Вышел, протянул громадную, квадратную руку, в которой утонула узкая ладонь гостя.
– Товарищ Апухтин. Присаживайтесь! Ждали вас. Ждали и надеялись, – улыбнулся он и нажал на кнопку звонка на столе.
В комнате тут же возникла секретарша. И хозяин кабинета попросил:
– Лизонька, голубушка, а не устроишь ли ты нам горяченького чайку? Товарищ Апухтин с мороза. А нам молодые кадры беречь надо.
Апухтин примостился за длинным столом для совещаний. Хозяин кабинета уселся не на свое место, а напротив, тем самым создавая доверительную атмосферу.
Отвечая на дежурные вопросы – как добрался, как настроение и дела в Свердловске, Апухтин внимательно оглядывался и изучал детали. Заместитель начальника управления всем своим видом и манерой обращения вызывал доверие. Судя по всему, человек огромной физической силы, он двигался осторожно, будто боясь кого-то ненароком раздавить. Улыбка вполне доброжелательная. Лицо немножко наивное, но взгляд острый и умный. Кабинет – обычный, с кожаным диваном, на котором хозяин наверняка не одну ночь провел, когда не мог добраться домой – работа такая. Но больше всего привлекали внимание книжные шкафы вдоль стены. Там были обязательные труды классиков и практиков – Маркса – Энгельса, Ленина, Сталина. Но еще много посторонней литературы. Это и труды философов, и книги великих дореволюционных писателей – Льва Толстого, Гоголя – и современных вроде Шолохова и тоже Толстого, но Алексея. Похоже, книги здесь были не для антуража, а их действительно читали. Может, повезло, и хозяин кабинета относился к людям не только лихого дела, но и умного слова? Апухтин насмотрелся на когорту грубых и несдержанных начальников правоохранительных ведомств, относящихся к людям только дела, они все норовят рубить шашкой, обо всем широком имеют узкое мнение и не терпят противоречий. С такими работать трудно. А с людьми слова всегда можно сработаться интеллигентному человеку… Ладно, поглядим.
Секретарша принесла поднос. На нем были два стакана с крепким чаем, в серебряных подстаканниках, и тарелка с печеньем.
Отхлебывая горячий ароматный напиток, собеседники перешли наконец к делу. С недавнего времени милиция и уголовный розыск фактически перешли под управление органов ОГПУ. Теперь чекисты отвечали и за правопорядок, а Державин был куратором, у которого в руках все нити в борьбе с уголовной преступностью в Северо-Кавказском крае.
– Места у нас тут всегда зажиточные были и неспокойные, – прихлебывая чай, объяснял Державин. – Со всей Руси сюда лихой люд тянуло. Пересечение многих путей. Транспортные узлы и развязки. Кавказ рядом со всеми его феодальными пережитками. Растущая как на дрожжах промышленность и торговля. Всегда здесь было чем поживиться. А еще тут сложились стойкие воровские традиции, поразившие часть деклассированного населения. Ты, товарищ Апухтин, представить себе не можешь, какой бандитизм тут творился еще лет десять назад. Дошло до того, что специальное постановление правительства было по ситуации в нашей губернии. Ростов-папа.
– И Одесса-мама, – кивнул Апухтин.
– Точно! Значит, владеешь обстановкой! Так эти традиции ведь остаются. Немало еще народа, который застыл в темном прошлом, не желая в будущее.
– Это мы исправим, – усмехнулся Апухтин.
– Конечно. Кого-то пригласим в это будущее. Кого-то затолкаем. А кого-то и оставить придется на обочине, – прищурился недобро Державин, и в его глазах мелькнула та самая хваленая чекистская опасная искорка.
– Это да. – В целом Апухтин с таким подходом был согласен.
– В общем, шальной народец у нас. Убивают и грабят почем зря. Вон, полгода назад бандитскую шайку взяли. Паршивцы сами себя «черными масками» гордо именовали. Нападали на квартиры, дома. И особенно магазины единой потребительской кооперации им приглянулись. Так там только активных «солдат» двадцать три было!
– Да, это размах! – с уважением проговорил Апухтин.
– Ничего, всех взяли как миленьких. Товарищи у нас в органах подобрались боевые. Что на пулю бандитскую, что врукопашную всегда готовы. Но подхода какого-то системного к делу нет. Ухватки хитрой. Поэтому и попросил я помощи. Вот тебя, товарищ Апухтин, и прислали. Как человека молодого, но уже заслуженного и отмеченного.
Апухтин невольно поморщился. Он терпеть не мог, когда на него возлагали большие надежды. Потому что к ним прилагалась и большая ответственность.
Державин с пониманием посмотрел на него:
– Да не бойся ты. Вместе сдюжим. Где-то ты свежим взглядом что разглядишь. Где-то мы тебе своим опытом поможем. Но эту кровавую баню мы прикроем. – Он хлопнул огромной ладонью по столу так, что стаканы подскочили…
Добирался Бекетов до дома долго. Точнее, даже не добирался – не слишком его туда и тянуло, а просто слонялся по русским просторам, дыша грозовым воздухом свободы.
В апреле он прибыл в Петроград, поразивший своими масштабами, красотой и многолюдьем. Там очень удачно пристроился в солдатских казармах, испытывавших на себе все радости самоуправления армейских комитетов.
Столица Российской империи бурлила. В ней сошлись гигантские природные народные силы, от близости к которым Бекетов расправлял плечи и сам будто бы становился значительным.
Петроград был наводнен самым разношерстным и часто сомнительным народом. Туда стекались авантюристы, горлопаны всех мастей. А еще сбежавшие с фронта солдаты. Вернувшиеся из Сибири уголовники, выпущенные Временным правительством и прозванные «птенцами Керенского» по имени министра юстиции, инициировавшего беспрецедентную амнистию как политическим узникам, так и уголовным элементам. И все они неслись в каком-то безумном бесконечном круговороте.
Власти как таковой в столице не было. Улицы были предоставлены толпе, и некому было ввести ее хоть в какие-то берега. Из семи тысяч городовых в феврале 1917 года убили половину, их трупами были завалены все каналы. Их попытались заменить народной милицией из бывших гимназистов, рабочих и студентов. Получалось у них с выполнением служебных обязанностей совсем плохо. Так что наводить порядок никто не спешил. Гуляй, рванина, обыватель, прячься.
Временное правительство никто не воспринимал всерьез. Зато повсеместно создавались советы рабочих и солдатских депутатов. Готовился их Всероссийский съезд, и было ощущение, что он-то и будет решать судьбу страны.
Бесконечной чередой в Петрограде следовали митинги, конференции, собрания. Что ни день, то возвращался из ссылки или из-за границы очередной знаменитый революционер, в связи с чем опять массовые сборища и демонстрации.
Словно плотный колпак сплоченной целеустремленности висел над огромными толпами. Бекетов в них будто попадал в единую волну и вместе со всеми что-то горланил, требовал, кому-то грозил. Циничный дезертир, не так давно застреливший своего командира, поддавшись общему настроению, ощущал, как по его щекам текут радостные слезы, а из глотки вырываются крики воодушевления и поддержки чему-то там очень важному и просто жизненно необходимому.
«Нет войне!», «Землю крестьянам!», «Фабрики рабочим!», «Вся власть Советам!» Здорово же! И он кричал и радовался. Будто морок какой на
