Не было на празднике лишь главного редактора, тот уехал, сказав, что по срочным делам. Сотрудники, правда, скоро его увидели в дневных новостях, он сидел в студии и отвечал на вопросы ведущей программы, то и дело разворачивая газету, попутно рекламируя и другие материалы, делая вид, что все происшедшее — дело будничное и остальные публикации в его газете такие же блестящие и такие же разоблачительные.
В довершение показали еще несколько кадров с той злополучной видеокассеты, как-никак редактор решил отбить деньги, заплаченные Белкиной. Варвара аплодировала своему редактору, отставив стакан с кислым шампанским в сторону.
— Сволочи, а меня не пригласили! Я раскрутила дело, рисковала, можно сказать, собственной жизнью.
— Задницей ты своей, Варвара, рисковала, — пошутил кто-то из редакции.
— У меня хоть рисковать есть чем, а у тебя и этого нет. Вот ты и завидуешь. Сволочь, продал мою кассету, как свою собственную!
— Ты же свое тоже получила.
— А вот в суд, наверное, придется мне ходить, все-таки я автор, — и Варвара залпом выпила целый стакан шампанского, испачкав его ярко-красной помадой. — Ну вот, кажется, мы прославились, попали под лошадь.
— Да нет, это лошадь, целый конь, Варвара, под тебя попал. И угораздило же его подлезть! — все расхохотались.
Веселье продолжалось и тогда, когда приехал редактор с ящиком шампанского, чтобы загладить свою вину перед коллективом. О его вине забыли тотчас же, когда редактор сообщил, какие премии он намерен выплатить всем сотрудникам, тем, кто участвовал в подготовке последнего номера. А участвовали все, поэтому журналисты и техперсонал были очень довольны.
* * *
Чекан, чья физиономия стала известна всей Москве и даже области, метался как зверь по своей квартире.
И если до этого никто из соседей не догадывался, кто живет в подъезде, то теперь, когда он прошелся по лестнице, с ним дважды поздоровались, чего раньше никогда не случалось.
«Суки, продажные писаки! На зоне таких опускают, козлы долбаные! Я до вас еще доберусь! От вашей сраной редакции камня на камне не оставлю!»
Чекан матерился, хотя прекрасно понимал, что ничего делать не стоит. Уже поздно. Любое лишнее движение теперь лишь подольет масла в огонь. А звонок Прошкина его ничуть не расстроил.
"Так тебе и надо, гнусный сквалыга! Как деньги брать, так ты горазд, а как грязью помазали, так ты молчишь, хочешь быть чистым. Ну нет! Что же мне делать?
Что же мне делать?"
Чекан бормотал ругательства, судорожно двигаясь от стены к стене.
Теперь он жил один, Михары рядом не было. Тот бы его образумил, успокоил, нашел нужные слова, а так злость не имела выхода и сорвать ее было не на ком.
В ресторан не поедешь, в карты играть тоже, обязательно станут подкалывать, будут смотреть так, словно бы он народный артист.
«Хотя, собственно, чего плохого я сделал? Ну, помылся, потрахался с бабами, так этим занимаются все, у кого есть возможности и деньги, только не каждого печатают в газетах. Одно дело — фотография на стенде возле участка, а совсем другое дело — фотография в газете».
И он решил, что надо позвонить Михаре, но сделать это тотчас не успел; телефон, лежащий на столе, зазвонил раньше, чем Чекан к нему притронулся. И он подумал, что это опять пьяный Прошкин, схватил трубку, и уже ругательства готовы были сорваться с его языка, но раздался спокойный голос, который Чекану был уже хорошо знаком.
— Я тебя поздравляю. Чекан, — сказал звонивший. — Наверное, ты сильно-сильно обрадовался, ведь стал известным.
— Ты сволочь! Это все ты сделал?
— Конечно, я. Я предупреждал, что я за твоей спиной, хожу по твоим пятам. А вот кассетку надо было хранить лучше. Ты учти, Чекан, это только начало. Тебя зацепило стороной, я не в тебя метил, а вот в следующий раз ты получишь свое.
— За что? Кто ты такой?
— Я твоя смерть, заруби себе это на носу. И от меня тебе нигде не спрятаться, не укрыться.
— Кто ты?
— Я твоя смерть. Спроси у Митяя, он меня видел, мы с ним познакомились. Он хорошо меня рассмотрел, правда, перед тем, как издох. И меня ты увидишь, когда придет твое время, когда часы пробьют двенадцать.
— Сука! Сука! — заскрежетал зубами Чекан, судорожно пытаясь отключить телефон. Но палец не слушался, попадая в другие клавиши.
— , Что, злишься, нервничаешь? Ну ничего, ничего, Чекан, поживи еще немного, совсем чуть-чуть. У тебя осталось мало времени, так что радуйся, пока можешь.
До встречи.
Последние слова прозвучали настолько зловеще, что у Чекана на затылке зашевелились волосы и ему показалось, звонивший уже находится в спальне. Чекан выхватил пистолет, снял с предохранителя, ногой ударил в дверь, влетел в спальню. Там было темно, включил свет — никого, лишь его отражение в разбитом зеркале.
«Будь ты неладен!»
За свою жизнь Чекан наворотил столько, что желающих поквитаться с ним набралось бы предостаточно. Вряд ли хватило бы пальцев на двух руках, чтобы сосчитать тех, кого он смертельно обидел. Но мало кто решился бы вот так наехать на Чекана, наехать по полной программе, быть везде, все о нем знать, следить за ним, забраться к нему в дом, украсть кассету и при этом остаться незамеченным, неуловимым.
Чекан был бледен, руки дрожали так, словно бы ему через час предстояло идти на смертную казнь. Но он заставил себя собраться с духом, сжал зубы. Возникло страстное желание напиться, но он понимал, этим делу не поможешь, а лишь навредишь.
«Надо держаться до последнего, изо всех дрисен, как говорил иногда Михара, сжать зубы и держаться, быть все время наготове».
— Держись, держись, Чекан, — сам себе говорил бандит.
Лишь спустя полчаса после телефонного разговора Чекан, уже успокоившись, набрал номер Михары. Тот, взяв трубку, благодушно ответил:
— Я слушаю тебя, корифан, говори.
— Слушай, Михара, дело — дрянь.
— Если ты о газете, я уже видел. И телевизор посмотрел. Да, прославился ты, да и проституток прославил. Теперь они не по стольнику брать будут, а по полкосаря станут заламывать, так что девкам ты рекламу сделал. А если ты за Прошкина переживаешь, то так ему и надо, собаке — собачья смерть. Пусть его свои же и растерзают, уж что-что, а это они делать умеют. Так вцепятся, что и яйца оторвут, больше они ему не понадобятся.
— Михара, послушай, а мне что делать?
— Тебе что делать? Садись на машину, приезжай ко мне. Посидим, покалякаем, водочки попьем. Здесь тихо, хорошо, снегу нападало, прелесть, а не жизнь. И вообще, мне этот дом, Чекан, ох как нравится.
— Что-нибудь пронюхал? — спросил Чекан.
— Пока нет, — признался Михара, — а там видно будет. Во всяком случае, я хочу здесь еще задержаться. Ноги болеть перестали, как заяц по сугробам сигаю. Садись на машину, подъезжай, и водки ящик захвати. Разговор у нас будет с тобой, друг ты мой сердешный, длинный. Я все придумал, тебе дело найдется.
Вызвать машину Чекану труда не составило, и он, выбежав из подъезда, буквально повалился на заднее сиденье черного «БМВ».
— Гони, Боря, к Михаре в Клин, он меня ждет. Гони быстрее. Кстати, ты водку купил?
— Полный багажник, — ответил Борис, раскуривая сигарету.
О газете он знал еще раньше Чекана, та теперь лежала под сиденьем. Ведь все бандиты, лишь успела газета выйти, уже показывали ее друг другу. Кто-то улыбался злорадно, кто-то с сочувствием, некоторые даже шутили.
— Вот Чекан, три ходки сделал, авторитет, а никто об этом не знал. А теперь всей матушке России станет известен ее славный сын. Можно и в депутаты подаваться, не последним человеком в думе станет, законодательную комиссию можно возглавить, новые амнистии на зонах предлагать.
Почти всю дорогу Чекан молчал, как будто воды в рот набрал. И лишь когда до Клина оставалось минут десять, когда проезжали мост, он обратился в водителю:
— У тебя газета есть?
Тот несколько мгновений подумал, затем вытащил из-под сиденья «Свободные новости плюс» и подал через плечо.
— Братва дала.
Чекан развернул и принялся рассматривать.
— А я ничего получился, хоть и волосы мокрые, да, Боря?
— Конечно, — сказал Борис, — во всяком случае, получше, чем этот хер прокурор.
Чекан подумал:
«Уж лучше я посмотрю сейчас, чем потом, когда начнет показывать Михара. Он-то примется тыкать своим толстым пальцем и беззлобно ржать».
Статью он дочитал, когда машина сворачивала на проселок. А когда подъехала к воротам, Чекан сложил газету в несколько раз и сунул во внутренний карман своего шикарного пальто — туда, где лежал бумажник, полный долларов.
Михара стоял на крыльце, вид у него был абсолютно деревенский. Серые войлочные валенки в больших черных калошах, новеньких и блестящих, меховая телогрейка, заячья шапка и неизменная «Беломорина» в зубах.
В правой руке Михара держал лопату. Рядом с ним почти по стойке «смирно» стоял Муму и улыбался. Михара отдавал ему распоряжения и напоминал прораба на стройке или бригадира на лесоповале. Пес стоял на крыльце рядом с Михарой, и тот время от времени поглаживал его мохнатые уши или дергал за косматую гриву.
