ужасом думал о том часе, когда останется здесь – в этом ужасном месте на окраине Москвы, – совершенно один. Это был экстрим почище, чем какие-то там погони за угонщиками.
А час этот был не за горами – Дырик приказал новичку приступать к исполнению своих обязанностей прямо сегодня. И, украдкой поглядывая на часы, старлей чувствовал, как в его сердце нарастает страх.
Но когда этот момент наступил, и Дырик с Витьком двинули на автобус, Головину уже было ничего не страшно. После того, что он увидел двадцатью минутами раньше.
Вернувшись после экскурсии в вагончик, они стали готовиться к умерщвлению животных. Опер с нескрываемым интересом следил за своими старшими коллегами.
– Надо этих тварей поубавить, – приговаривал Дырик, доставая из шкафа огромный багор. – Пятая клетка уже неделю выше нормы живет. Давно этим собачкам сдохнуть пора.
– А как вы их на тот свет отправляете? – с самым невинным видом поинтересовался Головин. – Усыпляете, что ли?
– Да, усыпляем, конечно! – ухмыльнулся начальник. – Увидишь сейчас. Бери, Вить, горючее.
Старлей подумал, что речь идет все о том же спирте. Но, как оказалось, под горючим в данном случае подразумевалось что-то иное. Порывшись под топчаном, Витек вытащил оттуда какую-то жестянку.
– Мужики, может, хлопнем перед этим делом? – предложил Головин, которого уже начинали терзать неприятные предчувствия.
– Да ты слабак, кажись, – скривился Дырик.
– Ладно, дай салаге стакан, – вступился за новичка Витек. – Я его понимаю.
В этот раз спирт шел старлею уже куда лучше.
* * *
Ничего похожего на то, что ему пришлось вскоре увидеть, Головин даже вообразить не мог. И это при том, что как минимум раз в неделю ему приходилось осматривать свежие трупы.
Напевая себе под нос хит группы «Любэ», Дырик подошел к вольеру. Бедные животные отреагировали на его появление воем и прыжками вверх. Если бы Головин имел склонность к романтике, он отметил бы, что в глазах у собак затеплилась надежда.
Впрочем, тщетная. Дырик открыл банку и вылил в яму ее содержимое – какую-то вязкую смесь. При этом он старался, чтобы жидкость распределилась более или менее равномерно.
– Фитиль сделал? – спросил он Витька.
– На, держи, – тот протянул ему трубочку, свернутую из ткани.
Дырик поджег ее и осторожно просунул в щель между прутьями решетки. Облезлый пудель, на которого упал фитиль, тут же взвыл от боли и страха – шерсть на собаке загорелась.
Дырик выругался матом. Он уже потребовал было у своего подельника новый фитиль, когда бедный пес стал качаться по бетонному полу, пытаясь сбить огонь. Именно это погубило и его, и собратьев.
Вместо того, чтобы погаснуть, огонь вдруг разгорелся с большей силой. Пудель заревел так, что у Головина чуть не разорвались барабанные перепонки. И этому крику вторил испуганный вой других собак.
Пламя быстро разгоралось, постепенно охватывая всю клетку. Животные бесновались от страха и боли, тщетно пытаясь вырваться.
Головин закашлялся. Ему в ноздри ударил запах горелого мяса и шерсти. Старлей сделал несколько шагов назад.
Дырика этим, однако, было совсем не смутить. Он спокойно следил за тем, как в адский огонь мерно стекают последние капли из банки – насколько Головин понял, там было что-то вроде самодельного напалма.
– Вот, – улыбнулся Витек, обращаясь к старлею. – Умную штуку наш Дырик придумал. Сразу двух зайцев наповал. Мы и собак убиваем, и туши утилизируем. Не надо в печку тащить и жечь потом.
Действительно, изобретение было очень удобным. Ведь после усыпления собак их по инструкции следовало еще и сжигать – чтобы обезопаситься от заразы, которая вполне могла быть на их шерсти. А тут все сразу.
«Только вот «Гринпис» этой придумки явно не одобрил бы», – подумал Головин.
– Ну че, брателла, учись, пока мы живы, – хлопнул его по плечу Дырик.
Он уже отошел от пылающего огнем вольера, аккуратно поставил на асфальт пустую банку и полез в карман за куревом. Вид у Дырика был явно довольный. Наблюдение за этим собачьим Освенцимом приносило ему удовольствие.
– Учись, учись, – повторил он, затягиваясь «астриной». – А то всю жизнь будешь мусор убирать.
О том, что значило выражение «убирать мусор», Головин узнал в самом скором будущем, сразу после того, как напалм догорел, оставив от нескольких десятков животных бесформенные груды пепла и костей.
– А сейчас, брателла, бери веник, совок, – командовал Дырик, – и спускайся туда вниз. Уберешь там все, что осталось, а потом из шланга вольер сполоснешь. Понял, да?
Головин поморщился. При одной мысли о том, что ему придется очутиться в этом жутком месте, тянуло на рвоту.
Похоже, ему, как салаге, поручили самую грязную работу. Но делать было нечего: назвался груздем…
Кряхтя и пыхтя, старлей повиновался. Спускаться вниз пришлось по маленькой подставной лесенке. И через пару мгновений его кроссовки уже ступили на расплавленные останки.
«Старшие друзья» не дали Головину времени на размышления. Ему тут же всучили огромный мешок, похожий на тот, в который дворники собирают листья, совок и метелку. Пришлось приниматься за работу.
Запах гари здесь был просто невыносимым. Прикрывая нос рукавом, новоиспеченный собачник стал сгребать останки в совок и скидывать их в мешок.
Когда минут через двадцать Головин снова вскарабкался наверх, он испытал ни с чем не сравнимый кайф. А по возвращении в вагончик тут же потребовал себе еще одну порцию спирта.
– Ну давай, брателла, – разлил напиток по стаканам старшой. – За твое боевое крещение.
Они выпили. Опер постепенно стал приходить в себя.
– На, приятель, прикуси, – Витек заботливо протянул ему пучок зеленого лука. – Прикуси, а то…
– Кстати, – спросил Дырик, прожевывая кусок хлеба с плавленым сырком. – А какими судьбами ты у нас очутился?
Вопрос был вполне резонным. Далеко ведь не каждый москвич мечтает работать собачником. Но Головин сочинил себе легенду заранее.
– Ай, не спрашивай, – грустно махнул он рукою в ответ. – Жизня меня, понимаешь, заставила.
– А что так? – внимательно поглядел на него Дырик. Такой общий ответ его, похоже, не устроил.
– Да вот так, – грустно улыбнулся Головин. – С работы меня погнали.
– А кем ты работал?
