небрежно произнес Константин Тимофеевич. — Хорошо, что он оказался поблизости и все видел… Впрочем, ладно. Сейчас поговорим о другом. Ты, Громов, наглый и дерзкий щенок! А я не позволю, чтобы со мной, да еще таким тоном разговаривал такой, как ты. Я хочу тебя проучить, чтобы впредь на моего сына даже не смотрел, а еще чтоб рот не раскрывал, когда не разрешают. Ты вообще в курсе, кто я такой? Переходить мне дорогу — чревато! Юрка мой сын, и никто не смеет его трогать. Ему все можно, я так решил.
— Возомнил себя царем? Не боишься, что за одно место возьмут?
— Мне нечего бояться.
— И что, будешь держать меня вечно в этой дыре? — усмехнулся я, прекрасно понимая, что от непомерного чувства собственного достоинства, Коньяков сейчас попусту языком треплет.
— А это не дыра! — вдруг нахмурился тот. — С недавних пор, это мой загородный дом. Недавно приобрел. Два этажа, большая кухня, шесть комнат. Весь второй этаж из дерева. Подвал вот, для которого тоже предназначение нашлось. А отвечая на твой вопрос… Сидеть ты тут здесь будешь столько, сколько я захочу. Может быть и отпущу, а может и нет. В любом случае, тебе никто не поверит. Хотя я человек не жестокий…
При этих словах лысый не сдержал смех.
Я молча слушал и понимал — папаша Юрки, это опасная тварь, которая решила открыть истинное лицо? Когда в начале девяностых начнется раздел советского наследия, такие как он, будут бежать впереди всех. Да, я точно знаю, что у него будет другая судьба… Но историю я поменяю. Мы тоже не лыком шиты. Никто не заставлял его поступать так со мной, сам решил. Мне бы только немного времени и он поймет, что считая себя акулой в маленьком болоте, под названием Батайск, он оказался всего лишь карасем.
— Что, неприятная новость? — гаденько усмехнулся Коньяков, глядя мне в глаза. — Ну а что ты хотел? Не нужно было рот раскрывать. Ладно, я пошел, у меня дела. Через час наверху состоится важная встреча, а ты сиди тут и думай над своим поведением. Эдик, проверь, чтобы он тут чувствовал себя как дома. И охрану приставь к подвалу.
— Хорошо, Константин Тимофеевич.
И Коньяков ушел, еще не понимая, какой геморрой он заработал на свою задницу. Лысый Эдик проверил мои веревки — я намеренно напряг руки, чтобы веревки не гуляли.
— Ты меня ударил? — спросил я, глядя на него.
— А что? Еще хочешь?
— Просто уточняю! — при общении с ним, мне показалось, что Эдика не в порядке с головой.
— Я! Хорошо получилось, да?
Я не ответил. Ничего, мое время еще настанет.
— Жалобы, просьбы? Пожелания? — с ехидной улыбкой спросил лысый.
— Отсутствуют. Хотя нет, одно есть. Сколько время?
— Странная просьба! — ухмыльнулся Эдуард, посмотрев на свои часы. — Без пяти одиннадцать.
Убедившись, что я надежно связан, Эдик направился обратно к выходу наверх. А выходя, еще и свет выключил со словами:
— Чего зря электричество тратить? Тебе оно все равно не нужно!
Подвал окутала почти полная темнота, осталось лишь совсем немного света, проникавшего через небольшие окна под потолком. Дверь закрылась, щелкнул замок. И стало тихо. Я вновь, хоть и не без труда, принял вертикальное положение. В несколько прыжков добрался до крайних стеллажей. Руками ухватил одну из бутылок и размахнувшись, швырнул ее о стену. Осколки стекла разлетелись во все стороны. Судя по всему, охраны снаружи еще не было, потому что звук был достаточно громким, а ко мне никто не заглянул. Внутри бутылки оказался густой лак, судя по всему, благополучно забытый тут со времен постройки дома.
Аккуратно, чтобы не порезаться, я отыскал крупный осколок, отполз в сторону и принялся разрезать путы на руках. Примерно через минуту, перерезанная веревка упала на пол. Еще минута и ноги тоже стали свободными.
Поднявшись, я принялся растирать задеревеневшие мышцы на ногах. Заодно ощупал пострадавший ранее затылок — здоровенная шишка, но вроде без крови. Небольшое сотрясение, наверное, все-таки было, раз я уже несколько часов провел в отключке. Когда я был на стройке, было около трех часов дня.
Итак, я освободился. Но первая часть самая легкая, со второй уже сложнее. Нужно как-то выбраться из подвала, а еще дать понять Коньякову, что он серьезно ошибся, когда решил посадить меня в грязный сырой подвал, взяв на себя роль господа-бога.
Что он там говорил? Встреча у него? Здесь, на даче?
Хорошо, Константин Тимофеевич, я тебе устрою такую встречу, о какой ты не скоро забудешь. Очень нескоро.
Вылезти через окна нельзя — слишком узкие. Времени у меня мало.
Долго копаться нельзя, у меня поезд без пятнадцати час ночи. У меня примерно восемьдесят минут на «все про все». А еще нужно как-то успеть домой, вернуться на ту стройку и забрать куртку с документами, добраться до железнодорожного вокзала. И это при том, что я понятия не имею, в каком районе города я нахожусь. Дача Коньякова может быть где угодно. Но разве я первый раз оказываюсь в безвыходной ситуации? Да я эти ситуации на завтрак ем!
Подошел к двери, прислушался. Дверь деревянная, но крепкая. К тому же открывается внутрь подвала, сломать не получится. Это лишний шум. Если охранник там, значит, нужно сделать так, чтобы он непременно вошел в подвал. В голову пришла простая и дельная мысль.
— Эй! — истошно заорал я. — Тут подвал водой заливает! Я тут захлебнусь сейчас!
Пока тишина.
— Эй, помогите! Трубу прорвало, водой все заливает!
На этот раз пошла реакция. Я услышал звук отпираемого замка, поэтому сразу же спрятался за дверь.
— Че ты там орешь, Громов? — послышался приглушенный голос из-за двери. Странно, откуда охранник знает, что я Громов?!
Послышался скрип открывшейся двери. Оттуда же донеслась музыка. Вспыхнул свет.
Кто-то вошел внутрь. Я с удивлением опознал в вошедшем Юрку Коньякова. Тот был в яркой футболке и свободных голубых джинсах и с бутылкой пива в руках. Он остановился, увидел лежащие в центре разрезанные веревки. Хоть и был подвыпившим, сразу понял, что произошло!
— А-а… Папа! — он в ужасе понял, что произошло. Испуганно развернулся и увидел меня. — Т-ты…
— Оп!
Я не стал дожидаться, пока он заорет, словно жирная девчонка. Хорошенько вмазал ему прямо в многострадальный нос так, что тот только хрюкнул. Качнул головой и рухнул на земляной пол, уронив бутылку. Та глухо звякнула о пол, перевернулась. Пиво быстро превратилось в пенящуюся и расползающуюся во все стороны лужу.
— Тьфу! — сплюнул я.
Терпеть не могу таких слизняков, как Юрка. Размазня, считающая
