— Уф-ф… — выдохнул Лосенок. — Ну и работа!
Я только хмыкнул. Да, вот такая теперь у меня была работа. Прямо, как у барина…
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Лосенок покатил по улице, напоминавшей все ту же лесную дорогу, по которой мы приехали в поселок. Отличие было только в том, что вдоль улицы тянулись высокие и глухие бетонные заборы. Огоньки домов, стоявших в окружении высоченных деревьев за этими заборами, были почти не видны. Светились только фонари у наглухо закрытых ворот. Впрочем, очень может быть, что окна вообще не светились, так как был уже четвертый час утра. Почивали мирные жители. Готовились к трудовым свершениям.
Вот и наши ворота. Лосенок бибикнул. С лязгом открылась калитка, вышел парень в камуфляжной куртке, по-моему, Толя. Позевывая, открыл ворота, и мы въехали во двор.
— Спокойной ночи, — сказал я, хлопнув Лосенка по ладони, — не забудь жену оттрахать, чтоб не ревновала. Спи, пока не выспишься. Завтра я без тебя обойдусь.
Лосенок покатил машину в гараж, а я забежал по гранитным ступенькам в новую усадьбу отца родного. Это, конечно, была уже не та дача, где мы когда-то размечали бассейн и сауну. Ту дачу теперь приобрел за кровные полтораста лимонов Игорь Чебаков. Он так раскрутился, что не остановишь, но сказать откровенно, хоромы его, по сравнению с дворцом Сергея Сергеевича, — просто фигня на постном масле. Флигель, куда мы поселили Лосенка с супругой и ребенком, лишь чуть-чуть похуже. Сколько стоит то, что для Чудо-юдо соорудили турки, я даже не прикидывал. Сюда можно президентов приглашать и даже на постой ставить. По нормальной советской раскладке можно впихнуть семей с полста, и еще место останется. Однако проживают тут с постоянной пропиской всего три семьи. Отец и мать, я с Ленкой и Мишка с Зинкой, плюс четверо детей: наши с Ленкой Колька и Катька и Мишкино-Зинкины Сережка с Иркой. Родители обитают в центральной части дома, в правом крыле я с семьей, а в левом — Мишка со своими. На мою личную жизнь от щедрот родителя выделено три спальни — наша с Ленкой супружеская и две детских — у Кольки своя и у Катьки своя. Далее: комната для детских игр мелкого хулиганья, два рабочих кабинета, столовая, гостиная, ванна, туалет и кухня. Точно такой же джентльменский набор выдан и Мишкиной команде в его крыле. Само собой у каждого крыла отдельный вход, но есть и общий парадный подъезд, через который можно угодить в просторный холл с зимним садом, фонтанчиком на первом этаже и залом для приемов — на втором. А на третьем апартаменты отца и матери. В пристройке, куда можно попасть из холла, — спортзал, бассейн и сауна, но уже совсем иного класса, нежели та, которой теперь пользуется Игорь Чебаков.
Сестры Чебаковы учились со мной на одном курсе. Мы под мудрым руководством Сергея Сергеевича, конечно же, поступили. Поначалу я вкалывал довольно усердно, а доставшееся в наследство от Брауна знание английского и испанского заметно облегчало дело. Кроме того, обучение по тем методикам, которые придумал отец, зарядило мою башку довольно плотно и сойти за умного ничего не стоило. Примерно так же было и у близнецов. Два курса мы выдержали. Третий — уже балдели. Я заметил, что на экзаменах получаю пятерки там, где другим ставят трояки, а чистые провалы оцениваются в четыре балла. С близнецами была та же история. Институт был процентов на семьдесят «блатной», так что наши «успехи» в глаза не бросались. Когда меня кто-либо из преподавателей спрашивал, кто мой папа, и я отвечал: «Баринов», то слышал в ответ многозначительное: «А-а!», после чего ниже четверки я уже не получал.
В те времена дворца еще не было. Я жил на городской квартире Чудо-юда, то есть, как ни непривычно мне это было говорить, с отцом и матерью. А ту однокомнатную, что родитель подарил мне еще до того, как признал сыном, я забесплатно сдал близнецам. Старый Чебаков был очень против этого. Он считал, что не хрен этим соплюхам жить отдельно, отбиваться от дома и от хозяйства. Но мамаша Чебаковых, Валентина Павловна, была очень довольна. Ей отчего-то казалось, что ее дочерей обязательно изнасилуют в электричке, если они будут ездить из Москвы домой. О том, что ее дочерей могут оттрахать без применения насилия, она как-то не думала. Игорь уверял ее, что взял с меня честное слово приглядывать за близнецами и не фиг за них бояться. Честное слово я держал. Это было очень легко сделать, потому что близнецы сами от меня не отлипали, влюбиться они в меня вряд ли влюбились, но вот замуж выйти прицелились обе. У нас в доме они были давно своими, мать они очаровали, а Чудо-юдо в них нуждался, ибо продолжал свои эксперименты. По курсу стали распространяться слухи, что у нас групповой брак и так далее, хотя на самом деле до третьего курса все шло пристойно и безо всякого секса. Скорее я считал их своими сестрами.
Но тут явился Мишка, закончив эту самую Сорбонну. До этого он дома не появлялся даже на каникулах. К нему ездили отец и мать. Письма и открытки присылал обычно по случаю праздников, да и то некоторые пропускал. Что он там делал в свободное от работы время — неясно, но, судя по всему, даром времени не терял. Во всяком случае, он уже тогда начал закручивать какой-то бизнес и денег у него хватало и на Канары, и на Балеары, и даже на Таити. Видимо, Сергею Сергеевичу все это доставляло некоторые хлопоты, потому что время самых крутых перестроек еще не пришло. Мишку все-таки вытащили из Европы и пристроили в какую-то международную контору, но со стабильным сидением в Москве. От большой тоски по Европе мой младший братец и довел наше целомудренное общество до грехопадения. Все вышло как-то раз под Новый год, который мы встречали в моей персональной однокомнатной. Выпили, закусили, потанцевали, а потом вышел, по выражению из «Калины красной», «маленький скромный бордельеро». Вроде бы все было очень приятно и без грубости, но положение осложнилось тем, что близнецы не только потеряли невинность, но еще и умудрились одновременно залететь… Потом они ровно три месяца нам с Мишкой ничего не говорили, хотя ни в чем не отказывали. Под веселье все абортические сроки были пропущены, а затем эти хитропопые существа доложили о своем состоянии, но не нам, а нашим родителям.
Вся пикантность ситуации была в том, что мы с Мишкой в ту роковую новогоднюю ночь были в прилично ужратом состоянии, а близнецы даже в голом виде выглядели довольно одинаково. Пресловутую родинку на шее, как и прочие различающиеся детали, наши косые глаза не запомнили, и кто из нас кого имел первым — не запомнили. Но зато хорошо запомнили, что после процедуры лишения невинности, ближе к утру, состоялся еще один трах со сменой партнерш.
Наверно, если б Чебаков-старший не допился до инфаркта еще в феврале, то он хватил бы его в марте. Игорь, оказавшись в доме за главного мужика, чего-то развыступался и даже собирался набить мне морду, но в результате получилось наоборот, и мы, помирившись, приняли историческое решение. Мишка вообще-то немножко упирался, но тут ему вновь посветила загранка, причем с обязательной женитьбой — иначе не выпустят. В апреле мы все дружно расписались в один день, и на свадьбах сэкономили немало. Кому с кем подавать заявление, разыграли на спичках. Я вытянул длинную, символизирующую Елену. Выдернул бы короткую — оказался бы мужем Зинки. Всем четверым было абсолютно по фигу.
Дети родились в сентябре — в течение одних суток. Не близнецы, но двойняшки. По мальчику и по девочке. Некоторое время мы все приглядывались, на кого кто похож, но потом плюнули. Мы ведь с Мишкой тоже оказались очень похожими. Не так, конечно, как Зинка с Ленкой, но то, что мы с ним родные братья, мог углядеть любой. Поэтому примирились на том, что все колхозное…
Теперь все четверо уже ходят в школу. Здесь же, в нашей «закрытой деревне». Уже год, как мы стали жителями этого дворца и крутимся каждый в своей сфере…
…Я прошел через свой подъезд и поднялся на второй этаж. На всякий случай заглянул в комнату Кольки, потом — Катьки. Малолетние хулиганы сопели мирно и успокаивающе. А на третьем этаже горел свет…
