Ознакомительная версия.
– Это я...
Скоро Марк выплеснет наружу чувства, кипевшие внутри. Он едва ли не повторит Юлию Пантюхину, наверное, потому, что думал и о ней, о ее встрече с братом. Он не надеялся на чудо, ибо воскрешение бойца уже произошло, он просто делал ту работу, к которой привык и которой был обучен. Не мог представить, что дарованное свыше кто-то, кроме всевышнего, может у него отнять. Возможно, он перестарался, а может быть, забыл давнишние слова, обращенные на очередном привале к молодому лейтенанту. Тогда он сказал ему, что трудно быть богом, еще труднее любить бога, прощать его, а главное – заставить его прощать других.
А из Марка не получилось даже ангела-спасителя. Ангелы в сердцах не бросаются такими словами: «почему ты?!» Наверное, потому, что у них нет сердца, а лишь душа.
«Кто так делает?»
Обессиленный, он слышал это обвинение во второй раз.
«Кто?..»
«Это я...»
Ошибка исключалась. И Марк готов был хлопнуть дверью камеры и, не таясь, косить всех, своих, чужих... А когда кончатся патроны, опуститься на пол, чувствуя спиной холодную стену. И сидеть так вечно.
«У меня был друг, отличный товарищ, классный боец. И вот однажды его родственники получили похоронку. Оказалось – ошибка. – Марк вкладывает в свой взгляд столько, что даже в уголках глаз появляются слезы. – Ошибка, Юля, понимаете?»
Ошибка...
Оказалось – ошибка.
Его друг действительно был. Классным бойцом, хорошим товарищем.
«Вы привезли его?»
«Да, он ждет вас на улице, Юля».
Правда просилась наружу: мы шли не за тобой, мы не знаем тебя, ты чужой. Военное братство стремительно разбивалось на кланы, и во всем виновата не война, а проклятая республика, где шли военные действия. Она словно прокляла рода войск, расколола их, разбила наголову ОМОНы, СОБРы, РОСНы, посеяла в них зерна междоусобицы, а когда – превосходства, зависти и ненависти. Породила новый вирус, оставляя ему его же простой механизм: он просто проникает в клетку, и уже клетка начинает производить вирусы. Этот, чеченский, вирус можно отнести к первой группе патогенов и назвать «чеченской лихорадкой», «чеченской эболой», болезни неизлечимой и заразной.
«Прости, господи, – богохульствующий Марк мысленно перекрестился, – но сегодня ты оказался не у дел. Сегодняшний день прошел без твоего вмешательства».
«Вы привезли его?»
«Я хотел... Я делал все, что мог... Я думал, что...»
Сейчас Марк мог додуматься до чего угодно. Мог обвинить этого парня в том, что тот присвоил себе позывные погибшего разведчика лишь для того, чтобы остаться живым; что он буквально из костей мертвого десантника делал себе ступени к свободе.
– Ты писал позывные «Один-четыре»? – Сергей не узнал своего голоса, неосторожно громкого, с хрипотцой.
– Это не мои позывные.
Не его...
Тогда чьи?
И пленник ответил на немой вопрос странного спецназовца:
– Общие. Нашего звена, четверки штурмовиков. Ведущий носил позывные «Пантера-1». А я – «Пантера-2».
Летчик оставлял на стенах негласное название звена «сухих». Может, думал, что так быстрее разберутся те, к кому, возможно, попадут записи, оставленные его рукой.
Им руководили и те чувства, которые острым копьем врезались в память: он на земле, раненый, неподалеку горит его самолет, а товарищи кружат над местом падения и отсекают его от боевиков плотной линией огня. Ракеты и крупнокалиберные пули, сотрясая воздух, вспарывают землю, дробят скалы, крушат деревья, ломают лед безымянной речушки и пенят ее воды...
Мысленно он всегда был с ними, о чем молчаливыми свидетелями могли выступить каменные стены подвалов, деревянные – сараев. «П 1-4». Он второй в звене. Вот он, выравнивая скорость со скоростью ведущего, смещает сектор газа вперед и занимает заданное место в строю. Но в спутной струе ведущего едва не сваливается на крыло.
– Хотел развернуться, «Пантера-2»?
– Да, заскучал по дому, – отвечает он на свои незамысловатые позывные, возвращая элерон в прежнее положение.
Подсознательно оставив на стене первую такую надпись, в дальнейшем менять что-то в стиле было поздно. Счет шел уже на дни и часы.
* * *
В молчании прошло всего полминуты. Когда тебе плохо, это целая вечность... Сергей, прислонившись к холодной стене, со свойственным ему размахом думал, что мир для него рушится.
Скумбатов спустился в подвал, Найденов, услышав шум подъехавшей к зданию машины, занял позицию в вестибюле, бросив в микрофон: «У нас проблемы» – и получив в ответ обезличенный голос Марковцева: «Знаю».
– Сергей, надо уходить.
– Да, Саня, уходим. Не отставай. – Марк даже не посмотрел на пленника. Не удостоил взглядом издыхающего Абдулгамидова. Ни тот, ни другой больше его не трогали.
Скумбатов жалел командира. Рухнувшие надежды вновь увидеть Пантеру не так больно ударили по Сане лишь по этой причине: справедливо или нет, но Марк с самого начала взял на себя большую ответственность за судьбу Пантюхина, остальные доли достались Скумбатову и Подкидышу. Именно достались. Сергей сам нарезал пайки, не очень заботясь о тех, кто к раздаче опаздывал. Справедливо или нет, на этот вопрос нет ответа, лишь его часть: это большая ответственность. Тяжесть которой надавила на Марка со всей силы и едва не раздавила его.
Когда-то Пантюхин спросил его:
«Ты сам ушел со службы?»
«Я ушел с поля брани – трупы, стаи стервятников, плачущие женщины. Вот все, что осталось от стройной шеренги, перед которой когда-то я читал слова присяги. И я перешел на другое поле. Я клевал глаза бизнесменам, чиновникам, бандитам... В конце концов это занятие мне стало нравиться. Себе в оправдание я нашел довольно сносное словцо: реализация. Я реализовывал себя. Вот и все».
«Сейчас тоже?»
«Сейчас нет», – могли прошептать губы Сергея, который сегодня не реализовывал себя, а реабилитировал.
– Мы тебе потом все объясним, – сказал Один-Ноль Андрею, пропуская его вперед. Ему хотелось прикрикнуть на Марка: «Сергей, соберись!» Но знал, что эта словесная пощечина ни к чему: подполковник быстро возьмет себя в руки.
Один-Ноль обернулся на голос командира ОМОНа.
– Ты можешь заработать много денег, но сможешь их забрать, – Малик с трудом шлепал разбитыми губами, не отрывая глаз от спины Марковцева. – Ты не уйдешь. И твоему щенку не дадут уйти. Вас, тварей, порежут на куски!
Сергей круто развернулся и в два широких шага оказался рядом с омоновцем.
– Я не уйду?.. – хищно сощурился он. – Может быть. Но мне хватит времени запихать твою кровавую месть тебе в задницу.
Марк дал короткую очередь в живот Абдулгамидову. Бронебойные пули, вспарывая камуфляж и прорываясь сквозь тело, ударили в бетонный пол.
– Все. Выходить будем в темпе, – распорядился Сергей. – Подкидыш, слышишь? Что у тебя?
Скумбатов мысленно перекрестился, и его сухие губы тронула слабая улыбка. Его глаз подмигнул Андрею: «Все будет путем, парень».
К этому времени из прибывшего автобуса «ПАЗ» высыпала разношерстная толпа. Лишь пять человек в униформе, но все при оружии. Они проделали долгий путь из Веденского района, заночевав в Шали, где до 1992 года базировался танковый полк. Пятнадцать человек – все, что осталось от крупной банды, накрытой в горах подразделениями российского спецназа. Сейчас они спешили под «крышу» Абдулгамидова, чтобы слиться потом с двухтысячной невидимой армией братьев по оружию, затаившихся в Грозном, и превысить численный состав грозненского гарнизона.
Их сопровождал заместитель Абдулгамидова Аслан Газимов, убивший в свое время своего родного брата, и с ним четверо омоновцев. Если бы не они, то вновь прибывшие на базу грозненского ОМОНа боевики начали бы сигналить.
Подкидыш знал свое дело. Он ни при каких обстоятельствах не терял способности ориентироваться в боевой обстановке, даже сейчас, когда за его спиной сгущались тучи, готовые пролить свинцовый град из сотни стволов, а впереди – лишь уступающая числом, но отнюдь не умением, «горячая двадцатка» боевиков. И лишь пятеро из них выделялись одеждой ОМОНа. Они, как по заказу, шли впереди; но остановились, настороженно переглянувшись: «ни посвиста, ни окрика». Караул вымер.
Оторопь продлится недолго, омоновцы медленно, словно не веря в происходящее, стали брать оружие на изготовку.
Так и так шума не избежать, но шуметь лучше в свою пользу.
– Я выхожу, – передал Подкидыш по рации. – Поторопитесь, я вас прикрою. Отходите к складу.
* * *
Горбунов положил карту поверх клавиатуры и нашел на ней объект, значившийся как склад, второе здание ОМОНа. Едва ли не вплотную к нему проходил забор. А в сорока метрах от него была обозначена дорога. Так, куда она выходит? Два, три переулка – и на Гудермесскую, которая на севере соединялась с улицей Шаумяна. Плевать на север. Плевать на Шаумяна. Кстати, кто он такой? Реаниматор, бросив взгляд на монитор, снова сосредоточился на карте и нашел на ней свое местоположение. Так, раз, два... Два переулка. Выезд по ухабам на Филатова и на Ханкальскую. А как по времени?
Ознакомительная версия.
