– Но я же…
– Ну да, конечно, – сказал Смолин. – Ты будешь утверждать, что в машину ко мне не лазил отроду. Что все до единой цацки вы квартетом потырили из квартиры Дашенькиного дедушки покойного… – Он сделал очередную паузу. – А знаешь что? Сердце мне подсказывает, что и Дашенька, и твои друганы с честнейшими глазами от всего отопрутся. Заявят, что ни в какой квартире они не были, ничего не брали. Потому что с точки зрения закона Дашенька опять-таки совершила вульгарную кражу, не имела она ни малейшего законного права забираться ночной порой в квартиру дедушки, пусть и родного, и что-то оттуда брать, хоть коробок спичек… Зря, что ли, она сама в магазин не пошла, а тебя, дурачка, вперед выставила? То-то и оно… Если без дипломатии и хороших манер, то тебя, мил-человек, использовали, словно аптечное изделие под названием гандон… Никого из них в этой истории нету – ни Дашки, ни тех двоих. Один ты есть…
– И сидеть тебе, голубь, в СИЗО очень даже весело, – жизнерадостно подхватил Шварц. – Любят там таких смазливеньких, из тебя, Мишенька, такую Машеньку забабахают, что посмотреть будет приятно… И будет у тебя кликуха Машуня-студенточка…
– Мой друг несколько преувеличивает, Миша, – сказал Смолин. – То, что тебя на нарах опустят – вовсе не стопроцентная вероятность, это уж смотря в какую хату попадешь. И как себя поставишь. Хотя… Ты уж прости, конечно, но я-то могу судить по опыту двух своих путешествий за проволочку, а потому говорю откровенно: таких вот слабачков, не приспособленных к зоне, частенько как раз раком и ставят… Ладно. Не будем с ходу о печальном, еще не факт, что тебя непременно в камере Манькой сделают… но сама по себе отсидочка тебе всю налаженную и беспечную жизнь поломает. А уж для папы с мамой, честных советских тружеников, удар будет тот еще… Вся жизнь у тебя хрупнет, как сухое печенье… Я не шучу, родной. Я серьезно настроен. Прямо сейчас поедем в ближайшую ментовку и напишем дружненько заявления все четверо: мол, случайно увидели на улице, скрутили-доставили… Еще раз прости за прозу жизни, но нет у папы с мамой таких доходов, чтобы тебе хорошего адвоката подстегнуть. Да и дело больно уж чистое. Ты, конечно, будешь у следака лепетать про Дашу и друзей… но, повторяю, ты уверен, что они тебя начнут вытаскивать? – он сложил фотографии аккуратной стопочкой, убрал их в карман и продолжал скучным голосом: – Пора и тебе, родной, что-нибудь изречь, я все сказал, даже в глотке пересохло… Ну?
– Послушайте… Вы же сами говорите, что я неумышленно… Давайте я завтра же с утра заберу все и отдам… Извините, конечно, но я ж не знал…
– Ты паренек вроде бы неглупый, – сказал Смолин. – Будущий искусствовед, причастен, стало быть, к духовной сокровищнице человечества и прочей лабуде… Вот и подумай крепенько: почему мы нагрянули целой толпой и тратим на тебя время? Притом что с точки зрения закона ситуация для нас чистейшая, исключительно к нашей выгоде повернута… Напряги соображалку, сокол ясный…
– Деньги будете требовать?
– Тьфу ты… – поморщился Смолин. – Студент, интеллигентный мальчик… И деньги твои мне не нужны, и денег-то у тебя нет… Мне не деньги нужны, а главная ценность нашего века – информация. Не будем тянуть кота за яйца, время позднее… Короче говоря, ответишь мне на пару-тройку вопросов – и гуляй свободным человеком. Ордена, естественно, отдашь…
– Какие еще вопросы? Про что?
– Про кого, – поправил Смолин. – Про нашу очаровательную Дашеньку. Как говорится, то и это…
– Ничего я про нее говорить не буду.
– Я ж не сказал, что именно меня интересует…
– Все равно.
– Подобная разновидность человеческого существа именуется обычно дураком, – сказал Смолин. – Давай поговорим об еще одном аспекте проблемы… Как мужик с мужиком. Мы там, возле дома, давненько торчали. И прекрасно видели, как тебя, прости за прямоту, отшили окончательно и бесповоротно. «Чтоб ноги твоей тут не было!» Что-то в этом роде, а? А еще мы отлично видели – да и ты тоже наверняка, – как ее привез дяденька на большой красивой машине. Дяденька, подсказывает мне знание жизни, прочно и надолго занял твое место… И что, в этих исторических условиях твоя стойкость Дашеньку умилит и восхитит? И она к тебе возвернется, как в мексиканском сериале? Ну ты же сам понимаешь, что это вздор жуткий… Даша – полная и законченная стерва, ты еще не понял? И в тюрьму она тебе паршивого пирожка с кошатиной не принесет. Наоборот, будет только рада, что все так удачно сложилось: ты будешь на нарах чалиться, а она – беззаботно кружиться в вихре удовольствий со своим богатеньким Буратиной. И некому будет возле подъезда торчать, разборки устраивать… Так что совершенно не тот случай, чтоб играть в благородство – в первую очередь оттого, что не стоит она того. Ты к ней со всей душой, ты ее произвел в Прекрасные Дамы – а она тебя всего-навсего использовала, как тот аптечный предмет…
– Будь мужиком, – поддержал Кот Ученый. – Таких у тебя еще будет вагон с прицепом…
Разговор переместился в другую тональность – пленника теперь не пугали, а, наоборот, чуть ли не со скупой слезой мужского сочувствия на глазах утешали и улещали, делились печальным жизненным опытом, приобретенным в молодости, и давали полезные советы людей поживших, насмотревшихся на женское коварство. Одним словом, убалтывали и обрабатывали по полной программе, понемногу создавая впечатление, что рассказать все о коварной подружке следует в первую очередь оттого, что это получится где-то даже суперменский поступок – она тебя, парень, бортанула, так вытри об нее ноги и ботинки смени… Давили и на оскорбленное самолюбие, и на вполне естественный страх перед неприятностями с законом. Окажись индивидуум покрепче, с ним пришлось бы повозиться, но в том-то и суть, что парнишка был со слабинкой…
Собственно говоря, ничего особенно интересного Смолин в итоге не узнал. Фаине Миша возил Дашеньку раза три, и всякий раз визиты проходили буднично и обыденно: пили чаек, разговаривали о всевозможных пустяках. Об индивидууме из черной «камри» студент не мог сказать ничего определенного: он просто-напросто, получив отставку и сопоставив кое-какие прежние наблюдения, заподозрил, что появился более удачливый соперник – в чем сегодня вечером и убедился окончательно. Те двое, что были в квартире вместе с ними, – одногруппники, старые приятели, Даша душевно попросила мальчиков о небольшой услуге, а они, как галантные кавалеры, не сумели даме отказать – нисколько не заморачиваясь юридической подоплекой подобного ночного визита…
Одним словом, невелик был улов. И тем не менее… Овчинка безусловно стоила выделки: труды оказались невелики, зато получили подтверждение кое-какие версии и гипотезы: о том, что возле Дашеньки наличествует некий, безусловно денежный барбос, о том, что она ни с того ни с сего начала вдруг крутиться вокруг Фаины. Это уже были не догадки, а суровые факты, пусть и немного прояснявшие в происходящем… Шла совсем рядом чья-то потаенная игра, а как же! Как бы там ни было, номер «тойоты» накрепко отложился в памяти, а это уже кое-что…
Вот когда Смолин всерьез пожалел, что никак не является крутым мафиози из бульварных романов: действительно, нет варианта проще, чем увезти Дашеньку куда-нибудь в тихое местечко и о многом поспрошать, ласково помахивая паяльником, – но в реальной жизни за такие подвиги огребешь такую кучу неприятностей, что тремя бульдозерами не своротишь. Нынче не девяностый год и даже не девяносто пятый…
– Да, еще о Фаине… – задумчиво сказал Смолин. – Дашка ей не предлагала каких-нибудь сделок? Продать картины, пожертвовать какому-нибудь фонду или музею? Еще что-то?
– Нет, при мне ничего подобного… Я же все время с ними сидел… Может, без меня? А в чем вообще дело?
– Да в том же самом, – задумчиво ответил Смолин. – Что-то готовится, а что – непонятно… Ладно, паренек, это, в конце концов, не твоя забота. Ты, главное, держись подальше от этой милой девочки, иначе она тебя так подставит…
Он покосился вбок, заметив в полумраке непонятное шевеление. В высоченном заборе из досок, ограждавшем стройку, был проем, как раз под «КамАЗ», оттуда в круг света от уличного фонаря настороженно выдвинулась худая поджарая фигурка несомненно таджикского облика – из тех большей частью беспаспортных среднеазиатов, что массами спасались в Шантарске от лютой нищеты и прочих сложностей жизни на далекой родине. Сторож… Он сделал еще три шага вперед – один другого короче, – всмотрелся в джип и осторожненько, негромко поинтересовался:
