Его ошибкой немедленно решил воспользоваться Курносый:
— Даже и не подумаю. И что же ты тогда сможешь сделать со мной?
— Сейчас увидишь, — психологически настраивая себя к предстоящей схватке ответил Примаков, не забывая о необходимости контролировать все движения противника. Он понимал, что сейчас имеет дело не с пьяным дебоширом в ресторане, а с иностранным агентом, который, безусловно, должен владеть многими приемами ручного боя. Убийство Курносым Лома и Капитана дало основание Примакову сделать вывод, что перед ним опасный противник. Тем более ему хотелось на нем проверить свое мастерство.
Примаков подошел к Курносому но расстояние, с которого можно было нанести чувствительный удар. Тот метнул вперед правую ногу, пытаясь ударить его но коленной чашечке, но Примаков, сделав ножницы руками, осуществил захват его ноги. За ногу потянув Курносого на себя, заставив противника перенести всю тяжесть тела на левую, Примаков так крутанул ногу, находящуюся у него в захвате, что если бы Курносый не подчинился его силе и не повернулся к нему спиной, то правая нога его была бы сломана. Отпустив ногу Курносого, Примаков с огромной силой припечатал к полу лицо противника. Хруст ломаемой переносицы показал Примакову, что его прием завершен успешно.
На звериный крик Курносого, лицо которого представляло кровавую маску, прибежали не только чекисты, но и некоторые пассажиры теплохода.
В наручниках, поддерживаемою с обеих сторон чекистами, Курносого по трапу свели с теплохода. Трудно было определить, почему он так сильно кричал. Или был слишком чувствительным к физической боли, или его бесило то, что его обманула самонадеянность и он неожиданно поддался какому-то работнику милиции. А может быть, он уже сейчас понял, что за убийство российских граждан военный трибунал может приговорить его к исключительной мере наказания — расстрелу. Возможно, все эти три фактора подсказали ему, что было бы гораздо лучше, если бы он действовал благоразумно, не шел на обострение с представителями власти и сдался им, когда понял, что попал в ловушку и сопротивляться бесполезно. Но теперь сожалеть ему о содеянном было поздно. И не нам его жалеть.
Из-за случившегося на судне чрезвычайного происшествия отправление теплохода было задержано на два часа.
Томилко понимал, что задержание управлением ФСК в городе иностранной агентурной группы вместе с ее резидентом загрузило работой Качанова под самую завязку, не оставив ему свободного времени для отдыха. Поэтому, когда он увидел зашедшего в кабинет Качанова, то был более чем удивлен его визитом.
"Интересно, теперь-то, когда он во мне не нуждается и занят, зачем Сергей Георгиевич пожаловал ко мне?” — отвлекаясь от работы, подумал Томилко.
В том, что Качанов пришел к нему по делу, Томилко нисколько не сомневался. Слишком хорошо он его знал, чтобы ошибиться в своих прогнозах.
Обменявшись крепким рукопожатием с Томилко, Качанов сказал, показав рукой в потолок:
— Мое высокое начальство очень довольно результатами нашего с нами сотрудничества. Не исключено, что кое-кому из твоих сотрудников придется сверлить дырочку в кителе для высокой награды.
— Я согласен, что кое-кто ее достойно заслужил. Жаль только, что погиб Ломакин.
— В том, что погиб по-глупому, виноват он сам. Зачем ему надо было открывать иллюминатор в каюте?
— От этого его матери легче не станет. Человек не знал специфики нашей работы. За несколько дней общения с Примаковым, безусловно, он никак не мог постичь все наши премудрости, — заметил Томилко.
— Давай мы с тобой напишем в свои министерства ходатайства, чтобы его мать получила компенсацию от государства, как если бы он был работником правоохранительных органов и погиб при выполнении своего служебного долга.
— Согласен и одобряю твое предложение, Хотя теперь уже никакие деньги не заменят матери погибшего сына,
— Что можем на данный момент, то и делаем. Чтобы видно было всем, в том числе и нам, что Иван Васильевич погиб не зря.
— Похороны, памятник, поминки наше управление взяло на себя, — сообщил Томилко.
— За это тебе спасибо. Я так закрутился, что просто упустил это из головы.
Обсудив и разрешив с Томилко все вопросы, Качанов, задумавшись, по-прежнему продолжал сидеть за столом, не собираясь уходить. Будучи занят и загружен работой не меньше Качанова, Томилко, желая скорее завершить встречу, сказал:
— Сергей Георгиевич, если у тебя ко мне нет других вопросов, давай будем заканчивать беседу и разбегаться.
— То есть, попросту говоря, ты, батюшка, показываешь мне на дверь? — удивился тот.
— Что поделаешь — дела, — разведя руками, не смутившись, согласился с ним Томилко. — У меня, как и у тебя, сейчас по делам возникли такие проблемы, которые на потом откладывать никак нельзя,
— За что я тебя люблю, так это за прямоту. А поэтому не буду тоже крутить вокруг да около и перейду непосредственно к тому разговору, из-за которого в сущности я и пришел к тебе.
— Интересное слышу вступление! Что тебя еще беспокоит?
— Скажи, как ты характеризуешь по работе капитана Примакова?
— Зачем тебе на него данные? Пока он мой подчиненный, и его личность тебя интересовать не должна.
— Ну ответь мне, будь друг ом, — попросил Качанов.
— Я его характеризую с отрицательной стропы.
— Это еще почему? — удивился такому вступлению Качанов.
— Хвалить его особенно не за что. Вместо того, чтобы позвать твоих сотрудников и вместе с ними провести задержание иностранного агента, он, как мальчишка, вступил с ним в единоборство. Ведь оно могло для него кончиться так же плачевно, как и для Ивана Васильевича.
Чтобы впредь не допускал на службе таких вольностей, хочу его наказать в дисциплинарном порядке.
— Ты к нему необъективен. Парень спортивный, имеет черный пояс по каратэ, смелый, находчивый. Уверенный в своих силах, он решил не упустить шанс и проверить свою спортивную подготовку в контактном бою. Конечно, он немного лихачнул, но когда-то ему надо было проверить себя и убедиться, что он уже не пацан, а настоящий боец.
— Интересно, с чего вдруг ты нанялся ему в защитники?
— Хочу попросить тебя, чтобы ты не возражал и не препятствовал его переходу в мое управление.
— Еще как буду возражать! — возмутился Томилко. — Мы растим, холим свою кадру, а ее такие, как ты, покупатели, приходят и уводят. Мы тебе так здорово помогли в работе, а ты теперь в знак благодарности угощаешь меня такой горькой пилюлей!
— Виктор Николаевич, не надо так со мной разговаривать, все равно ты меня не разжалобишь. Мы с тобой друзья и до сегодняшнего дня понимали друг друга. Только поэтому я не действую через твою голову и пришел к тебе на поклон. Ты меня пойми правильно. Ваша работа необходима государству. Не мне доказывать тебе эту истину. Но если проникнешься и поймешь важность нашей работы для безопасности страны, то должен меня правильно понять, что в первую очередь в нашем ведомстве должны работать такие самоотверженные и преданные делу люди, как Игорь Сергеевич, который к тому же такой сильный спортсмен.
— Ты с ним на эту тему беседовал?
— Пока еще нет.
— А вдруг он не пожелает с нами расставаться? — с надеждой в голосе спросил Томилко.
— Если я уговорил тебя, то его постараюсь как-нибудь переубедить. Хотя надеюсь, что мне его переубеждать не придется.
— Опасный ты человек, — оттаял Томилко. — Если тебе удалось меня сделать своим союзником, то уж о парне и говорить не приходится. Ты его быстро перетянешь на свою сторону.
— Надеюсь! — довольный состоявшейся беседой, согласился с ним Качанов.
Расставаясь, Качанов напомнил:
— Завтра в одиннадцать часов встречаемся на кладбище.
— Неприятная, ни необходимая процедура, — соглашаясь с ним, заметил Томилко.
За многие десятки лет впервые на траурной церемонии похорон Ломакина Ивана Васильевича вместе находились его родственники, его друзья — бывшие зеки, работники милиции и контрразведки. Общее горе и печаль оба, единили разных людей в одну траурную процессию…
Посещение управления ФСК, долгая беседа с его начальником Качановым, заботы текущего дня не дали Примакову возможности днем встретиться с Кристиной и Побеседовать с ней на волнующую его тему.
Если бы несколько месяцев назад Качанов предоставил ему работу в своем учреждении, то Примаков, не задумываясь, принял бы его предложение, сочтя это для себя высокой честью. Но встреча с Кристиной, взаимная любовь внесли существенные коррективы в его личные планы. Теперь ему приходилось думать не только о себе, но и о невесте. Он уже полностью принадлежал себе. Поэтому, несмотря на доводы и уговоры Качанова, Примаков не дал ему сразу согласия на работу в его ведомстве. Самое большее, чего Качанов смог добиться у Примакова, так это подумать над его предложением и через сутки дать окончательный ответ.
