Ознакомительная версия.
Наверное, и Подкидыш думал об этом. Покачав головой, он тихо сказал:
– Не нравится мне все это. Джабраил? – вспомнил он вслух командира спецназа.
Один-Ноль повторил жест товарища: нет. Джабраил лучше любого политика понимает, что ОМОН под руководством Малика Абдулгамидова – это зло. Бороться с ним своими силами Джабраилу не с руки. «Хочу ли я мира? – вспомнились Сане слова чеченца. – Я не хочу войны. Потому что во второй раз я не стану спасать свой город, а начну защищать его». И это был его исчерпывающий ответ на все вопросы.
* * *
Миновав первый пролет лестничного марша, Марковцев отметил, что в любом случае обратно не успеет: во-первых, насторожит Абдулгамидова резкими передвижениями. Пока он не видел его, но быстрые шаги командира ОМОНа звучали под ногами. Пара шагов, и его голова будет видна через частые балясины перил. К ним не прижмешься, к стене напротив – тоже. Обзор у Малика будет полным.
Марк будто заранее готовился к этой встрече. Еще не зная, что в подвале находится Абдулгамидов, он плотно закрыл за собой тяжелую деревянную дверь, обшитую металлом.
Сергей не стал дожидаться Абдулгамидова, стоя на месте. Он одним стремительным прыжком оказался на бетонной площадке в тот момент, когда Малик только готовился ступить на нее.
Стоя к командиру ОМОНа вполоборота, Марк, как и в случае с Асланбеком, вложил в удар всю силу. С занесенной ногой, наполовину лишенный опоры, Малик в бреющем полете пронесся над грязной лестницей. Если бы ботинок Марка ударил чеченца чуть повыше, в верхнюю часть груди или голову, Малик потерял бы всякий шанс остаться в живых, летел бы вперед головой на стену. А так он, пополам сложившись от мощного удара, врезался в бетон мягким местом. И снова везение: природный амортизатор отбросил Абдулгамидова вперед, и он упал на колени.
Марковцев был уже рядом. Автомат за спиной не мешает. Он рывком поднял омоновца на ноги и двинул его коленом в пах. Снова бросил его на стену и одним ударом, ломающим хрящи и лицевые кости, превратил физиономию Абдулгамидова в кровавую маску.
Казалось, Марк без особых усилий тащил за собой безвольное тело омоновца.
– Миша... Пантера.
И тот ответил, сжимая прутья решетки:
– Я здесь...
И Марк шел на голос, которого, оказывается, уже и не помнил.
Дагестан, Каспийск
Александр Мещеряков погасил верхний свет и включил настольную лампу. Обстановка в кабинете Крепышева чем-то напоминала казенную меблировку в Центре спецопераций ГРУ «Луганск», с ее прокуренным потолком, коричневатыми шторами, простенькими обоями, громоздким столом и сейфом. Полковник, сидя за столом, невольно смотрел на дверь, словно слышал за ней шаги Сергея Марковцева. «Не самая хорошая характеристика, которую я когда-либо читал». – «В моей профессии добрая репутация все может испортить».
Справедливо.
Неправильно другое.
Мещеряков положил локти на стол, подбородок упер в ладони.
Может, стоило сказать Марковцеву правду? С таким человеком, как Марк, всегда можно и нужно играть в открытую. Если операция завершится успехом... Нет, какой там успех – просто завершится удачно. Вот тогда Сергей выскажет генерал-полковнику, который наверняка предложит ему вернуться на службу, все, что накипело в его душе. Он скажет Ленцу, что тот засомневался в нем, а значит, Сергею не место среди бойцов спеццентра, которые выполняют самые секретные операции, не место в рядах секретных агентов. И вообще не место в ГРУ.
И он уйдет. Куда? Снова искать себе место в этой жизни. Найдет. Еще не все потеряно, жизнь кончается не завтра. Жизнь кончается сегодня. А завтра что?.. Сергей вернет себе мрачную усмешку настоятеля Свято-Петрова монастыря и ответит: «Завтра?.. Завтра жизнь всегда воскресает. Как военный летчик, которого все считали погибшим. – И зло докончит: – Не чудо ли?» Развернется и пойдет прочь.
Мещеряков попытался представить, что сейчас происходит на базе грозненского ОМОНа. Бесполезно. Ничего не получалось, причем не только у него, но и у спецназовцев. Чуть отвлекся от темы и попробовал проанализировать ситуацию, при которой в милицию рвется большинство чеченцев; берут одного из пяти. Почему работа «западло» подходит им больше всего? Почему в остальных регионах России милиционеров нехватка, а в Чечне буквально перебор, точнее, конкурс?
В отдельно взятом случае власть внутри и вокруг грозненского ОМОНа уже существует. Никто из ФСБ, администрации Чечни не сунется проверять, что творится за стенами и в подвалах ОМОНа. Закрытость СИЗО «Чернокозово» – цветочки по сравнению с «закрытостью» камер предварительного заключения ОМОНа.
За дверью раздались шаги, стук в дверь. Дежурный по штабу принес чаю. Спасибо. Чай хороший, крепкий, не очень горячий, так что можно сразу сделать глоток и затянуться сигаретой.
Крепышев спит. Нервы у мужика железные. Прежде чем отправиться на боковую в комнату отдыха, еще раз попросил не беспокоиться о капитане Горбунове: тот все сделает правильно. Хорошо ему: спит, все забыл о прошлом, ничего не ждет от будущего.
01.45. Что же происходит на базе? Уже сняли часовых, или капитан Горбунов делает не все правильно?
Сомнения, черт бы их побрал. В определенный момент начинаешь видеть изъяны на чем-то идеальном. Из операции выдернули безупречность, бойцы лишились совершенства. И даже пороки Марковцева виделись идеалами непотопляемости и жажды дышать полной грудью: двенадцать лет с отбыванием срока в колонии строгого режима, побег из зоны, работа на военную контрразведку ФСБ и возвращение к родным пенатам; еще один побег – из Лефортова, и удачная проверка на прочность замков камер в грузинском следственном изоляторе.
Такого человека не посадишь за стол слушать сослагательные наклонения: «Смотри, что получилось бы, если бы тебе сказали правду. Давай пройдем от начала до конца, начнем с нашей беседы в «Луганске». Я получил задание, ты получил задание. Представь, что ты его выполнил и доложил. Только учти один момент: тебе объяснили, что в плену находится совершенно незнакомый тебе человек. Еще учти скорость, с которой ты работал, и сопоставь его с другим темпом – если допустить, что ты согласился провести операцию по освобождению пленника. Добавь – или отними, не суть важно, – отдачу, или самоотдачу, – твою и твоих товарищей. Ну? Сутки – а ты потерял бы больше, – это цена жизни летчика. И последнее, Сергей. Представь себя по истечении этого срока. Ты стягиваешь с себя униформу и говоришь: «Поздно». Когда-то ты ответил мне: «В моей профессии добрая репутация все может испортить». Можно спорить, можно – нет. Но в твоем досье я не нашел ни одного такого случая, когда бы ты отвечал так коротко: «Поздно». А теперь можешь вешать собак на меня, себя, на ГРУ, государство. Можешь апеллировать, мол, кто-то другой мог сказать: «Поздно». Но ты, мне кажется, не отказался бы от задания».
Потом добавить: «Не забывай и про нас. Думаешь, нам легко было?» А лучше промолчать, иначе Марк скажет, чуть перефразировав Мюллера: «Начальству можно фантазировать, у него нет конкретной работы».
Пройдет какое-то время, и Марк на вопрос своего очередного оператора повторит слова, сказанные им же в центре «Луганск», изменив лишь фамилию: «Полковник Мещеряков?.. Он и в этот раз собирается выступить моим куратором?.. Тогда плохо мое дело».
Странный человек. А еще страннее действия, когда под работника подбирают начальника. Очень ценный кадр?
Странный человек; удивительные действия; чудаковатые начальники.
Чечня, Грозный
Едва Марк увидел перед собой незнакомого парня, в его подсознании всплыли события, пришедшиеся на канун миллениума. Выполняя задание в Азербайджане, он не мог предположить, что ему суждено было спасти больше двух десятков заложников, содержащихся на базе диверсионной школы чеченского полевого командира Давлатова. Он потерял своих лучших бойцов, но – вернул счастье в двадцать три семьи.
Противоречивые чувства, которые по сей день бередят душу. Сейчас, когда до встречи с боевым товарищем оставались считанные мгновения, – особенно.
– Где Пантера? – Марк склонился над пленником, но глаза повторно скользнули по углам полутемной камеры. И – вздрогнул, услышав ответ.
Он не ослышался, но глаза – глаза вдруг зашарили по невзрачной фигуре парня, будто искали забытые черты Михаила. На вопрос Марка «где Пантера?» парень ответил:
– Это я...
Скоро Марк выплеснет наружу чувства, кипевшие внутри. Он едва ли не повторит Юлию Пантюхину, наверное, потому, что думал и о ней, о ее встрече с братом. Он не надеялся на чудо, ибо воскрешение бойца уже произошло, он просто делал ту работу, к которой привык и которой был обучен. Не мог представить, что дарованное свыше кто-то, кроме всевышнего, может у него отнять. Возможно, он перестарался, а может быть, забыл давнишние слова, обращенные на очередном привале к молодому лейтенанту. Тогда он сказал ему, что трудно быть богом, еще труднее любить бога, прощать его, а главное – заставить его прощать других.
Ознакомительная версия.
