Поэтому сразу отмели – слишком опасно, хоть и очевидно.
Теперь же любовница, у которой выходы на станцию, к пакгаузам, выдвигалась на первый план.
Кстати, братец ее сейчас также приобретал дополнительный вес во всей истории. По словам Дубовика, искали банду Ржавого, а не тех, кто мог навести на жирную добычу. С этой публикой разобрались бы, но позже. Но зачем позже – вот же он, живой наводчик…
…Пока они обсуждали план, Винер, ничего не понимая, вертел головой. Наконец Соболь подвел итог короткого совещания, протягивая пистолет Борщевскому:
– Тебе нужней. Гляди, Иван, осторожнее там. Учти – как бы все ни пошло, мы уже по уши. Готов?
– Угадай с трех раз. – Борщевский сплюнул под ноги. – Наморщи ум, как говорится. За сколько ты управишься?
– Неважно. Ты, главное, так поговори с Ковалем, чтобы он командира привез на место встречи. И чтобы оттуда, после всего, он уже вернулся, как будто ошибку признали, недоразумение утрясли, вопросы сняли. Найдешь для него нужные слова?
– Поищем. А ты с Ржавым договорись.
– Там без лишних слов обойдется.
– С голыми руками идешь…
Вместо ответа Соболь достал из-за голенища сапога финку.
– Но вообще – вряд ли она пригодится. Некогда вытаскивать.
– Не резвился бы, Павло. С немцем чего?
– Да все то же. – Соболь повернулся к нему. – Значит так, Винер. Возвращаешься назад. Если правда не желаешь, чтобы груз твой нашелся, будешь молчать обо всем. Заодно сам себя проверишь.
– Но вы ведь собираетесь найти его…
– Пока мы хотим вытащить из тюрьмы нашего командира. Остальное – не твоя забота, Винер. Дальше – как получится. Иди, пока Лужина нет.
Немец повернулся, втянул в плечи свою неправильной формы голову, поплелся назад, несколько раз обернувшись на ходу. Когда он скрылся из виду, Борщевский спросил:
– Если сдаст?
– Догони и убей, – последовал ответ.
Иван проглотил это. А Павлу что-то подсказывало: Густав Винер не собирается рассказывать московскому майору о своем приключении.
Бахмач и окрестности
Подполковник Коваль всерьез подозревал: события, так или иначе связанные с нападением на вагоны с трофеями, становятся неуправляемыми.
Причем удерживать ситуацию уже сложно не только ему, начальнику областного МГБ. Коваль имел все основания полагать, что она неподконтрольна всей Системе – от управления Министерством государственной безопасности до, без лишнего преувеличения, высшего руководства страны. Возможность подналечь и раскрыть крупный антиправительственный и антисоветский заговор была для подполковника слабым утешением. Понять происходящее ему сейчас было гораздо важнее.
Началось с того, что до кабинета начальника станции, где подполковник оборудовал свой временный командный пункт, дозвонился заместитель капитана Аникеева. Он представился, но Коваль тут же вновь забыл, как зовут этого невзрачного, лишенного каких-либо примет, признаков и свойств офицера. Между тем зам доложил: арестованный майор Гонта готов дать показания. Но требует к себе майора государственной безопасности Лужина.
Это было что-то новое в практике Коваля. Даже не просьба, а именно требование Гонты, в его-то положении, настолько ошарашило, что подполковник не известил Лужина. Если Гонта задумал реализовать нечто через голову начальника УМГБ, подполковнику стоило сразу же показать и, что важнее, – доказать: ничего не выйдет. Тем более, раз майор пожелал говорить, значит, есть что сказать. Ну а уж Коваль постарается убедить строптивого и еще более подозрительного Гонту развязать язык.
Шофера оставил на станции, служебный ЗИС повел сам. Интуиция подсказывала: следующие несколько часов станут решающими в неясной пока игре. Значит, лучше всего очистить поле вокруг себя от случайных свидетелей и просто лишних людей. Таких, как невзрачный заместитель Аникеева. Кстати, почему доложил он, а не лично капитан, с которым Коваля эта непростая история за несколько дней спаяла крепче, чем за все время знакомства? И подполковник прикидывал варианты, как бы перевести капитана из Бахмача поближе к себе, в Чернигов…
В отделе ждал сюрприз – Аникеев исчез.
Заместитель, как бишь его зовут, объяснил: товарищ капитан ближе к вечеру оставил его за себя. Сам ушел по каким-то делам, и связаться с ним невозможно. Ведь как только Гонта принялся стучать в дверь и требовать не кого-нибудь, а лично московского майора, субординация обязала зама поставить сперва в известность своего начальника. На квартире капитана, расположенной неподалеку, телефонный аппарат для связи установили. Но на вызовы Аникеев не отвечал. А когда заместитель, как там его звать, явился туда с двумя солдатами, дома никого не оказалось. Туда, похоже, никто не входил уже больше суток. С того самого времени, как операция, названная Ковалем «Трофеи», вступила в активную фазу.
Быстро сложив исчезновение Аникеева с вчерашним нападением неизвестных на банду Ржавского, поджогом трофеев Жукова и очередным исчезновением ящиков с оборудованием, Коваль решил: череда непонятных событий непременно имеет общий знаменатель. Гонта наверняка знает, какой именно, и понимание этого дало подполковнику лишний повод пока воздержаться от привлечения к делу майора Лужина. Признаться, Коваля начинал слегка раздражать московский соглядатай, хотя виду он, разумеется, не показывал. Однако, поведи подполковник все грамотно сейчас, можно получить такие козыри, которые помогут поменять расклад. Кто знает, может статься, эмиссар самого Берии окажется на вторых ролях.
Действовать нужно было быстро.
Коваль допускал, что Аникеев мог воспользоваться служебным положением и залечь с какой-то девкой. Шерстить нужно все варианты, проверять любые возможные адреса, и такой приказ был отдан. Дальше на очереди – Гонта. Подполковник, заняв кабинет Аникеева, уже приготовился снова допрашивать майора, даже собрался кликнуть зама, черт возьми, как его мама назвала, и приказать привести арестованного, как вдруг тот явился сам. Коваль невольно решил: вызвал его силой собственной мысли.
– Разрешите, товарищ подполковник?
– Чего там еще? Аникеев отыскался?
– Никак нет. Тут другое. Человек вас добивается. Говорит, по делу о вагонах.
Коваль напрягся.
– Кто такой?
– Местный. Начальника милиции какой-то дружок.
А затем Коваль поразился еще больше.
Никогда не видел, чтобы так себя вели с офицерами госбезопасности. Точнее, видел, даже пытался реагировать. Но на фронте подобная наглость сходила с рук либо командирам самого высокого ранга, либо сотрудникам СМЕРШа, либо – офицерам разведки.
Невзрачного зама несильно, однако все равно – грубо и, главное, уверенно пнули в спину. Когда тот просеменил в кабинет, за ним шагнул высокий мужчина в перетянутой офицерским ремнем стеганой зеленой телогрейке и галифе, зашитых в разных местах грубыми стежками. Выбритый череп прикрывал старый картуз.
– Что за явление? – удивился Коваль, лихорадочно стараясь вспомнить, где и когда он уже видел этого человека.
– Гвардии старший лейтенант Борщевский. – Мужчина назвал себя, но не откозырял. – Мы тут без церемоний. Все свои, товарищ подполковник. Важная информация, а этот, – кивок на зама, – телится.
– Вы… ты соображаешь, чего творишь, старший лейтенант? – Лицо Коваля налилось багрянцем.
– Пока еще ничего не натворил, товарищ подполковник. У меня срочная информация. И ему, – снова кивок в сторону аникеевского заместителя, – знать ничего не положено. Пусть он выйдет.
– Здесь приказываю я.
– Вот и прикажите ему, чтобы оставил нас одних.
– Я с тобой забавляться не собираюсь, Борщевский! Ты не будешь мне говорить, кому и какие приказы…
– Трофеи.
Коваль не закончил своей фразы. Похоже, с внезапным появлением этого явно бывшего фронтовика очень многое может проясниться. Не каждый, кто входит с улицы, сразу дает понять, что знает о вагонах с трофеями. Сразу же у подполковника отпали последние сомнения: этот точно знает о содержимом третьего вагона.
– Выйди, – выплюнул приказ подполковник и, когда невзрачный офицер подчинился, проговорил уже ему в спину: – Далеко не уходи, будь рядом. Жди.
Дверь закрылась. Борщевский несколькими широкими шагами пересек кабинет, встал напротив Коваля. Теперь их разделял только стол.
– Я тебя слушаю, старший лейтенант. И моли Бога, чтобы твои сведения оказались впрямь такими важными, что я забуду твою наглость. Обычно за одно такое поведение у нас в стране отдают под суд. Нападение на сотрудника органов государственной безопасности, нравится?
– Нет. А в Бога вообще не верю. Я член партии, между прочим.
– Тебя партия наглости научила?
– Война. Только военное время кончилось. Законы другие. Вот я по закону и хочу.
– Что – по закону?
– Майор Гонта, Дмитрий Григорьевич. Арестован нынче поутру. Его надо немедленно освободить и оформить это официально. Вы можете так сделать, товарищ подполковник.
