Ознакомительная версия.
— Да…
— Теперь и я хочу спросить. Что вы в первую очередь помните о своем отце?
Она задумалась.
— Глупо, конечно, но…
— Говорите.
— Я помню, как я купалась — в Северодвинске холодно, и редко кто из нормальных людей это делал, но я всегда любила море, и отец мне разрешал. Я здорово ныряла, а он, лежа на берегу, смотрел на меня. Вот что я помню. Не знаю почему. Нет, знаю. Он мне говорил тогда, что, когда я вырасту и стану взрослой, мы поедем куда-нибудь в более теплые края и там все будет точно так же: он лежит на берегу, а я — прыгаю с камня… Вы думаете, это у меня сентиментальное воспоминание? — с неожиданным раздражением уточнила она. — Черта с два! Меня всегда бесила такая позиция: вот он лежит, и вот я — прыгаю. Нет, я, конечно, любила прыгать, я всегда любила совершать резкие движения, а он всегда любил ничего не делать. Мы такие разные…
— Расскажите мне просто и сжато его биографию, — попросил Гордеев.
— Что это теперь даст? — горько усмехнулась она.
— Ничего не даст. Просто я хотел бы знать больше того, что знаю.
Она пожала худенькими плечиками, застрахованными на многие тысячи долларов, и рассказала то, что знала.
Валентин Кормильцев родился и до определенного периода жил в благополучной семье. Когда ему было десять, его родители погибли в авиационной катастрофе, и мальчика забрали к себе дедушка с бабушкой — они жили в пригороде Горького. К тому времени он уже три года занимался музыкой — у него находили способности, Валя играл на фортепиано. Учился он легко, но был несомненный гуманитарий, музыку же особенно хорошо чувствовал, что, впрочем, не мешало ему полноценно развлекаться с друзьями. Летом он чудесно проводил время, преимущественно изучая окрестности города. Но однажды каникулы чуть не закончились трагически. Двенадцатилетний Валя чудом остался жив, получив удар электрическим током напряжением в двести семьдесят вольт на железнодорожной станции Котово. История вышла банальная и трагическая. Пятеро ребятишек возвращались домой через железнодорожные пути. Валя на спор залез на вагон грузового поезда и попал под провода. В тяжелом состоянии с сильными ожогами и переломами мальчик был доставлен в реанимацию сначала районной больницы, а потом — областной. Валя находился в сознании, но его состояние долгое время оставалось тяжелым. Он разговаривал с родными, хорошо ел, но, по мнению врачей, это было лишь состояние эйфории. Ребенок быстро отошел от шока, но он совершенно не помнил, как оказался в больнице и что с ним произошло. Через три дня мальчика перевели в ожоговый центр Нижнего Новгорода. Говорить о возможном улучшении врачи стали только по истечении полутора месяцев. Через год память вернулась к нему полностью, и он восстановился физически, но в музыкальную школу больше не вернулся. В общеобразовательную, разумеется, снова пошел, но окончил только восемь классов, и то с большим трудом. У него прорезалась любовь к технике. С приятелями-двоечниками собирал мопед, который ездить дальше соседнего квартала отказывался. Потом была армия, точнее, Северный флот, на котором он и остался. Дед с бабкой умерли, он продал их домик в Горьком и обосновался в Северодвинске. Там встретил будущую мать Альбины. Альбина родилась, когда родители еще любили друг друга. Потом было еще много чего. Отец расстался с ее матерью. Они разошлись в то время, когда Валентин неожиданно для самого себя начал снова заниматься музыкой. Как-то в Архангельске гастролировал англо-американский джазовый музыкант Джон МакЛафлин. Его приемы из арсенала восточных и индийских музыкантов, неожиданные сбивки ритма и намеренные выходы из тональности оглушили Валентина. Он не подозревал о существовании такой музыки. Блистательные по композиторскому решению, безупречно аранжированные композиции наводили на грустные мысли — вполне возможно, что всю свою жизнь он, Валентин Кормильцев, спустил в сортир и никакие драматические обстоятельства ему не оправдание. Полный решимости расквитаться с судьбой, он снова сел за фортепиано, но, конечно, пальцы давно утратили гибкость. Успехи его (особенно композиционные) тем не менее приводили в изумление учителей, скрепя сердце согласившихся на эти уроки. Потом что-то снова случилось у него в голове, и он запил. Собственно, пил он всегда, но теперь он сорвался. В какой-то момент выйдя из длительного запоя, Валентин на последние деньги уехал из города. Периодически он писал дочери. Письма приходили то из Азербайджана (там он работал нефтяником), то еще из каких-то экзотических мест. Валентин приезжал на свадьбу дочери. Наверно, в его жизни было еще много всяких историй и происшествий, он даже в тюрьме успел недолго посидеть — в питерское СИЗО за бродяжничество упекли. На самом-то деле у него на вокзале украли документы, но в милиции вообразили, что он похож на какого-то известного мошенника и принялись выколачивать из него показания. Через неделю разобрались…
Она смотрела в пол.
— Я тогда стеснялась его… Понимаете? Мы не находили общего языка, понимаете?
— Едва ли, — признался Гордеев. — Вы же любили его, простите за банальное уточнение.
— Да, конечно, но… Я мало что тогда понимала в его жизни. Как, наверно, и сейчас. Мне казалось, такой отец — это непрестижно, как-то неподходяще для Москвы. Да и какой он был отец? Бросил нас… Честно говоря, я вообще не звала его на свадьбу и, когда увидела его, растерялась. Но он, слава богу, сделал вид, будто является моим дальним родственником, а то бы я со стыда сгорела, наверно.
— Действительно, вы явно друг друга не понимали, но все-таки именно он бросился вас спасать, когда понял, что вы в беде. И ему это практически удалось.
Альбина молчала.
Гордеев уточнил:
— Ваш муж сказал мне, что вы не смогли найти отца, что приглашение, посланное ему, вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».
— Это правда. Я специально послала открытку по старому адресу. Мать ему сообщила, и он захотел взглянуть.
— Это все? — спросил Гордеев.
— Кажется, да, — сказала она. — А Варенцов…
— Да, Варенцов, — подхватил Гордеев. — Что — Варенцов? Как это все произошло? Вы были знакомы с его ассистенткой Грушницкой?
Альбина кивнула:
— Странная история… Я ведь и с ним неформально была знакома… Я его хорошо помнила по некоторым вечеринкам. В нем было столько блеска и шарма… На женщин он действует, как кролик на удава. Через Грушницкую он пригласил меня на свою яхту в Средиземном море, туда меня привезли на частном самолете, представляете себе размах? Просто шейх какой-то! На самом-то деле у него, по-моему, не бог весть сколько денег, но он никогда не жалеет их тратить, и они к нему возвращаются в еще большем количестве. Деньги вообще часто любят подонков. Ну вот, а после недели, проведенной на яхте, он убедил меня позвонить мужу и сказать то, что я и сказала.
— То есть вы во все это верили — в новую любовь, новую карьеру, новую жизнь?
— В том-то и дело! Дальше я подписала какие-то бумажки — съемки чего-то там, меня привезли в Россию, в Зеленогорск, посадили в комнату без еды и питья на сутки и — началось… Варенцов всегда четко знает, чего хочет. Через неделю я была готова сниматься в его чертовых фильмах, только бы меня отпустили. Впрочем, он бы все снимал и без моего согласия. Этот подонок — хороший психолог. Он как-то чувствовал, с кем и что можно себе позволить. Я же не знала, что все это делается для Интернета, для бизнеса, думала — развлекается так, мерзавец. И самое ужасное, что, если бы он меня отпустил, просто так отпустил, понимаете, я бы, наверно, никому ничего и не рассказала…
— А если бы отец вас все-таки нашел? Ведь у него почти получилось!
Она тяжело вздохнула:
— Отец был талантливый неудачник… Во всем. То, что он не дошел до конца, тоже очень характерно.
— Ваш отец неудачник? — переспросил Гордеев, внимательно изучая ее лицо, свободное нынче от косметики. Лицо как лицо. Привлекательное, конечно, художника Артемьева можно понять. — Значит, вы считаете, что он был неудачником? Не слишком ли жестоко?
Она сочла излишним отвечать на такой риторический вопрос.
— Прочитайте вот это, Альбина, — предложил адвокат.
Через минуту лицо модели стало мокрым от слез, но она не издала ни единого звука. Только дрожала рука, сжимавшая распечатанный на принтере текст.
Справка из Энциклопедии современной музыки
Валентин Кормильцев, возможно, является сегодня наиболее выдающимся русским пианистом и композитором неклассической музыки. Многие критики считают его творчество особой вехой в развитии музыкальной культуры конца XX века. Валентин Кормильцев вошел в историю музыки не только как блестящий самодеятельный пианист-исполнитель, но и как композитор, сумевший найти новый музыкальный язык, ставший основой своеобразного жанра — «fusion», или «сплава», в котором синтезированы достижения различных музыкальных традиций и культур: классической, фольклорной, джазовой. Эксперименты Кормильцева начала 90-х годов с соединением канонов фольклорной (в частности, северной) гармонии, джазовой импровизации с современным электрическим звучанием стали не только своеобразным «открытием России» для поклонников различных музыкальных жанров (и, по большому счету, представителей различных культур), но и завоевали новых поклонников музыки во всем мире. К сожалению, в России, по малопонятным причинам, его талант до сих пор не находит заслуженного признания.
Ознакомительная версия.
