Андрей Дышев - Крымская ракета средней дальности

Вопль ужаса вырвался из груди медсестры. Ее глаза вылезали из орбит, они кричали и молили о пощаде. Я приблизил иглу к ее нежной коже, под которой едва можно было различить тонкие голубые вены.

– Нет! Нет! Умоляю вас! – вырвалось из-под моей ладони.

– Это противошоковый плазмозаменитель. Пятипроцентный раствор глюкозы, – наигранно слащавым голосом сказал я. – Тебе он пойдет на пользу.

Я чуть надавил на поршень, и тонкая струйка брызнула медсестре на локтевой сгиб. Она затряслась всем телом и зарыдала.

– Умоляю вас… Не убивайте меня… – давясь слезами, произнесла она.

– Кто?!! – крикнул я и коснулся иглой кожи.

– Я его не знаю! – хрипло выпалила медсестра. – Мужчина… черные очки… кепка… Я видела его первый раз в жизни!!

Тут силы покинули ее, она обмякла и затряслась в рыданиях. Воля ее была уже сломлена. Я отвел шприц, отпустил медсестру и сел на край койки. Ирэн, прижимая ладони к своему покрасневшему лицу, в немом шоке качала головой.

– Что это за гадость? – спросил я и помахал перед глазами медсестры шприцем. Заливаясь слезами, она отрицательно покачала головой и прошептала:

– Концентрат препарата, повышающего свертываемость крови…

– И что произойдет, если сделать инъекцию?

– Возникнут тромбы…

– Которые вскоре непременно оторвутся и закупорят легочные аорты. В итоге – смерть.

Медсестра кивнула. Я повернул голову и посмотрел на Ирэн тем строгим взглядом, которым учитель одаривает упрямого ученика, посмевшего усомниться в истинности основополагающих теорий.

– Понятно? – сказал я. – В криминальном мире специалисты подобного профиля именуются натуралами. Они умеют так умертвить свою жертву, что ни одна медицинская экспертиза не в состоянии обнаружить следы умышленного убийства. При вскрытии у нас с тобой обнаружили бы обширный тромбофлебит, вызванный стрессом. Грустное зрелище, правда?

– Да какая я специалистка! – простонала медсестра, размазывая слезы по щекам. – Первый раз я на такое решилась… Идиотка!

– Много заплатил?

– Много… Очень много, если сравнивать с моей зарплатой.

– Когда он появился в больнице?

– Через полчаса после того, как привезли вас.

– Возраст?

– Приблизительно ваш. Может быть, немножко старше.

– Прическа?

– Не видела. Он был в кепке, надвинутой на глаза. И в черных очках.

– Как одет?

– В черный спортивный костюм.

– Голос?

– Он говорил очень тихо, почти что шепотом. Я еще подумала, что у него больное горло.

– Еще что запомнила? Лицо какое? Челюсть? Губы?

– Челюсть обыкновенная. И губы обыкновенные…

– Черная щетина, да?

– Нет, он был очень гладко выбрит. Никаких бакенбардов и усов.

– И, конечно, запах одеколона?

– Да! – Медсестра опустила руки и посмотрела на меня с удивлением: мол, откуда я знаю? – Да, от него пахло хорошим одеколоном.

– Превосходно! – горько усмехнулся я и взглянул на Ирэн, к которой все еще не вернулся дар речи. – Два единственных свидетеля, которые общались с этим негодяем, в качестве особых примет отмечают запах хорошего одеколона. И все!

Я встал, кинул шприц под ноги, где валялся еще один, точно такой же, и наступил на них. Хорошие ботинки, однако, подарили мне матросы! Раздавливают шприцы словно тараканов!

– Пойдем! – Я взял Ирэн под руку и подвел к двери. На пороге я обернулся и посмотрел на медсестру.

– Он не сказал тебе, что с тобой сделает, если ты не выполнишь его поручение?

Наверное, медсестра обладала богатым воображением. Она в ужасе схватилась за лицо и громко, по-бабьи, завыла. Я пожелал ей спокойной ночи, и мы вышли.

Мы шли по ночному городу, освещенные луной, и напоминали собственные тени. У нас не было ни цели, ни желаний, ни эмоций, как если бы мы достигли абсолютной степени свободы. Мы выбирали самые темные и безлюдные дорожки, жилым кварталам предпочитали парки, скверы и заброшенные пустыри. Минувшие дни были настолько насыщены кошмарами, мы так часто и безусловно прощались с жизнью, что воспринимали эту ночную прогулку как ниспосланное нам величайшее благо. И мы наслаждались тихой безветренной ночью, обостренными запахами цветов, звездным небом и стрекотом цикад.

Так мы вышли на большой пустырь, приткнувшийся одним краем к осыпающемуся склону. Посреди него горел костер. Красные блики освещали силуэты сгорбленных людей, которые бродили по пустырю, собирая пустые картонные коробки, либо сидели на корточках у костра, либо спали, поджав коленки к животу.

Я думал, что Ирэн испугается этого пристанища бомжей, но, наверное, чувство страха в ней здорово притупилось и она спокойно продолжала идти к костру. Никто не обращал на нас внимания, разве что худой бородатый мужчина в шортах, сидящий у костра и раскуривающий короткий окурок, кивнул нам, как старым знакомым.

Мы сели на стопку сложенных коробок, которые пружинили словно матрац, и стали смотреть в огонь. Ирэн прижалась ко мне, и я обнял ее за плечо.

– Здесь он нас не найдет, – сказала она и заглянула мне в глаза.

– Да, – согласился я. – Ни он нас, ни мы его.

Бородатый подошел к нам и молча протянул наполовину опорожненную бутылку портвейна. Мы с Ирэн сделали по глотку пойла. Теплая волна всколыхнулась в моей груди. Я лег на картонную подстилку, глядя на звезды. Такой же была наша первая с Ирэн ночь, когда мы прятались от милиции в винограднике. И я так же лежал на спине, глядя в ночное небо. Как это давно было!

– Что мы теперь будем делать? – спросила Ирэн.

Она устала быть инициативной и доказывать мне, что работает частным детективом, зарабатывая щедрые премиальные. Все амбициозные глупости, словно шелуха, осыпались. Мы перестали быть начальником и подчиненным и забыли о своих претензиях. Теперь мы просто два потрепанных испытаниями человека, команда, тандем, которому приходится соперничать со смертью. И мы уже выдержали несколько тяжелых раундов. Но сколько их еще впереди?

– Кушать хотите? – спросил бородатый. – У нас есть картошка и соленая рыба.

– Я хочу! – сказала Ирэн.

По-моему, ей здесь нравилось. Бородатый принес бумажный пакет с печеной картошкой и хвост от воблы. Потом он зевнул, перекрестил рот и лег на груду коробок недалеко от нас.

– Придется начинать с самого начала, – сказал я, дуя на горячую картошку, от обугленной кожуры которой струился головокружительный аромат. – Фатьянов со своим договором сбил нас с толку, и мы пошли по ложному пути.

– А что такое «начать с самого начала»? – спросила Ирэн.

– Забудем все, что связано с Фатьяновым и договором о строительстве коттеджа. Вернемся на место преступления. В своем подъезде убита некая Тося…

Предложение начать сначала не вдохновило Ирэн. Она печальными глазами смотрела на костер.

– Мы с тобой уже сто раз разбирали эту ситуацию, и были на месте преступления, и разговаривали с матерью. Там нет ни одной зацепки, кроме договора.

– Есть, – ответил я, разламывая дымящийся клубень пополам и протягивая половинку Ирэн.

Некоторое время мы молча жевали. Я вовсе не собирался испытывать Ирэн, давая ей шанс догадаться самой, какую зацепку я имею в виду. Просто мне хотелось еще раз обдумать все то, что я собирался сказать.

– Ты можешь перечислить, какие вещи лежали в сумочке Тоси в момент убийства? – спросил я.

– Договор о строительстве коттеджа, – как о чем-то надоевшем сказала Ирэн.

– Раз! – Я загнул палец.

– Возможно, какая-нибудь косметика.

– Два.

Ирэн совсем потеряла интерес к этой викторине. Она тяжко вздохнула и с унынием взглянула на меня, словно хотела сказать: все это пустое, Кирилл. Этот путь тоже ошибочный и приведет нас в тупик.

– Расческа! – буркнула она. – Деньги… Ну что там еще могло быть?

Я выждал паузу. Ирэн ленится думать. Ей не хочется начинать с самого начала, опять с головой погружаться в рутину расследования. Она мечтает найти какой-нибудь новый, оригинальный, неожиданный ход, который сразу выведет нас на преступника.

– Там еще лежала фотография Максима Блинова, – напомнил я и принялся очищать вторую картофелину. – И какие-то документы, которые Тося тебе показывала.

– Ну да, – кивнула Ирэн, ничуть не вдохновившись. – Правильно. Фотография и документы. Собственно, какие это документы! Копии писем, которые она отсылала в военкомат с просьбой найти Максима. Да заявление в наше агентство, в котором Тося подробно описала всю эту историю. Ну и что, Кирилл?

– Я помню, как Тося, перед тем как уйти из конторы, затолкала все это себе в сумочку.

– Пусть затолкала. И что нам с этого?

– Тебе не кажется странным, что Новоруков, когда мы разговаривали с ним по телефону, ни словом не обмолвился об этих документах? Он упомянул только договор и еще упрекнул, зачем, мол, я пытаюсь утаить тот факт, что Тося до убийства заходила в наше агентство.