лестнице и назад вернуться под защиту лестничного марша уже не успевал. Пуля быстрее человека. Но Аминат схватила руку Нурбия, она пыталась отвести дуло пистолета от Сосновского и закричала:
— Нет, Нурбий, нет! Не смей этого делать! У тебя мой ребенок. Отпусти нас, воюй сам, один. Ты против всех, но не я, я женщина, и у меня ребенок.
Сосновский не знал, как ему поступить. Броситься назад по лестнице? Но Аминат своей попыткой освободиться может помочь взять Нурбия, выбить у него оружие. А если она не сможет, тогда легко нарваться на пулю. И хуже, если при этом пострадают ребенок, Аминат.
Но женщина была в таком отчаянном положении, что нервы у нее не выдержали, и она превратилась в дикую, бешеную кошку, которая защищала свое дитя. Аминат каким-то образом собралась с силами, прижала к себе руку Нурбия с пистолетом и впилась зубами в его запястье. Диверсант заорал, пытаясь стряхнуть с себя женщину. Он отшвырнул ее в сторону, и тут закричал испуганный ребенок. Нурбий выронил его и, поняв, что теперь он не прикрыт, бросился на улицу. Каким чудом Аминат успела поймать падающего сына, было непонятно. Но она поймала его и упала вместе с ним на ступени, заливаясь слезами и шепча ребенку ласковые успокаивающие слова. Она спасла ребенка и теперь не видела ничего и никого.
Сосновский выбежал на улицу, и тут же хлестнул пистолетный выстрел, второй. Оперативник еле успел пригнуться и прижаться к стене. Пули просвистели очень близко, а Нурбий бросился к забору. Это был единственный путь к спасению, потому что ворота закрыты, а в здание ему, как он понял, не прорваться. И когда диверсант уже подтянулся, ухватившись руками за верх забора, Сосновский старательно прицелился и с наслаждением нажал на спусковой крючок. Он выстрелил трижды, хотя понял, что и первые два раза попал.
— Залежался я тут с вами, нога чешется, — проворчал Сосновский, проходя к Нурбию.
Тот со стоном перевернулся на спину и оперся спиной о забор. Его штанины были в крови. Он поднял пистолет, и тут же мелькнула босая стройная женская ножка. Пистолет вылетел из руки горца и полетел в траву.
— Молодец, товарищ лейтенант, — похвалил Сосновский Ирину. — Благодарю за службу!
— Служу Советскому Союзу, — с улыбкой ответила девушка.
— Дай бинт, — попросил Сосновский.
Девушка достала из кармана халата упаковку стерильного бинта, но Сосновский, оторвав длинную полосу, перевернул Нурбия на живот и первым делом начал связывать ему за спиной руки. И тут в наступившей тишине двора вдруг ясно послышался звук автомобильного стартера. Он натужно провернулся несколько раз, а потом сразу заработал автомобильный мотор. Продуктовый ЗИС вдруг сорвался с места и понесся через весь двор в сторону ворот. Еще немного, и он вынесет створки и уйдет в ночь. Половцева выбежала на освещенное пространство, вскинула руки с пистолетом и прицелилась.
— Не смей! — заорал Сосновский. — Ира, не смей! Живьем!
Громкие гулкие выстрелы пронеслись по двору, и вспышки осветили тело горца у забора и Сосновского, склонившегося над ним. Машина вильнула, потом сразу потеряла скорость. Мотор как-то утробно заворчал и окончательно заглох. Машина медленно и основательно уперлась капотом в ворота, и те со скрипом пошатнулись. Через открывшуюся дверку стал медленно спускаться на землю Кондрат Фокин. Ноги не держали его. Он широко раскрытыми глазами смотрел на медсестру Половцеву и никак не мог оторвать руки от автомобильной двери.
— Ты что, Кондрат? — осведомилась Ирина серьезно. — Вроде и не рад мне. А приходил, говорил, что соскучился. Я вот тоже без тебя жить не могу. Не хотела, чтобы ты уехал от меня.
— Ира, ты что… — забормотал Фокин, — ты это чего, я же ничего такого…
— Я тебе не Ира, поганец, — оборвала его Половцева. — Я лейтенант госбезопасности. А ну, на землю и лицом вниз!
…Сосновский поднял с пола палаты свой гипс, нежно погладил его и положил на кровать. Не спеша он достал из тумбочки телефонный аппарат ВЧ-связи. Трубку дежурный телефонист взял сразу. Но вместо Шелестова Сосновскому ответил Буторин.
— Ну как там, курортник? — быстро спросил Виктор.
— Да нормально все, — устало отозвался Сосновский. — Взяли и Барагунова, и его помощника-связника. Он уже и показания дает. Жертв и разрушений нет.
— А Ира как себя проявила?
— Половцева? — Сосновский усмехнулся. — Актриса Большого театра, не меньше. Такой строгой медсестры у меня еще не было. Молодец она, Витя, можно рапорт писать на присвоение очередного звания. А вы как?
— Все в норме. Предотвратили взрыв на комбинате. Всю их подпольную шайку взяли, но, увы, есть жертвы.
— Кто? Наши? — насторожился Сосновский.
— Наши в норме. Максим, правда, пулю в ногу поймал, но кость не задета. Заживет. Из прикомандированных двое ранены. Но и это пройдет, Миша. Главное, что мы молодцы, и мы справились. Максим тут проговорился, что Платов до конца не верил, что у нас получится. Слишком уж ситуация специфическая и среда специфическая. Но мы знали район, работали тут в сорок втором, и он никого лучше нас не нашел для этой операции.
— А лучше нас никого и нет, — рассмеялся Сосновский. — Ты сомневаешься?
— Я? — воскликнул весело Буторин. — Боже упаси! Ну, жди нас, мы выезжаем к тебе…
— Ира, — положив трубку, сказал Сосновский, — Аминат у себя?
— Пойдешь? — вздохнула девушка.
— Да, — грустно улыбнулся Сосновский.
Так точно, господин подполковник! (нем.)
Имеется в виду принудительное выселение балкарского народа с территории Кабардино-Балкарской АССР, которое было проведено Народным комиссариатом внутренних дел СССР в период 8–9 марта 1944 года по решению Государственного комитета обороны. Балкарцы принудительно выселены в районы Казахстана и Киргизии. По официальным данным, было выселено 37 713 человек. Инициатором и организатором репрессии был Берия. Официально депортация обосновывалась фактами участия представителей народа в вооруженных формированиях, выступавших на стороне нацистской Германии во время Великой Отечественной войны. Впоследствии высшими государственными органами СССР, а позднее и России депортация была признана незаконной, преступной, актом геноцида.
