Андрей Дышев - Крымская ракета средней дальности

Мы шли долго и бесцельно, тем не менее быстро, будто куда-то опаздывали. Я надеялся, что прогулка по городским трущобам, где жизнь была несуетной, бедной и полной экзотики, успокоит Ирэн и поможет ей справиться с нахлынувшим отчаяньем. Всюду жизнь – в тесных, захламленных двориках, в многоярусных фанерных надстройках, в сараях с крохотными оконцами, в подвалах, где жилые комнаты и улицу разделяли лишь хлипкие дощатые двери…

Сделав круг, мы вышли на площадку, которая нависала над обрывом подобно балкону. По ней стелился дым от мангала, вдоль низкого ограждения стояли столики. Красные зонты раскидали по площадке круглые жидкие тени. Кафе только открылось, и официант в белой рубашке еще лениво расставлял стулья.

Я усадил Ирэн за крайний столик, лицом к обрыву, где сквозь частокол кипарисов проглядывала синева моря. Дул сильный горячий ветер, и мятая поверхность моря была покрыта белыми пенными мазками. По волнам, прыгая и кувыркаясь, скользил виндсерфинг. Прозрачный пластиковый парус сверкал на солнце, словно стекло.

К нам подошел официант, у которого рукав рубашки был выпачкан в губной помаде. Я заказал свое любимое вино. Официант долго рылся под стойкой, потом, не поленившись, сбегал в фирменный магазин. Надеясь на то, что я щедро оплачу его труд, он громко посетовал на жару, сообщил, что подобного вина в других кафе вообще не бывает, и полез в карман за штопором.

Когда он наполнил наши бокалы и пошел прогонять толстого кота, забравшегося на стойку, Ирэн спросила:

– А почему ты всегда выбираешь вино именно этого года – восемьдесят девятого? Потому что в этом году ты вернулся из Афгана?

– Не только потому, – ответил я, глядя, как внутри бокала преломляется солнечный свет, напоминая тонкие золотые пластинки. – Осенью этого года какая-то сволочь в руководстве района решила подавить виноградники бульдозерами. Так сказать, осуществить практические меры по борьбе с пьянством. Но мы с ребятами поставили по периметру виноградника палатки и целый месяц, пока собирали урожай, держали оборону. И милиция ничего сделать не могла, потому что мы приковали себя к бетонным столбам… Теперь я пью это вино и чувствую: мое, родное, мной спасенное.

– Значит, ты по натуре бунтарь?

Я пожал плечами и усмехнулся.

– Не знаю. Может, бунтарь. А может, просто любитель выпить.

Я смотрел на знакомую черную этикетку, и в моей памяти всплывало нечто похожее на кадры из кинофильма: катер убийцы режет волны рядом с яхтой, бутылка красного вина летит, кувыркаясь, в мою сторону. И вот она падает на палубу и катится прямо на меня…

Даже не пригубив бокал, я поставил его на стол.

– Что с тобой? – спросила Ирэн. – Ты в лице изменился…

– Он кинул в меня точно такой бутылкой, – произнес я. – Но тогда я даже не обратил на это внимания.

– Кто? – не поняла Ирэн. Она не знала и не могла знать, каким способом убийца отправил мне свое последнее послание, потому что в это мгновение спускалась в камбуз яхты.

– Тогда, на море, убийца швырнул мне точно такую бутылку вина, урожая тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

– Ты мне об этом ничего не говорил.

– Да, я забыл рассказать тебе об этом. Он налепил рядом с этикеткой бумажку с надписью: «Игра закончена. Ты проиграл».

– «Игра закончена»? – испуганно повторила Ирэн и невольно посмотрела по сторонам.

– Нет-нет! Вовсе не это письмецо вспомнилось мне. Не принимай близко к сердцу писульки самоуверенного идиота… Я только сейчас подумал… Это ведь просто дьявольское совпадение, Ирэн! В магазинах Побережья продается несколько сотен видов вин. Но он выбрал именно то, какое я предпочитаю: красное, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

– Твое любимое… – добавила Ирэн. – Откуда он мог узнать, что это твое любимое?

– Вот именно – откуда? Мало один раз проследить за мной и увидеть, какую колбасу, какой хлеб и какое вино я выбираю в магазине. Убийца хорошо знает, что я покупаю именно это вино, и только его! Он что, следил за мной несколько лет?

Официант подошел к нам и спросил, не желаем ли мы чего-нибудь съесть, на что Ирэн махнула рукой, словно прогнала осу.

– Ты хочешь сказать, что ему известны твои пристрастия, твои привычки и вкусы? – спросила она.

Я бы предпочел прийти к какому-нибудь другому выводу, потому что этот был просто ошеломляющим.

– Я хочу сказать, что убийца или его сообщник может быть моим знакомым. Причем достаточно близким мне человеком, который бы знал подробности моей биографии.

– Но это… но это совершенно новый поворот в нашем расследовании! – с волнением произнесла Ирэн. – Если, конечно, ты не ошибаешься. Кто из твоих знакомых может знать, что из всех вин ты предпочитаешь именно это?

И она щелкнула ногтем по бокалу. Стекло мелодично отозвалось. Я задумался.

– Может, кто-то из ребят, с которыми я служил. Может, одноклассники… Хотя нет, они вряд ли. Может, инструкторы из аэроклуба. А может быть, ты…

Последняя фраза вырвалась у меня совершенно случайно. Шутка, конечно, оказалась неудачной. Я бы сказал, идиотской, и между нами с Ирэн повисло неловкое молчание. Казалось, девушка не сразу въехала в смысл того, что я сказал. Но тут щеки ее густо покраснели, и она дикими глазами взглянула на меня. Я криво улыбнулся ей, мол, не бери в голову мои плоские шутки, на дураков нельзя обижаться.

– А ты знаешь, – произнесла она, глянув на свой бокал, – мне это вино не нравится. Оно терпкое и… и слишком сладкое!

И резким движением отодвинула бокал от себя. Немного вина пролилось на стол и кровяным ручейком потекло к краю.

Наверное, мне следовало бы извиниться перед Ирэн, но я решил, что это лишь усугубит ситуацию, в которой не было никакого конфликтного начала. Я стал вести себя так, словно ничего не случилось. Осушил и тотчас снова наполнил свой бокал. Затем стал убеждать Ирэн, что вино имеет неповторимый бархатистый вкус с сильным и глубоким послевкусием. Она вяло соглашалась со мной, невпопад кивала, и по всему было видно, что мои неосторожные слова крепко засели в ее голове.

– Так кого из твоих знакомых ты первым начнешь проверять на благонадежность? – вызывающе спросила она и пристально посмотрела мне в глаза. – Инструкторов аэроклуба? Или, может быть, меня?

Я понял, что отрабатывать с Ирэн новую версию сейчас не представляется возможным, так как инспектор по чистоте серьезно зациклилась на моей шутке. Собственно, невелика была потеря. Все равно Ирэн не знала моих знакомых, и только я один способен определить, кто из них и в какой мере мог быть причастным к преступлениям.

Чтобы разрушить возникшую между нами с Ирэн стену отчуждения, следовало сменить обстановку. Я подозвал официанта и вынул из заднего кармана пачку денег. Несчастные купюры, пережившие купание в море, стали жесткими и шершавыми от соли. Я осторожно разлеплял их, чтобы не порвать, и, прежде чем протянуть официанту, разглаживал ладонью на столе. Официант к купюрам относился с подозрением, вертел их в руках, смотрел на свет и даже нюхал, но никаких претензий мне не высказал.

Тут из пачки денег на стол выпала насквозь просоленная визитка. Я поднес ее к глазам. Эльза Оттовна Мухина. Старший следователь прокуратуры. Телефоны служебный и домашний…

– А что, если позвонить ей домой? – спросил я, когда мы вышли из кафе и пошли по улице вверх, в сторону поселка Горянка, мимо чугунной ограды дома отдыха.

– Зачем? – односложно произнесла Ирэн.

– Чтобы узнать, насколько приблизилась к истине наша доблестная прокуратура. Ведь по сути дела мы с Мухиной коллеги и решаем одну и ту же задачу.

– Это ты ей расскажешь, когда она защелкнет на тебе наручники.

– Я предложу ей встретиться на нейтральной территории. Скажем, в прибрежном кафе.

Ирэн взглянула на меня со сдержанным интересом. Кажется, она открывала во мне доселе неизвестные ей черты.

– Неужели ты сомневаешься в том, что она приедет в это кафе с милицейским нарядом?

В ее голосе звучала легкая ирония. К любому моему предложению она теперь будет относиться скептически. Ее мозг занял оборонительную позицию. Это значит, что она поставила своей целью не решать нашу проблему, а выискивать недостатки в моих идеях. Классическая, чисто женская защита! Очень удобно, когда самой нечего сказать или же не хочется напрягать ум, не хочется запрягаться со мной вместе в одну упряжку. Потому что Ирэн обижена. Она даже сама может не осознавать, в какой степени она на меня обижена! И сама не понимает, почему ей вдруг захотелось говорить мне колкости, пытаться меня высмеять и камня на камне не оставить от моей даже самой безобидной идеи. Что ж, мне остается лишь набраться терпения и пережить ее настроение. Чуть позже все встанет на свои места. А пока мне придется замкнуться в себе и делать свое дело в одиночку. Без обсуждений, без предварительных споров, а значит, без иронии и скептицизма с ее стороны.