Все было кончено.
Бросив винтовку, Знахарь взял стоявший у стены АКСУ и, перепрыгивая через четыре ступеньки, помчался вниз по лестнице.
***Лестница гудела под моими ногами, когда я, держа в правой руке автомат, а левой хватаясь за перила, мчался вниз, перескакивая через несколько ступеней и рискуя подвернуть ногу.
Выскочив во двор, я остановился и огляделся. Все было в порядке. Живых не было. Посреди двора в луже крови лицом вниз лежал труп Кемаля. Его левая рука была откинута в сторону и неестественно вывернута ладонью вверх. На среднем пальце тускло блестело кольцо. Оглянувшись еще раз - береженого бог бережет, - я нагнулся и сдернул кольцо с мертвого пальца. С замиранием сердца я поднес его к глазам и увидел заветные цифры, выбитые на внутренней стороне. Все в порядке. Это было оно.
Сунув кольцо в карман, я бросился в тот угол, где в деревянном ящике пряталась Настя. Только бы она была цела! Я был готов вознести молитву любому богу, хоть Аллаху, но только бы с ней ничего не случилось!
Заглянув внутрь ее убежища, я увидел, что Настя лежит, свернувшись калачиком, и все так же шевелит губами. У меня отлегло от сердца.
Я тихо сказал:
- Настенька, вылезай, все кончилось. Услышав мой голос, она открыла глаза и вдруг выскочила из ящика, как чертик из табакерки. Вот ведь кошка дикая!
Изо всех сил обхватив за шею и уткнувшись в меня лицом, она зашептала:
- Господи милосердный, что же это деется… Что за демоны эти люди… Грех смертный… Господи, прости меня, грешную! За что мне такие испытания?
Она в ужасе несла всю эту божественную чушь, а я думал о том, что таких кошмаров она не видела даже по телевизору в боевиках. Она и телевизор-то впервые увидела только в гостинице. Она вообще не представляла себе, что может быть такая страшная вещь, как гангстерская разборка. Ведь, в натуре, именно это сейчас и произошло на ее глазах.
Наконец она закончила с Богом и переключилась на меня:
- Костушка, милый мой, ты жив!
Ее глаза наполнились слезами, и она стала целовать меня в лицо, в шею, в руки, и шептала при этом:
- Костушка, соколик мой ясный, уйдем отсюда скорее! Ты живой! Уведи меня отсюда, солнышко мое, уведи!
Я гладил ее по голове и чувствовал, как ее кипящие слезы попадают прямо на мое зачерствевшее за последние годы сердце. Это было больно. И в то же время я ощущал, что во мне начинает пробуждаться что-то давно забытое, крепко запертое за надежной и страшной дверью. Что-то настоящее и очень дорогое.
Она отстранилась от меня и стала жадно смотреть в мое лицо. При этом она счастливо улыбалась, а по щекам ее текли слезы.
Она ласково провела ладонью по моей щеке, и вдруг ее взгляд перескочил на что-то за моей спиной, и во внезапно расширившихся глазах появился ужас. Ее лицо исказилось, и она с неожиданной силой отшвырнула меня от себя.
И тут же футболка на ее груди дернулась, и в ней появилась маленькая дырочка. Я перекатился в сторону и, встав на колено, выпустил длинную очередь в лежащего неподалеку окровавленного губастого Колю, который протягивал в нашу сторону руку с пистолетом. Он, оказывается, был еще жив, подонок! От ударов пуль его тело задергалось, и он сдох. Блядь, подумал я, ну не зря же кто-то придумал такую вещь, как контрольный выстрел!
Бросив пустой автомат, я бросился к медленно падавшей Насте и успел подхватить ее. На желтой футболке расплывалось кровавое пятно. Пуля попала чуть правее середины груди, и во мне затеплилась надежда. Опустившись на колени, я держал Настю в руках и вглядывался в ее лицо.
Ее глаза открылись, и она прошептала:
- Мне совсем не больно, не волнуйся, Костушка. Все хорошо. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?
Я кивнул, не в силах сказать ни слова. В углу ее рта показалась капля крови, и это было очень плохим знаком.
- Что же ты молчишь, милый мой, скажи мне что-нибудь! Скажи скорее! - прошептала она, и я увидел, как у нее на шее задергалась мышца.
И я, даже не понимая, что говорю, произнес:
- Я люблю тебя. Я люблю тебя, Настенька! Теперь я понял, что никогда еще никого не любил. Никогда. Мне тебя подарил сам Бог.
Она слабо улыбнулась, потом кашлянула несколько раз, и изо рта у нее вытекла небольшая струйка крови.
Она посмотрела мне в глаза и, теряя силы, тихо сказала:
- И я люблю тебя, милый. Но, видишь, Господь забирает меня к себе… Я буду ждать тебя там…
И она умерла.
Я никогда не думал, что небо может быть таким тяжелым.
Оно давило на меня всей своей бесконечной тушей.
Я хотел умереть, чтобы не чувствовать этого.
Я хотел закричать в довольное лицо Бога: "Отдай мне Настю!"
Я хотел упасть ему в ноги и униженно просить об этом.
Я хотел… Эпилог
Лето 2002 года, Москва - Эр-Рияд
В Москве и раньше хватало всяких скупок, ломбардов и комиссионок. Даже при самом суровом сталинском прижиме были магазины системы Торгсин, где принимали золото и валюту и продавали и покупали ювелирные редкости. А уж теперь в столице белокаменной антикварных лавок и вовсе - тьма-тьмущая! А почему?
Да все потому, что Москва - город большой и народу в ней полно всякого-разного. И есть в ней не только работяги да жулики, да еще сброд всякий, которого по всей стране - как вшей на немытом зэке.
Есть в Москве и богатые люди, а среди них есть и люди со вкусом. И вот как раз-то им для полного счастья обязательно подавай какие-нибудь цацки редкие или картины красивые и дорогие. Либо Айвазовского и Шишкина в подлиннике, либо серебряный кофейный сервиз от самого Фаберже, либо золотой подстаканник из столовой Его императорского величества!
И чем богаче и вороватей живет страна, тем больше становится таких любителей. Вот бабки рассказывают, что ювелирных лавок и антикварных комиссионок больше всего было в годы НЭПа. Богатым людям, что не доверяют государственным сберкассам, нужно в какие-то материальные или нетленные ценности вкладываться. Вот и покупают…
А если есть спрос, то должно быть предложение и, самое главное, должны быть специально оборудованные торговые точки со специалистами-товароведами. Ведь антиквариат - это не мандарин, не колбаса и не трикотаж. Здесь от товароведа требуется ученая степень не ниже кандидата наук.
Я взял такси и поехал по тихому туристическому центру: Гоголевский бульвар - Никитские Ворота - Кропоткинская - Патриаршие пруды…
Комиссионок тут - на каждом шагу.
Выбрал я самую тихую и выглядящую посолиднее, сказал водиле, чтобы ждал меня, и вошел внутрь.
При входе звякнул колокольчик, и тут же из подсобки вынырнул то ли администратор, то ли продавец.
- Здрасьте, - говорю, - у вас есть специалисты по восточному антиквариату?
Администратор оценивающе окинул меня взглядом с головы до ног.
Пусть смотрит, думаю, прикинут я хоть куда.
Вчера оставил в салоне "Рилмэн" две с половиной штуки баксов. Зато вышел оттуда весь крутой и модный.
- А что у вас есть? - спрашивает администратор.
Я щеки надул и говорю:
- Э-э… Знаете ли, мои вещи такого класса, что за их показ в других местах с клиентов деньги берут… Так что мне нужен специалист с дипломом и рекомендациями, и вот уже с ним, возможно…
И показываю всем своим видом, что с магазинной шестеркой мне разговаривать не о чем.
Администратор схавал мою речь и засуетился.
- Как же, как же! Есть у нас специалист по Востоку, кандидат востоковедения - Исаак Рувимович Розенцвейг. Я дам вам телефончик.
И администратор выхватил из визитницы карточку кандидата наук Розенцвейга.
- Давайте, - утомленно сказал я, отчетливо понимая, что суетливость администратора исходит от системы взаимных комиссионных. Он с этого Розенцвейга за одни только наколки копейку малую имеет. А вот если происходит купля-продажа ценной вещи, тогда ему и процент корячится. И, видать, хороший процент - ишь, как заерзал!
С телефоном и адресом кандидата востоковедения я вышел к ожидавшему меня такси.
Ехать было не так уж и далеко. Розенцвейг жил на Кутузовском проспекте.
- Ух ты! Правительственный дом! - сказал шофер такси, когда мы подъехали, - в этом домике раньше Брежнев квартирку имел, и Андропов со Щелоковым… в то время я хрен бы во двор заехал. Завернули бы менты поганые.
Впрочем, мы и теперь хрен заехали, потому как во дворе была охраняемая парковка только для своих. По ней болтались два бугая в хороших костюмах и при галстуках.
Меня и в подъезд-то пустили, только проверив паспорт, да после того, как востоковед Розенцвейг подтвердил по домофону, что я его клиент.
- Ну-с… - спросил старый еврей с волосатыми ушами и носом, когда мы прошли в его гостиную, - вам известно, сколько я беру за консультацию?
Я молча вынул из бумажника сотку баксов и положил ее на антикварный малахитовый стол.
