— Ничего страшного, я достаточно терпелив.
— Не станете выбрасывать на ходу из машины? Хорошо… В душе вы в большей степени несчастливы, чем это отражается в поведении: на окружающих вы производите впечатление активного, ищущего, целеустремлённого человека. Мир вы воспринимаете реалистично, однако своё предназначение видите в служении идеалу. Вы распыляете талант, растрачиваете духовное и материальное богатство. Иногда вы бываете жестоки к близким вам людям и очень часто — слепы по отношению к ним, но оправдываете это необходимостью. Вам следует избегать увлечения азартными играми и асоциальным поведением. Из вас не получится ни игрок, ни преступник. В первом случае все закончится глубокой депрессией, во втором… Если вы нарушите писаный закон, Уголовный Кодекс, например, но будете считать это правильным или, в крайнем случае, необходимым, то все обойдётся. Но если вы нарушите свои личные моральные нормы — это кончится тюрьмой. Вам жизненно необходима работа, связанная с острыми впечатлениями и риском, при этом она должна быть созидательной, проходить на виду у людей, требовать больших или, скажем так, редких познаний, мобилизаций душевных и физических сил.
— Да, мрачный портрет получился. Мне себя становится жалко.
— Андрей, вы сейчас говорите совсем не то, что думаете. Со стороны, можете мне поверить, ваши фразы звучат очень фальшиво.
— Что, Станиславский бы не поверил?
— Перестаньте, я ведь не поиздеваться над вами решила!
— Наверное, хотите помочь?
— Вы не нуждаетесь в помощи. По крайней мере, сейчас. И я сильно сомневаюсь, что вы её попросите, когда она действительно понадобится. Из гордости промолчите. Но я действительно хочу помочь. Не вам, Маше.
Андрей усмехается. Ядвига права, все, что он ей говорил — не его мысли. Точнее, когда он облекает их в слова, они настолько искажаются, что перестают выражать его чувства. Не диалог получается, и даже не спор — так, мелкие отговорки в ответ на колючую правду. Достойнее промолчать. Пусть говорит.
Любопытно, она планировала вывести его из себя? Впрочем, в любом случае это ей не удастся.
— Всем женщинам нравится Верещагин из «Белого солнца пустыри», — продолжает Ядвига, — но ни одна из них не хотела бы оказаться на месте его жены.
— Вы уверены?
— Буду настаивать, пока не увижу доказательств обратного. Найдутся такие, кто на меня ополчатся. Они приведут множество аргументов, построенных на эмоциях. Но после спора, оставшись наедине с собой, они предпочтут связать свою жизнь с кем-нибудь наподобие персонажа Ричарда Гира из фильма «Красотка».
— Который тоже всем нравится, — хмыкает Андрей.
— Вот как раз он некоторых раздражает. Или, по крайней мере, оставляет равнодушными. Но выберут они все же его. И это нормально! Это правильно. Вы не согласны?
— Я встречал исключения.
— И они были счастливы? А если счастливы, то надолго? Андрей!
— Да, я внимательно слушаю!
— Вы не тот, кто нужен Маше. А она — не та, которая составит счастье вам. Она — сильный и самостоятельный человек, а вам нужен тот, о ком нужно заботиться. Тот, кто нуждается в вашей защите. В опеке.
Ядвига делает паузу. Да, ей бы Станиславский поверил!
— Андрей, вы — лишний человек. Вы нашли себя в жизни, у вас цельный характер, у вас множество разных достоинств, которым можно завидовать, — но вы плывёте против течения. Посмотрите вокруг! Жизнь идёт очень быстро, а вы ещё и подгоняете её, избрав такое направление. При этом вы все понимаете, понимаете даже, может быть, лучше многих других, но продолжаете делать по-своему, потому что считаете это правильным. Я не смогу вас переубедить, это в принципе невозможно, но мне бы очень хотелось, чтобы вы…
— Это она вас послала?
— Типичный мужской вопрос! Нет, она меня не посылала. По крайней мере, к вам. В какой-то степени наша встреча случайна. Будет, конечно же, лучше, если Маша о ней не узнает… Но вы, мне кажется, ей расскажете. Ничего страшного, она меня поймёт. Хотелось бы, чтобы поняли и остальные…
* * *
В доме номер 62 на улице Деревенской светилось множество окон. Можно было подумать, что в каждой квартире хозяева принимают гостей.
Свою машину, ставшую излишне приметной благодаря свежим вмятинам, Андрей поставил подальше и прогулялся пешком. Издалека показалось, что в двенадцатой квартире — той самой, где проживает подозрительная студентка, — темно. Подойдя ближе, он заметил, что там все-таки кто-то есть. Или ушли, забыв выключить телевизор: свечение экрана отражалось на оконном стекле, но никаких других бликов или теней не было видно.
Андрей бросил окурок. Расстегнул куртку и потёр грудь в районе солнечного сплетения — мучила изжога от дерьмовой пиццы.
Это его и спасло…
Обернувшись, он увидел Ивана.
Тот сумел подкрасться незаметно. Ещё бы пара секунд, и напал бы со спины — воинственная поза не оставляла сомнений в намерениях.
Голос соответствовал неандертальской внешности:
— Это ты, козёл, здесь про меня вынюхивал?
Вслед за вопросом Иван напал. Он не нуждался в ответе, ему не требовалось уточнений и объяснений. Он привык добиваться своего силой и до сих пор не нарывался на адекватный отпор.
Акулов ушёл с линии атаки и ударил сбоку под колено. Бесполезно, Иван не почувствовав боли и не потерял равновесие. Развернувшись, он повторил попытку. Тактика была примитивной, но действенной. Он молотил руками и ногами, как заведённый. То, что удары идут мимо цели, его не смущало. Рано или поздно он попадёт. Целился в голову и промежность, стремился сократить расстояние, чтобы сцепиться и перевести схватку в партер.
Они вертелись на площадке в три квадратных метра. Иван умело пользовался преимуществом в росте. О защите не думал. Андрей дважды хорошо попал ему в челюсть и нос, но противник лишь чуть дёрнул головой и устремился в контратаку. Ботинки и кулаки мелькали, как лопасти пропеллера.
В борьбе Акулов был не силён. Понимал, что у него мало шансов, если окажется прижатым к земле. А к этому все и шло. Уже один раз, неожиданно, Иван прервал серию ударов и попытался схватить за рукава, а каблуком так врезал по голени, что Андрей не сдержал короткого вскрика. Только отменная реакция спасла положение. Андрей сумел уйти от повторного тычка по ноге, приёмом айкидо освободился из захвата, шагнул вперёд и локтем, справа налево, нанёс удар по носу, после чего отскочил.
Подействовало. Вот теперь проняло! Кровь брызнула, словно шмякнули об стену спелый помидор. Иван зарычал, отступая. Замотал угловатой лысой головой, разбрызгивая тёмные капли.
— Пи…ц тебе, сука!
Мгновенным движением он выхватил нож из бокового кармана. Щёлкнул фиксатор, освобождая спрятанный в ручке клинок.
— Ты покойник! Ты понял?!
Блеснуло тонкое лезвие. Сантиметров двенадцать-пятнадцать и наверняка очень острое.
Понтуясь, Иван крутанул нож вокруг пальцев. Чуть не уронил и поспешил сжать.
Акулов осторожно попятился, не спуская с противника глаз. Только бы не зацепиться ногой… Обошлось! Теперь их разделяло метров пять. Акулов выдернул из-под куртки своё оружие и затянул «молнию» до самого горла.
У Ивана отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки:
— Я тебя, на х… располосую! Я тебя, сука, бля, в капусту порежу. Ты понял?!
Голос звенел, не вызывая больше ассоциаций с древним человеком. Обычная уголовная шелупонь, доводящая себя до истерики, чтобы на её, гребне перескочить собственный страх.
Иван держал нож прямым хватом, и Акулов предположил, что он будет действовать в фехтовальной манере «линейного» боя. Выпад — для выполнения укола, возврат — для защиты. Боец, работающей в такой манере, создаёт вокруг себя нечто подобное «кокону», внешняя граница которого очерчивается остриём клинка в вытянутой руке, а внутренняя зависит от того, насколько уверенно он владеет своим оружием и на каком минимальном расстоянии способен его применить. Между этими границами заключена «зона поражения». Но существует и «мёртвая зона», в которой фехтование невозможно или затруднено.
Время играло против Ивана. В любой момент могла появиться милиция или прохожие, чем дальше — тем больше становилась вероятность того, что кто-нибудь из жильцов увидит их в окно и поспешит к телефону. Что бы он там ни думал, как бы глубоко ни верил в своё право использовать силу для достижения целей, но понимал, что с правовой точки зрения совершаемое им — преступление. И с криком:
— Ты сдохнешь, падла вонючая! — он, сломя голову, ринулся на Андрея.
Не лучший вариант начала атаки с расстояния в пять метров…
Акулов предпочитал «круговой» бой, в котором «зона поражения» перестаёт исполнять роль защитной оболочки, окутывающей бойца, а превращается в сгусток разящей энергии, создаваемый кистевыми движениями руки. При такой тактике «мёртвая зона» отсутствует, противник захватывается в «контролируемой зоне», «всасывается» под боевые грани оружия, подобно тому, как шнековый винт затягивает полуфабрикаты внутрь мясорубки. Нож Акулов держал клинком вниз, обхватив гарду мизинцем, чтобы её можно было использовать в качестве «рулевого колёса».
