на месте?
– Надевай мешок и заткнись!
Сыч уже собрался идти за маской, чтобы влезть внутрь и выволочь собственноручно обеих женщин. Но они исполнили предписание и встали рядом с мешками на головах, похожие на средневековых ведьм, приговоренных к сожжению. Обе снова провели ночь в верхней одежде и вид имели соответствующий.
Никому из заложников на памяти Сыча никогда не приходило в голову раздеться перед сном или для мытья. Он готов был поручиться: жена и дочь Абросимова исхитряются мыться, не раздеваясь полностью.
Похоже, одежда дает пленникам хотя бы обманчивую видимость защиты. Душа от страха не уходит в пятки, она выступает на всей поверхности кожи, как пот. Раздеться хотя бы до нижнего белья означает для любого из них обнажить свою перепуганную душу.
Сыч был человеком грубым, жестоким, но отдельные моменты чувствовал тонко. Физически ощущал, как быстро все наносное слетает с пленников – вся тонкая шелуха привычек, образования, амбиций. В страхе и тоске все становятся одинаковыми…
Плащ бы никогда не согласился с таким выводом. Особенно теперь, спускаясь в подвал. Он снова усомнился в правильности своих выводов относительно олигарха. Иногда крепкие люди из породы властителей и хозяев жизни быстро и резко ломаются – возможно, Абросимов-старший как раз из таких.
Заглянув через круглую дырку внутрь, он увидел Никиту Анатольевича, сидящего на тонком матраце лицом к двери. Ни следа истерики – холодный взгляд в пространство и брезгливо опущенные уголки тонких губ.
«Цирк устроил, сучара, – с уважением подумал Плащ. – Если прищемить, сознается. Нагородит кучу объяснений, но правильного ни за что не даст».
– Мешок на голову, – сухо потребовал Плащ через дверь.
В отличие от женщин Никите Анатольевичу не пришлось повторять дважды. Плащ открыл ключом дверь и вывел пленника легкими толчками в спину.
Напомнил про лестницу:
– Держись за перила и поднимайся.
…Скоро по запаху духов Никита Анатольевич понял, что жена рядом. Флакон оставался у нее в сумочке, но с момента захвата ей не пришло в голову им воспользоваться. Устойчивый запах не выветрился, лишь слегка потускнел. Зато добавился легкий запах пота, напомнив Никите Анатольевичу молодость, их самые первые проведенные вместе ночи.
«Поторопили. Даже умыться как следует не позволили, – сделал он вывод. – Похоже, переводят на новое место. Не от хорошей жизни. Неужто милиция вышла на след?»
Троих заложников снова спустили вниз. Бандиты скупо переговаривались друг с другом. Никита Анатольевич машинально стал считать голоса, хотя не видел в этом смысла. Насчитал четыре, потом пять, потом запутался, не понимая, новые голоса он слышит или прежние.
– Держи.
– Давай сюда… Чайник из розетки выключили?
– А кто его включал?
– Кто-то ж включал, раз чай пили.
– Сходи глянь.
Запахло землей и еще чем-то особенным. Никита Анатольевич никогда не думал, что ржавый металл имеет отчетливый запах, но именно эта «материя» пришла на ум. Им велели нагнуться. Голосов жены и дочери он не слышал, да и сам не произносил ни слова. После вчерашней истерики он был совершенно спокоен, словно все происходило не с ним, не с его семьей.
Началось движение вперед, шли сгорбившись, на полусогнутых ногах. Никита Анатольевич ожидал, что их будут подгонять, понукать, но нет – никто не тыкал ни в спину, ни в бок, не требовал двигаться быстрее. Непосредственной угрозы явно не было, времени на отступление хватало.
Он быстро устал и все чаще задумывался, сколько еще придется так ползти. Слышно было, как кто-то из бандитов отплевывается, кто-то тихо матерится. Наконец Абросимов услышал и дочь – она ойкнула. Больше от неожиданности, чем от боли. Может быть, стукнулась локтем или затылком.
Никита Анатольевич почувствовал шершавую ладонь – кто-то спереди уперся ею в его наклоненную голову, давая сигнал остановиться. Остановились и другие. Неужели первый отрезок путешествия так скоро закончился? Оставалось ждать.
– Пошел, – раздался впереди знакомый уже голос главаря.
Куда и кого он посылает? Наверх, проверить, как там дела?
…Кроме чумазой, отсутствующей теперь «восьмерки», для отъезда из убежища был заранее припаркован неподалеку минивэн. В отсутствие Брателло «баранку» доверили Вирусу. Они с Бубном первыми вылезли из-под земли в крохотное, еще не открывшееся кафе, осмотрелись через окна по сторонам.
Бубен отключил убогую сигнализацию, открыл изнутри заднюю, служебную дверь, но сам выходить не стал, вышел один только Вирус.
Место «всплытия» было выбрано со знанием дела. С обоих боков к кафешке примыкали магазинчики такой же сборной конструкции, они тоже еще не открылись. Фасадом заведение выходило на улицу – напротив красовался длинный двухэтажный жилой дом с четырьмя подъездами. Обратная сторона заведения утыкалась в ельник. Метров через семьдесят-восемьдесят снова начинались кирпичные строения. Однако хвоя надежно прикрывала тыл от случайных взглядов. Конечно, в зарослях кто-то мог соображать на троих или миловаться на двоих, но Вирус, преодолев эти самые семьдесят метров, никого не встретил.
Ступив на асфальт, он изменил курс и направился к припаркованному минивэну, который выглядел гораздо чище злосчастной «восьмерки». Приблизился к нему разболтанной походкой рэпера, небрежно открыл дверцу «родным» ключом. Завел движок и некоторое время постоял на месте, наблюдая за происходящим, – при этом отражения в двух боковых зеркальцах интересовали его гораздо больше, чем обширный вид через лобовое стекло.
Тронувшись с места, он не стал делать круг, чтобы высмотреть возможный «хвост». Плащ имел основания предполагать, что противник знает всех его людей в лицо. Перестраховавшись, можно было элементарно попасться на глаза, поэтому минивэн покатил прямиком к кафешке.
Подъехав с тыла, остановился. Ни с проезжей части, ни из окон второго, верхнего этажа жилого дома машины не было видно. Меньше чем за минуту в закрытый кузов втиснулось семь человек – трое из них с мешками на головах. Плащ уселся в кабину рядом с водителем и кивком головы скомандовал отъезжать.
Глава тридцатая
Такси остановилось у самого входа в здание. Женщина в дорогом брючном костюме с
