрая Елизавета в грубом свитере с закатанными по локоть рукавами. Она без труда взвалила на плечо уставшего охотника и, как сестричка с поля боя, вынесла его в другую комнату, сбросила на кровать. Она с откровенным интересом поглядывала на Бегуна, подходила к его столу кстати и некстати, а потянувшись через него убрать лишние стаканы, как бы невзначай прижалась могучей грудью. Сидящий рядом Потехин тут же уцепил ее за обтянутый джинсами зад. Елизавета огрела его кулаком промеж лопаток и отошла.
— Ух-х, ведьма! — проводил он ее жадными глазами.
— Вот тебе и рысеглазка, — сказал с другой стороны уже надравшийся на халяву Рубль. — Кажется, у тебя тут будет мягкая посадка, Бегун?
— Так чо я говорю, — продолжал Потехин. — Какие, к лешему, белозерцы? Это вы, москали, в муравейнике своем вонючем друг у друга на голове сидите и на карту глядите: вон она, Сибирь — фью-у-у! — нехожена, немерена! Не то белозерцы — может, мамонты еще есть… А вот спроси у них, — указал он на охотников, — каждый свой угол до травинки знает, до камушка — никто твоих белозерцев не видал! Когда БАМ тянули — геологи все прочесали от Олекмы до Шилки. А ты говоришь — село целое! — махнул он рукой. — Может, севернее чего есть, по Лене, по Енисею… Давай лучше еще по одной в бак зальем, чтоб мотор тарахтел, — он разлил водку по стаканам.
За столом говорили все сразу.
— Неписаной красоты соболюга! — рассказывал охотник напротив. Он уже едва двигал языком и потому больше изображал сцену в лицах. — Я скрадываю помаленечку, — потопал он цыпочками под столом. — И — на тебе! — веточка под снегом хрусть! Он собрался — и полетел. Ах, гад, думаю, уйдет — и следом ему, влет!.. Подхожу, думаю: попортил шкуру-то. Подымаю, смотрю… — он замер, победоносно оглядывая слушателей.
— Ну? — крикнул Потехин.
— Ну!
— Что?
— В глаз вошло, в другой вышло!
— Брешешь! — радостно засмеялся Потехин. — Брешешь, как Троцкий! Ты в кирпич влет не попадешь!
— Я?! — тот с трудом сфокусировал взгляд на смеющемся Потехине. — Да я… На что спорим?
— А вот! — Потехин грохнул о стол пачкой денег, так что прыгнули бутылки. — Попади!
Охотник вскочил и, заплетаясь ногой об ногу, яростно бормоча что-то под нос, бросился в другую комнату за винтовкой.
— Кидай! — заорал он, дергая затвор непослушными руками.
Потехин подкинул пачку, тот поднял винтовку и выстрелил. Обертка лопнула, деньги, кружась, посыпались на пол.
— Кто стрелял? — Елизавета возникла в дверях подсобки, уперла руки в пояс. — Я предупреждала: один выстрел — и всех разгоню к едрене матери! Все стены попортили!.. А ну, убирай! — кивнула она на засыпанный деньгами пол.
