Он едва взглянул на него:
– Это неслыханное расточительство, но мы потому тебя и наняли, что ты стоишь потраченных на тебя денег.
Я откинулся в кресле:
– Кто напустил на меня Куртиса Мура? Вы или Полсон?
– Что за чушь ты несешь? Куртис Мур работал на Сосию, – сказал Джим.
– А почему же тогда он сел мне на хвост через пять минут после нашей с вами первой встречи? – поинтересовался я. – Хорошо устроились.
Смотреть в глаза Малкерну было бессмысленно – ничего там не прочтешь. Его не проймешь тысячью безупречно логичных обвинений; если же будут представлены железные доказательства, то единственное, чего от него дождешься, будет: «Что-то не припоминаю».
Я отхлебнул пива:
– Вы хорошо были знакомы с моим отцом?
– Хорошо. А почему ты спрашиваешь? – И он взглянул на часы.
– Вы знали, что он избивал жену и третировал детей?
Малкерн пожал плечами:
– Меня это не касалось.
– Патрик, твоя личная жизнь в данном случае никого здесь не интересует, – вставил Джим.
– И совершенно напрасно. – Я посмотрел на Малкерна. – Вы сенатор, слуга народа. И вы хорошо знали, что представлял собой мой отец. И тем не менее не вмешались.
– Слушай, я же тебе сказал – это не мое дело.
– А что же ваше дело, сенатор?
– Бумаги, что ты принес, Пат.
– И это все, сенатор? – не отставал я.
– Да нет, конечно. Всеобщее благосостояние меня тоже волнует. Я бы с удовольствием разъяснил тебе концепцию утилитаризма, да времени нет. И к чему все это? Ну, получил ты от своего старика сколько-то подзатыльников – так это еще не криминал.
Хороши подзатыльники! Дважды за первые двенадцать лет жизни я оказывался на больничной койке.
– Вы знаете о Полсоне? Я имею в виду – вы все о нем знаете?
– Ну, хватит. Получи, сколько тебе причитается, и ступай своей дорогой. – Верхняя губа его покрылась капельками пота.
– Все ли вы знаете о Полсоне? Например, что он трахает мальчиков?
– Я бы попросил выбирать выражения, – сказал Малкерн, с улыбкой оглядываясь по сторонам.
– Сенатор, – вступила Энджи. – Определите, какие выражения не будут резать вам ухо, а мы посмотрим, насколько полно они передают такие понятия, как «растление малолетних», «проституция», «вымогательство» и «убийство».
– Не понимаю, что вы несете, – сказал Малкерн. – Бред какой-то, и больше ничего. Давай сюда документы, Пат.
– Сенатор...
– Ну что тебе еще, Пат?
– Не надо называть меня «Пат» – это смахивает на собачью кличку. Меня зовут Патрик.
Малкерн откинулся в кресле и закатил глаза. Меня он, скорее всего, и не видел.
– Старина... – начал он.
– Я хочу знать, что именно и как много вы знаете? Ваш приспешник начал с того, что стал обрабатывать детишек, а в результате в городе началась настоящая война из-за того, что когда-то они с Сосией сняли – исключительно для собственного удовольствия – пару узкопленочных любительских порнух. И надо же, пленка куда-то затерялась. Была да сплыла. И пошло все гулять само по себе. Что, не так? И было у Сосии чем наехать на Полсона, а Полсону пришлось наехать на своих, и закон об уличном терроризме так и не был принят. А когда Полсон, оплакивая свою погибшую невинность, малость перебрал, тут-то Дженна и нашла фотокарточки, на которых ее родной сын запечатлен в недвусмысленной позиции с мужчиной, на которого она работала и за которого, что не исключено, даже голосовала. Что вы на это скажете, сенатор? Вам это известно?
Он ничего не сказал. Лишь молча посмотрел на меня.
– А мне была отведена роль магнита, – сказал я. – Разве не так? – Я посмотрел на Джима, и он бесстрастно посмотрел на меня. – Я должен был навести Сосию и Полсона на Дженну и тем самым помочь им спрятать концы в воду. Я правильно понял задание, сенатор?
Улыбкой встретил сенатор Малкерн мой гнев и негодование. Улыбкой – ибо он отлично знал, что у меня на него нет ничего, кроме вопросов и предположений. Он знал, это, и в предвкушении торжества взгляд его стал жестким. Я ничего не получу, хоть из кожи вон лезь. Так уж сложилось.
– Давай бумаги, Пат, – сказал он.
– Сначала чек, Стерл, – сказал я.
Он протянул руку, и Джим вложил в нее чек. Джим смотрел на меня так, словно мы с ним много лет играли в одну и ту же игру, а сейчас его осенило, что правил-то я не знаю. Он укоризненно покачал головой, как мать, застукавшая сынка в кладовке над банкой варенья. Из него получилась бы отличная монашка.
Малкерн заполнил графу «Прошу выплатить...», однако сумму не проставил.
– Давай документы, Пат, – сказал он.
Я нагнулся в кресле и передал ему конверт. Он открыл его, достал фотографии и положил стопку на колени.
– На этот раз не копии? Молодец, Пат! – сказал он.
– Подпишите чек, сенатор, – сказал я.
Он просмотрел все фотографии, при виде одной печально улыбнулся и затем положил их обратно в конверт. Взял ручку и стал постукивать ею по столу.
– Пат, – сказал он, – твое поведение вынуждает меня пересмотреть кое-какие пункты договора. Премию я тебе урезаю вдвое. Что скажешь?
– Я сделал ксероксы всех фотографий.
– Суд не принимает копии к рассмотрению в качестве улик.
– Зато вонь поднимется такая, что и суда не потребуется.
Он смерил меня взглядом, покачал головой и принялся было выписывать чек.
– Позвоните-ка Полсону. Поинтересуйтесь у него, какой фотографии здесь не хватает, – посоветовал я ему.
Ручка замерла на половине строки.
– Не хватает? – спросил он.
– Не хватает? – сказал Джим.
– Неужели не хватает? – простодушно удивилась Энджи.
– Не хватает, – кивнул я. – Полсон вам скажет, что всего их быть должно двадцать две. А у вас в конверте – двадцать одна.
– И где же она? – спросил Малкерн.
– Выписывайте чек, дознаватель, и все узнаете.
Не думаю, чтобы Малкерна когда-нибудь называли «дознавателем». Вряд ли подобное обращение пришлось ему по вкусу, хотя кто знает, может, это прозвище приклеится намертво.
– Выписывайте чек без всяких поправок, и я скажу вам, где она, – сказал я.
– Сенатор, не делайте этого! – сказал Джим.
– Заткнись, Джим! – приказал Малкерн.
Я сказал:
– Сиди смирно, Джим, и хозяин велит дать тебе косточку или, там, мячик.
Малкерн уставился на меня. Это был, очевидно, самый главный его метод запугивания, но по отношению к человеку, который несколько дней кряду не выходил из-под огня, он не сработал. Сенатору понадобилось несколько минут, чтобы осознать это:
– В любом случае я тебя уничтожу. – Он взял чек, проставил в нем оговоренную сумму, подписал и вручил его мне.
– Спасибочко, – сказал я.
– Давай фотографию!
– Да разве я вам обещал отдать ее? – сказал я. – Я, сенатор, просто сказал вам, где ее можно найти.
Малкерн прикрыл глаза и засопел.
– Ну и где же?
– Далеко ходить не надо, – сказала Энджи и указала пальцем на стойку.
Из-за горшка искусственных цветов высунулась голова Ричи Колгана. Он помахал нам рукой, затем посмотрел на Малкерна и улыбнулся. Широко так улыбнулся, растянув рот до ушей.
– Нет, – сказал Малкерн.
– Да, – сказала Энджи и похлопала его по руке.
– Стерл, – сказал я, – смотри на вещи проще. Чек Ричи выписывать не придется, он употребит тебя за так, из любви к искусству. – Мы встали из-за стола.
– В этом городе тебе не жить. Даже на пособие по бедности не рассчитывай, – сказал сенатор.
– Это ты серьезно? – удивился я. – Но ведь я опять же могу обратиться к Ричи и сказать, что этот чек получил от тебя за то, что скрою твое участие в этом деле.
– Ну и что ты будешь с этого иметь? – буркнул Малкерн.
– Я загоню тебя в ту самую дыру, в которой ты бы хотел видеть меня. И это будет счастливейший день моей жизни. – Я взял свою кружку и допил пиво. – Ну что, все еще не передумал, Стерл?
Малкерн поигрывал конвертом.
– Брайан Полсон, – сказал он, – хороший человек. И хороший политик. А этим фотографиям лет семь, не меньше. Стоит ли поднимать вокруг них шумиху? Кому интересно то, что было вчера?
