ты ведь не этот ваш Гофман, и не в деньгах — на кой тебе бабки? Можно отнестись к этому просто как к захватывающему приключению…
Вики пожал плечами, словно Барри упомянул о чем-то малозначительном, из далекого прошлого, на лице его заиграла легкая снисходительная улыбка:
— Гофман, чтоб ты знал, все время твердит о том же. Никакими такими приключениями для меня тут и не пахнет. Что я мог сделать? Я и в лицо-то Брикциуса не знаю, можно было, правда, сходить к тому типу, Себетани, но это ничего не дало бы. Полиция и его допрашивала, да толку что? А насчет того, чтобы прочесывать кабаки, и говорить нечего… — Вики, улыбаясь, вздохнул, пригубил из своего бокала, поглядел на Грету. — Представляешь, Гофман все носится с этой своей идеей насчет всяких кабаков на задворках, в трущобах и заброшенных улочках — таких, которые вот-вот снесут. Сколько раз я ему доказывал, что уж туда-то Брикциус и не сунется. Вышло помоему, посуди сам: уже месяц как объявили награду — и ничего. Никаких результатов, камердинер и тут скорей всего прав — убийцу так и не поймают. Случай останется нераскрытым.
Вики снова улыбнулся и снова глотнул вина, блуждая взглядом по саду — полной иллюзии чудесного рая.
— Вики правильно рассудил, — согласилась Грета, — понял свои возможности и вовремя спустился на землю, так что хватит об этом. У вас и так забот по горло с вашей поездкой в Турцию, зачем себе забивать голову этими ужасными убийствами. Таким хорошим, милым мальчикам это вовсе не к лицу.
Барри и Вики засмеялись, закурили, и Барри спросил:
— Кстати, а как там Рихтер? Правда, что он замечательно танцует? Моей сестренке именно такой нужен. Ее балбес — тот, с кем у нее сегодня свидание, — танцует, как утюг.
— Во всяком случае, не хуже тебя. Зато ты не только в танцах бездарь, — парировала Грета, невозмутимо помешивая мороженое, — но и во многом другом. В отличие от него.
Они смеялись, курили, пили вино, точно на вечеринке, не спеша, ели мороженое, которое постепенно таяло в хрустальных вазочках.
— Мы с Рихтером, — рассказывал Вики, — уже три года сидим за одной партой, славный малый, вот только, представляешь, Барри, немного ревнует меня к тебе, ну да ты сам знаешь. Да, чуть не забыл — я письмо от брата получил, жаль, дома оставил. Он обещал приехать до каникул, поговорить и пожелать нам счастливого пути. Я как-то написал ему обо всем, что происходит дома, у него такое же мнение, как у камердинера. — Вики помолчал, прикидывая, что бы сказал Март, посоветуйся он с ним о том, о чем собирается говорить с Барри после ухода Греты. О том, что должно решить его судьбу… Март наверняка одобрит его, лишь бы Барри согласился, ну, конечно же, согласится…
— Правильно он тогда сделал, что уехал, — сказал Барри, имея в виду отъезд Марта из дому сразу же по окончании учебы.
Вики просиял и кивнул. Ничего более приятного он не мог бы сегодня услышать. Представив себе дальнюю дорогу, "ягуар", рычаги и педали под рулем, он радостно поднял рюмку:
— Грета, хоть я и не знаю твоего парня, но раз он тебе нравится, значит, стоит того! Смотри не опоздай на свидание! А кстати, кто его отец?
— Садовник.
Когда солнце закатилось за кроны двух тополей в дальнем конце сада, этого подобия чудесного рая, когда солнечные лучи больше уже не пробивались сквозь листву на террасу, на белые плетеные кресла, с одного из балконов им помахала дама с искусно наложенным макияжем, в белом длинном платье, приглашая в дом.
— Давно вы у нас не бывали, — приветствовала Вики госпожа Пирэ, спускаясь навстречу по мраморным ступеням, напоминающим лестницу в Опере. — Нездоровилось? Но сейчас вы отлично выглядите. Надеюсь, все прошло и дома мир?
— Мир, — улыбнулся Вики.
— А у меня одни заботы, эти оболтусы совершенно не занимаются, никого не слушают и валяют дурака. Вот возьму и поменяю их на других. Барри только и думает что о путешествии, мы надеемся, и вам отец разрешит ехать. Не захочет же он испортить вам каникулы. Давайте посидим немного. Ужин в семь.
Госпожа Пирэ кивнула Вики и поступью сказочной феи, в прекрасном, длинном своем платье прошествовала к голубой гостиной.
Мебель, обои и ковры — все было в голубых тонах. На одной из стен висел персидский ковер, тоже голубой, хотя этот цвет редко встречается в восточном ковроткачестве. На другой стене красовалось старинное оружие с насечкой — не коллекционное, а просто как предмет убранства.
Вики сел в предложенное хозяйкой кресло и усмехнулся — вспомнил о домашней оружейной коллекции в витрине. Барри спросил, чему он смеется, но Вики лишь молча подмигнул ему. Не станет же он говорить в присутствии госпожи Пирэ о том, что он стрелял перед Рождеством и что отец до сих пор ничего не узнал.
Он повернулся к госпоже Пирэ и стал рассказывать:
— У нас мир с самого Рождества. Отец совершенно переменился. После всех скандалов. Мы, собственно, редко видимся. Приходит ночью, уезжает на рассвете. Март думает: а вдруг он сам понял, что плохо обращался с нами, что так нельзя. Потому и молчит. Но я считаю, ему пришлось уступить. Он бы настоял на ультиматуме, если бы не… Оттинген. В рождественский вечер ему было не до выяснения отношений, хватало забот, вызванных новым убийством. Раз ничего не сказал сразу, пришлось и дальше молчать. Мог бы, правда, сказать, что дал мне время на размышление, но что он может мне сделать? Как заставить? Не санкции же применять! Март и камердинер так считают.
— Господин главный советник так занят, — примирительно сказала госпожа Пирэ, — у него столько хлопот, мы понимаем, ведь до сих пор преступник на свободе. Это такая ответственность, никому не пожелаешь, он все время в напряжении — все газеты пишут об убийствах, и за границей тоже… И ничего нет удивительного, что неудачи отражаются на семье. Я, например, уверена, если бы моему мужу отказали заказчики или поставщики повысили цены, это отразилось бы и на обстановке в нашей семье… А что, Вики, — улыбнулась она своей лучезарной улыбкой, — назначенная премия тоже не сработала? Никто так и не выдал убийцу? Газеты писали, что его укрывают…
— О Брикциусе ничего не известно, — ответил Вики.
— Я видела его фотографии в газетах и по телевизору, лицо грубое, небритое, странное выражение, как у лунатика, как у забастовщика… — Госпожа Пирэ вздохнула. — Не мог же человек в здравом рассудке совершить такое… Врачи выручат его.
