Гайдуков, когда узнал от «керiвника»[5], что через несколько дней будут готовы его новые документы, поначалу сильно обрадовался. Он почти полгода этого ждал: тормошил брательника, работающего в местных органах, маялся, переживал… И вот тебе пожалуйста – со следующей недели, если что-то не сорвется в последний момент, он будет полноправным громодянином нэзалежной Украины. Москальское «-ов» отвалится, отшелушится, как хвост у ящерицы, как нечто ненужное, мешающее, лишнее. В совсем еще недавнем прошлом он был Андреем Гайдуковым, уроженцем славного города Купянска на Харьковщине, военнослужащим Вооруженных сил Российской Федерации, майором внутренних войск. В настоящем он – беглый российский гражданин, сваливший – были веские причины – на Украину (откуда, как и с Дона в исторические времена, нынче «выдачи нету»). Зато в уже недалеком будущем он станет – согласно выправленным документам – Андреем Гайдуком… Вот такой неожиданный «разворот» ему пришлось сделать на тридцать шестом году жизни.
Впрочем, он пока числил себя – даже в мыслях – Андреем Гайдуковым. Пройдет, наверное, немало времени, прежде чем он свыкнется с новыми реалиями, прежде чем он окончательно поймет, что мосты сожжены и что ему, взрослому, сложившемуся человеку, придется начинать жизнь фактически с чистого листа.
Ближе к утру Оксана, прижавшись к нему всем своим горячим телом, задремала. Простыня была влажной от пота, но из приоткрытого окна наконец повеяло предрассветным холодком – дышать сразу стало легче. В лесу, до которого было рукой подать, пробудились первые пичуги; с другой стороны, где почти вплотную к берегу Роси подходит сплошная проволочная изгородь, доносились звуки лягушачьего оркестра… Гайдуков осторожно отодвинулся, стараясь не разбудить подругу. Когда он встал с тахты, на которой они провели первую половину ночи, пружины предательски заскрипели. Оксана сонным голосом спросила:
– Любый, сколько времени? Мне еще… не пора?
– Рано, около четырех, – шепотом сказал Гайдуков. – Поспи еще немного, хорошая моя. Я тебя через час разбужу, попьем кофе, перекусим… А потом провожу до самой станции!
Он надел трусы, натянул майку, сунул босые ноги в кожаные летние сандалии. В помещении, предназначенном вообще-то для отдыха местных охранников, а вовсе не для любовных свиданий, царил зыбкий предрассветный сумрак. Кроме тахты, здесь находились стол, накрытый прожженной в нескольких местах сигаретами клеенкой, три шатких стула, шкаф, бэушный телевизор «Сони-тринитрон», холодильник и электроплитка. Оксана свернулась калачиком, повернувшись лицом к стене. Гайдуков, нагнувшись, погладил ее по крутому изгибу бедра. Она чуть слышно сказала:
– Я все еще тебя хочу, любый… Если я усну, разбуди меня, ладно?
Он взял со стола початую пачку сигарет, зажигалку и вышел из помещения. Прогулялся в сторону туалета – свежесколоченной будки на два посадочных места, шагах в двадцати от «объекта», – ополоснул лицо над умывальником, затем вернулся к крыльцу, закурил. Природа постепенно просыпалась; край неба на востоке уже заметно высветлился, выпала утренняя роса, над зарослями ракитника, скрывавшими неширокое в этом месте русло реки, клубился туман. За спиной у Гайдукова – приземистое одноэтажное здание, в котором в незапамятные времена размещалась сельская школа-восьмилетка. За этим строением, окаймленная кустами сирени, находилась площадка, с врытыми в землю столбами для волейбольной сетки и сваренными из труб опорами для баскетбольных щитов. За площадкой, в разросшихся кустах, располагалось щитовое строение, нечто среднее между коттеджем и бараком – его возвели эдак лет пятнадцать назад. Сельцо было маленькое, всего с полсотни хат; школу закрыли, а детишки ходили пехом – если через лес, напрямки, около четырех километров – в соседний населенный пункт, на «станцию», где была единственная в этой сельской округе средняя школа.
С конца восьмидесятых здесь, на объекте, несколько раз менялись хозяева. Одно время даже пытались соорудить базу отдыха (уж больно природа тут хороша). Пару лет назад на ветшающий объект наложил лапу один из районных «померанчевых» активистов, сумевший затем зацепиться в Киеве, где новые власти остро нуждались в местных кадрах. Весной нынешнего года бывшая школа и база отдыха вместе с земельным участком в девять гектаров были выкуплены столичной охранной фирмой «Славутич-Щит». Вернее, ее руководителем, бывшим замначем киевского Управления ДСО[6] полковником милиции в отставке Петром Криворучко. Петро Петрович, кстати, и есть тот самый «керiвник», что взялся помочь братьям Гайдуковым выправить документы «младшему», Андрею. Своим помогают повсюду; местные спецслужбисты в этом плане не исключение. Конечно, не будь Юрий Гайдуков «полезным человеком» – а он в полковничьем чине работает в центральном аппарате ДПС[7] Украины, – то хрен бы кто и пальцем пошевелил, чтобы подсобить его сбежавшему на историческую родину от москалей брату. А так не только помогают решать проблему с легализацией, но и работу подыскали. Да, пока что на птичьих правах, да, не самая престижная и высокооплачиваемая у него покамест должность, но даже те две тысячи гривен, что он здесь получает, для местных считаются очень даже приличным заработком. Единственное, что напрягает, так это то, что он сидит на этой базе с апреля месяца практически безвылазно. Их здесь сейчас трое (был еще и четвертый, но пару недель назад его куда-то забрали). Он, Гайдуков, за старшего. Один парень, Тимоха, которого кличут за глаза Амбалом – он примерно таких же габаритов, как знаменитые братья Кличко, – сейчас как раз дежурит у въезда, в сторожке, вместе с их четвероногой помощницей, овчаркой по прозвищу Джулька (которую, по правде говоря, местные за ее боевитый норов обзывают Юлькой). Их третий коллега, Роман, нелюдимый мужик лет тридцати с хвостиком, сейчас спит в бараке. Из-за двух золотых коронок спереди, заменивших ему невесть при каких обстоятельствах вышибленные зубы, он больше смахивает на урку, нежели на охранника или бывшего спецназовца. Почему его сюда сослали, Гайдукову неведомо. А вообще-то у них здесь не принято откровенничать: у каждого, как говорится, свои «скелеты в шкафу». К тому же они почти что не пересекаются. Во-первых, дежурят поочередно по полсуток, во-вторых, начальством велено привести территорию в порядок, так что беседовать им по душам особо как-то и некогда.
Гайдуков бросил окурок в жестяную банку с водой. Задумчиво поскреб стриженную «под ноль» – по причине июльской жары – голову, мрачновато усмехнулся. Приезд Оксаны, с одной стороны, стал для него приятной неожиданностью. С другой – источником беспокойства…
Приехала она вчера около девяти вечера (Гайдуков как раз дежурил в сторожке на въезде). Добиралась из Киева, по ее словам, сначала на электричке до ближайшей станции, затем какой-то частник подбросил уже почти до места. Раньше, когда Криворучко еще не ввел «казарменное положение», Оксана несколько раз наведывалась к Гайдукову. Правда, ненадолго, на пару дней максимум. Но начальство, руководствуясь какими-то своими соображениями, запретило принимать здесь каких-либо «гостей». Даже местных селян и тех не велено привечать. Гайдуков позвонил своей подруге (он почти два месяца жил в съемной однокомнатной квартире в киевском Святошино, которая принадлежит матери Оксаны Палей; через хозяйку, собственно, они и познакомились), объяснил – как ему казалось, внятно и доходчиво, – что у них тут что-то вроде карантина и что он позвонит ей или же сам появится в Киеве, как только сможет… Но она все ж таки приехала. Причем без звонка: единственную мобилу охранникам дозволено использовать лишь для служебных целей, а сам номерок этот вообще запрещено давать кому-либо из посторонних. Говорит: «Не лайся, Андрiю, я ж тебе кохаю![8] Если к вам нельзя, я тут немного постою, ладно? Или тебя заругают за то, что ты тут со мной «на посту» разговариваешь?»
Гайдуков в конце концов махнул рукой. «Не такой уж большой грех, – подумал он про себя. – Чай, не секретная ракетная база и не Форт-Нокс, где хранится весь золотой запас США. Начальство без звонка обычно сюда не приезжает. Попрошу Тимоху, он подменит с «нолей» до утра. А Роман… А что Роман? Он тоже не похож на человека, который, чуть что, бежит закладывать собрата руководству…»
Было еще одно объяснение тому, что он решился оставить подругу на ночь на этом захолустном частном объекте, который он поставлен охранять. Гайдуков никогда не был особо жалостлив к людям. Наоборот, он привык считать себя человеком жестким, неуступчивым. Порой даже грубым. Весьма далеким от сантиментов и душевных метаний. Подтереть ближнему сопли, утешить, погладить по головке – это не к нему. Но с Оксаной, этой одинокой тридцатилетней молодой женщиной, которая столь неожиданно вошла в его изломанную, неустроенную жизнь, быть самим собой у него отчего-то не получалось. Казалось бы, что в ней такого? Невысокая, чуть за метр шестьдесят, курносенькая, с короткой стрижкой, не дурнушка, но и не писаная красавица. По складу характера типичный «книжный червь». После окончания Киевского университета устроилась на работу старшим библиотекарем-методистом в библиотеке «Могилянки»[9], да так там и зависла без всяких перспектив карьерного роста. При посторонних или малознакомых мужиках ведет себя сухо, сдержанно; с виду типичная старая дева, «синий чулок». Еще в детстве, когда ей было лет десять, у Оксаны случился сложный перелом лодыжки правой ноги. Она и сейчас носит специальную обувь; и хотя хромота ее почти незаметна, сама Оксана, кажется, и по сию пору комплексует по этому вот поводу…
