«Ввиду того что в ожерелье царицы Тамары, которое я вручил О.Ф.Мухину, было вмонтировано взрывное устройство...» Погоди-ка. Чего ты кровищей своей на расписку капаешь? Пасты в ручке не хватает? Где у тебя платок носовой?
На, утрись.
Скованными руками, да еще на ляжке, писать не слишком ловко, но мне важно было, что он, пока писал, успокаивался. Привычная канцелярская обыденщина располагает к сотрудничеству. Настраивает по-деловому.
— ...Теперь вот что. Добавь: «Это взрывное устройство было установлено...» Кем оно было установлено?
— Я не знаю ни о каком...
— Муху позвать? Валька твоя на кровати, готова к употреблению...
— Это — Викланидзе. Я только хотел получить доказательства его преступных умыслов.
— Ну так чего ж ты? Так и напиши: «Зная о взрывном устройстве, я тем не менее вручил это ожерелье О.Ф.Мухину, так как...»
Писать подполковнику пришлось много и долго.
О том, что он давным-давно контачил с мечтавшим о независимости Абхазии Викланидзе и с его помощью на время подменил настоящего Артемова из «Изумруда». О том, что на использовании именно «MX плюс» для перевозки взрывоопасного ожерелья настаивал сам Викланидзе. Ему, дескать, каким-то образом попала в руки фальшивая объективка, которую Голубков сочинил, чтобы вывести на нас террориста Пилигрима. И хозяин «Резо-гарантии» решил, что на нас очень легко будет свалить убийство Шеварднадзе. Заговорщики думали о будущем. Ведь одно дело, когда они сами убили предшественника, чтобы захватить власть, и совсем другое, когда они просто подхватят власть, ставшую вдруг ничейной.
Выяснилось, что Катков многое скрывал от своего начальника САИП генерала Ноплейко. Подполковнику хотелось стяжать лавры, самостоятельно разоблачив заговор. То, что при этом пострадают какие-то отщепенцы из «MX плюс», его нисколько не волновало.
Отдельно и тоже подробно он по моей просьбе описал программу экспериментов, которые под его присмотром вел Гном-Полянкин. Вот об этих делах генерал Ноплейко знал все и считал их весьма важными для Родины.
Все то время, пока подполковник строчил, мне приходилось утихомиривать то его чад, то его жену, то изображать, что в дальней комнате мой дружок сдерживает рвущегося отомстить Муху. Здорово вымотался. Разумеется, если в знать заранее, на встречу с кем я иду, я бы еще, наверное, приготовил кое-какие вопросы. Но мне и так срочно требовалось переварить все неожиданно открывшееся. Поэтому я решил закругляться. Впрочем, что-то мне подсказывало, что это не последний наш с Катковым разговор. Осталось только выяснить дальнейшие планы ихнего САИП насчет нас. Спросил:
— Что вы собирались делать, захватив Мухина в офисе?
— Только поговорить. Ну и вернуть, конечно, документы и препараты Гнома.
— Вот так просто побеседовать, и все? — спросил я с сарказмом.
— Нет, меры безопасности, конечно, предусматривались...
Дополнительные, — опять заюлил подполковник.
— Значит, так это теперь называется? Кончай крутить, сука!
Шантажировать собирались?!
— Нет. То есть... небольшое давление, конечно, предусматривалось. Вы не знаете: у спецслужб такое в порядке вещей. Компромат на каждого новичка необходим.
— Компро-о-ма-ат! — передразнил я этого слизняка. — Подставить это называется. И подставлял нас — ты! Чего мы тебе плохого сделали? Ты нанял — мы выполняли. А ты нам — бомбу, засады?!
— Но ведь все обошлось? Друг Ва-а... то есть генерал Ноплейко приказал, если вы вернете все, что взято у Гнома, забрать у вас подписку о неразглашении и сотрудничестве и отпустить. Ну еще только показания. Если суд над Викланидзе состоится.
В такой легкий исход что-то слабо верилось. Но у меня никак не получалось сообразить, как мне извлечь правду из Каткова. Самый четкий вопрос, который я сейчас мог родить: «Что ты, сука, от меня скрываешь?» Но вряд ли бы он мне на него подробно ответил. Хуже нет, когда не знаешь, о чем спрашивать. Пора смываться.
Ясно, что народ за меня взялся серьезный, располагающий очень разнообразными и обильными ресурсами. И очень квалифицированными кадрами.
Вряд ли такие люди оставили Каткова сегодня, накануне его завтрашней встречи с Мухой, без присмотра.
— А ты сам? Тебя они на чем завербовали?
— Зачем им это? Я еще сразу после академии подписку дал. А своей присяге Родине я не изменяю. Ишь ты, каков товарищ подполковник. Патриот.
— Вот и хорошо, значит, мы с вами, — я тоже перешел на вежливость, — на одно ведомство служить будем. Тогда тихо, по дружбе: какой у вас сигнал тревоги предусмотрен?
— Тревоги? — Он опять заюлил и, сам того не замечая, тут же втянул голову в плечи. Такой вот рефлекс на собственное вранье успел у человека выработаться.
— Ай-ай-ай, подполковник. К чему врать коллегам?
— Жалюзи на кухне — открыть. Или светом мигнуть.
Врет, конечно. Но некогда допытываться.
— Значит, так. Барахла у тебя тут плюс евроремонт — тысяч на тридцать, так? Мы тут у тебя в нескольких местах пару-тройку мин заначили. Так что жалюзями поиграешься не раньше, чем через пятнадцать минут после моего ухода. Или позже — когда я позвоню и скажу, где гостинец лежит. Ну а если нас возьмут, сам понимаешь: нам не до твоей квартиры будет. Представляешь: вся эта лепота и — в головешки, а?! Не горячись!.. А теперь нам пора прощаться. Чтобы не увидеть лишнего, ступай-ка ты в туалет. Как хлопнем дверью, все свободны... Да! Где у тебя патроны к стволу?.. Контрибуция, родной. Еще Муха велел тебя предупредить: теперь и сука твоя, и гаденыши — заложники. Чуть-чуть попробуешь смухлевать, они — первые.
Последние фразы я говорил в полный голос, чтобы Валентина тоже все хорошенько расслышала. Пока ее муженек на унитазе переваривал все нами друг другу сказанное, я сгреб его деньги из портфеля и вместе с пистолетом, патронами к нему, новым электронным блоком и кое-какими заинтересовавшими меня бумагами уложил в свою сумку-рюкзак. Если трофеев не брать, на кой тогда и боевые действия? Тем более что агрессор — не я.
В третьей комнате, оказавшейся детской, я высыпал на пол специально принесенную с собой в пакете грязь, растоптал и втер в коврик, чтобы казалось, будто здесь сидел в засаде еще минимум один человек. Бросил и пару окурков, прихваченных из урны на улице. А чтобы следаков не смущало, что дымом не воняет, распахнул балконную дверь. Наследил, в общем, как мог.
Глава шестнадцатая. Судьбы безвестные
Катков, а может, это его супруга образумила, проявил здравомыслие. Я вышел из их парадного, пересек двор и уже был на пешеходном мостике, когда наконец взревела, засияв фарами, чернявая иномарка у него под окнами. Пока она выруливала, пока кто-то из ее седоков топал по мосту, я уже скрылся среди заставленных вагонами тупиков Киевского вокзала. Потом выбрался на какую-то прилегающую вплотную к железной дороге улицу, соблазнил баксами частника, он газанул, и мы вскоре переулками да огородами ушли слишком далеко, чтобы из погони, если таковая имела место, получилось что-нибудь путное. Учитывая, что финансовое положение позволяло сегодня не экономить, да и притомившись, я прокатился на частнике до Казанского вокзала. Там забрал из камеры хранения свой оперативный сундучок, вернулся на Киевский, переоделся, сложил в сундучок все, что сегодня больше не потребуется.
Все! Сдав барахлишко в камеру хранения, я был свободен и мог отправиться к Шмелю, но, выходя из вокзала, не удержался и позвонил При.
Она ответила сразу, и меня бросило в дрожь, как пацана.
— Алло-алло?! — кричала она в трубке, а у меня сжало горло, и я никак не мог вспомнить, что нужно сказать.
— Ира...
— Олег, ты! Наконец-то. Я так истосковалась, словно год тебя не видела. Где ты? Как ты?
— Конечно, хочу!
Она засмеялась так, что у меня ноги подкосились.
— Так где ты сейчас?
— На вокзале. На Киевском.
— Почему... Ты куда-то собрался? — Голос ее упал.
— Нет. Просто следы заметаю. Отрываюсь от твоих коллег.
Ответил и замолчал, ожидая ее реплики. Мне очень хотелось, захлебываясь нетерпением и восторгом, выложить ей, как я измаялся без нее, как я мечтаю ее увидеть, обнять, потискать, ощущая всю ее, жаркую и нежную.
Но я молчал, потому что успел привыкнуть, что меня подслушивают все, кому не лень. А что нейтрального сказать — не знал. Высветить Киевский не боялся, потому что через минуту отсюда исчезну, а коль я был неподалеку, у Каткова, пусть думают, что все это время я тут и отсиживался.
— От каких коллег?.. Впрочем, ладно. — Чем-то ей мой тон не понравился, и она заговорила суше. А может, дошло, что нас вполне могли слушать посторонние. А может, она знала это совершенно точно. Бывает же, что молчание понимаешь лучше, чем слова. Кроме того, она ведь профи, ни к чему ей показывать коллегам, что она о ком-то скучает. Слишком легко насадить твою привязанность на крючок. В виде наживки. — Помнишь, я тебе говорила о своем шефе? Он хочет с тобой встретиться.
