Судья уважительно поцокал языком и с трудом втиснул свое тучное тело на переднее сиденье “нивы”. В глубине души он был уверен, что Роман привирает по поводу своего автомобиля, хотя и не понимал, зачем ему это нужно. Кто их поймет, этих русских? С ними всегда так: то они выглядят полными идиотами, которых не обведет вокруг пальца только ленивый, то вдруг удивят небывалой, почти нечеловеческой хитростью… Устраиваясь на сиденье, Судья как бы невзначай запустил руку в глубокий карман пальто и прикоснулся к рубчатой рукоятке браунинга. Роману он не доверял ни на грош и сильно подозревал, что тот прибыл вовсе не для того, чтобы заново наладить уничтоженный канал доставки. В глубине души Судья был почти уверен, что группу полковника уничтожил сам Роман или кто-то, кто работал с ним в паре. Возможно, Москва приняла решение по-быстрому свернуть производство. Это, конечно, были только домыслы, но Судья был начеку с того самого момента, как в его доме появился этот подозрительный гость, и старательно создавал образ трусоватого и недалекого простачка, чтобы в решающий момент у него было чем удивить московского майора.
Роман запустил двигатель и включил первую передачу. Машина тронулась и медленно покатилась по ухабистой, изрытой глубокими трещинами и рытвинами дороге, на которой тут и там виднелись жалкие островки когда-то лежавшего здесь асфальтового покрытия. Асфальт проложили в конце семидесятых и, насколько мог припомнить Судья, ни разу не ремонтировали. Одно время он сам подумывал о том, чтобы привести дорогу перед своим домом в порядок, но потом началась война, и Судья решил, что найдет своим деньгам лучшее применение, чем асфальтировать дороги для русских танков и бронетранспортеров.
Он ожидал, что привыкший к гладким московским магистралям майор будет ворчать, негодуя по поводу почти непроезжей дороги, но за время своей поездки тот, похоже, притерпелся ко всему и вел машину спокойно, полностью сосредоточившись на управлении и тихонько насвистывая сквозь зубы.
Вскоре дома и сады по обе стороны дороги уступили место каменистому, поросшему желтовато-серой прошлогодней травой пустырю, на котором ржавели остовы двух бортовых грузовиков, колесного трактора МТЗ и наполовину вросшего в землю дискового плуга. Из бедной каменистой почвы тут и там, как корни диковинных растений, торчали какие-то ржавые железки и спутанные мотки проволоки. Впереди маячили грязно-белые приземистые корпуса мастерских сельхозтехники, над которыми торчала закопченная кирпичная труба котельной. Самого здания котельной не было видно, но там, где оно должно было стоять, над проломленными крышами мастерских поднимался негустой столб белого дыма.
– Это что такое? – удивился Роман, указывая на дым. – У тебя там, случайно, не пожар?
– Шутишь, – напряженно ответил Судья, вглядываясь в дым, как шаман, силящийся прочесть зашифрованное в дымовых клубах послание духов. – Ничего не понимаю… Может быть, охрана греется? Сыро, замерзли…
– Дисциплинка, – прибавляя газу, вскользь заметил Роман.
– Шкуру спущу с шакалов, – пообещал Судья. “Если будет, с кого ее спускать”, – не сговариваясь, подумали оба, и каждый сделал из этой мысли свои собственные, диаметрально противоположные выводы.
Они подъехали к облезлой; полуразрушенной будке проходной, и Роман загнал машину в захламленный двор, миновав ворота, одна створка которых косо висела на уцелевшей петле, глубоко войдя нижним краем в землю, а вторая вообще отсутствовала. Ему сразу же пришлось резко затормозить, чтобы не наехать на человека, ничком лежавшего поперек дороги. Лицо лежавшего было чуть ли не по самые уши погружено в жидкую грязь, так что если он не умел дышать кожей, то, без всякого сомнения, был мертв.
– Черт, – сказал Роман. – Вот черт! – повторил он, изо всех сил хватив кулаком по ободу руля. – Эта сволочь уже здесь.
Произнося последние слова, он повернулся к Судье и оторопел, увидев наведенный на него ствол браунинга двадцать второго калибра. Дамский пугач, зажатый в жирной пятерне Судьи, выглядел бы комично, если бы не расстояние. Между дульным срезом пистолета и лбом майора было не больше двадцати сантиметров, а на такой дистанции его шансы уцелеть равнялись нулю.
– В чем дело? – холодно спросил Роман, стараясь смотреть Судье в глаза. Черный кружок пистолетного дула притягивал его взгляд, как магнит, и ему приходилось прилагать большие усилия, чтобы по-прежнему смотреть прямо в подлые поросячьи глазки сидевшего в пассажирском сиденье толстяка.
– Ты знаешь, в чем дело, шакал, – ответил Судья. Его речь ни с того ни с сего стала изобиловать шипящими и свистящими звуками, словно язык Судьи превратился в раздвоенное змеиное жало. – Почему ты не пришел ко мне, как человек к человеку, и не сказал прямо; пора закрывать лавочку, Судья, разбери станок и беги куда глаза глядят? Ты боялся, что я тебя продам, да? Ты не хотел проблем, правда? Ну так ты их получил. Молись, шакал!
– Болван, – сказал Роман, успевший к этому моменту немного прийти в себя. – Ты, я вижу, решил, что я пришел по твою душу? Ну так посмотри на свою котельную!
Судья криво ухмыльнулся, продолжая держать пистолет в нескольких сантиметрах от майорского лба.
– За кого ты меня принимаешь? – спросил он. – Я перестал покупаться на этот фокус еще тогда, когда тебя не было на свете.
– Так, – сказал Роман, – давай-ка успокоимся…
– Я спокоен, – перебил его Судья. – А тебя успокоит вот это.
Он сделал движение пистолетом, почти ткнув майора в лоб его тупо срезанным стволом.
– Хорошо, – согласился Роман. – Но когда ты прострелишь мне голову, все-таки посмотри на свою котельную. Помнишь дым? Так вот, он валит из окна подвала. Как ты думаешь, что там может гореть?
Судья против собственной воли повернул голову. Его рот испуганно округлился, когда он понял, что Роман говорит правду, а в следующее мгновение майор четким, многократно отрепетированным движением вывернул пистолет из его разом вспотевшей ладони.
Судья охнул и схватился за травмированную кисть, прижав ее к груди, как младенца. Роман поставил браунинг на предохранитель и равнодушно бросил его на переднюю панель машины.
– Я приехал, чтобы забрать товар, – сказал он. – Забрать, понимаешь, а не уничтожить. Его ждут в Москве, и, если он не прибудет.., черт, не если, а когда.., так вот, когда он не прибудет в назначенный срок, с меня спустят шкуру. Даже если бы я собирался тебя шлепнуть, зачем мне было жечь деньги? Зачем мне было спасать тебя от этого араба, жирный кретин?! Я мог пристрелить тебя десять раз, а потом спокойно уйти. Ну, до тебя, наконец, дошло?!
Судья молча взял с приборной панели свой пистолет, снял его с предохранителя и полез из машины, свободной рукой вынимая из кармана пальто трубку сотового телефона.
– Надо тушить, – коротко бросил он, обернувшись через плечо.
Роман удивленно покачал головой: глуповатый простак исчез, буквально на глазах превратившись в человека, который наводил ужас на всю округу и не боялся поднять руку на людей и имущество самого Хаттаба. В затерявшихся среди складок жира поросячьих глазках появился хищный стальной блеск, а утиная, вперевалочку походка внезапно стала пружинистой и стремительной.
Майор взял с заднего сиденья автомат, со щелчком опустил вниз флажок предохранителя и, заглушив двигатель “нивы”, выпрыгнул из теплого сухого салона в промозглую сырость ненастного мартовского дня.
* * *
После полудня заметно потеплело. Глеб расстегнул бушлат почти до пояса, с неудовольствием чувствуя, как тело покрывается липкой испариной. Чтобы немного отвлечься, он вообразил себе ванну – не роскошный мраморный бассейн, в котором ему как-то довелось поплавать, а обыкновенную чугунную ванну с потрескавшейся эмалью, наполненную горячей, сильно отдающей хлоркой голубоватой водой. Да бог с ней, с чугунной, решил он, продираясь сквозь мокрые заросли каких-то колючих кустов. На худой конец сошла бы и жестяная. Сгодилась бы даже старая дубовая бочка с дождевой водой – мягкой, почти неощутимой, слегка попахивающей тиной и лягушками. Лишь бы смыть с тела эту липкую пленку и соскрести со щек и подбородка густую жесткую щетину…
Он остановился и, разведя в стороны колючие ветки, посмотрел назад. Ему не нужно было прибегать к помощи бинокля, чтобы увидеть редкую цепочку вооруженных людей, которые медленно поднимались вверх по склону от дома Судьи. Боевики прочесывали местность, и Слепой был вынужден покинуть свой наблюдательный пункт, рискуя в любой момент быть замеченным или напороться на один из замаскированных постов, которых в этих горах было великое множество.
Глеб принял решение дать крюк вокруг поселка и, зайдя с другой стороны, вернуться к дому. Он сомневался, что печатный станок установлен в особняке Судьи, но дом был отправной точкой его поисков. Будь под его началом хотя бы взвод десантников, он мог бы просто раздавить засевшую в селении банду, а потом неторопливо, без ненужной спешки обшарить дом за домом в поисках подпольной типографии. Но об этом нечего было и мечтать, и единственной альтернативой открытому бою была возможность взять “языка” и хорошенько его расспросить. Глеб был уверен, что помочь ему в поисках может любой житель поселка – женщина, старик, подросток. Они могли не знать, чем конкретно промышляет Судья, но суета вокруг места, где он проворачивал свои делишки, не могла остаться незамеченной.
