Ознакомительная версия.
– Темнит чего-то наш Уксус, – вторя мыслям генерала, негромко сказал Беглов. Они сидели рядышком на заднем сиденье «Волги», стараясь держаться на максимальном расстоянии друг от друга, чтобы не соприкасаться скользкими от пота локтями.
– Срочная командировка у него, инспекторская поездка по исправительным учреждениям Поволжья, – проворчал Макаров.
– Темников, Потьма… – начал мечтательно перечислять не понаслышке знакомые названия знаменитых со времен ГУЛАГа лагерей Беглов. – Эх, где мои семнадцать лет! Представляю, как он выпрашивал у своего шефа эту командировку, – добавил он другим, деловито-насмешливым тоном. – В ногах небось валялся, лишь бы слинять поскорее и подальше.
– И бабу свою, что характерно, на курорт сослал – то ли в Таиланд, то ли вообще на Багамы…
– На Бали, – уточнил Беглов. – От Багам у этой коровы морда треснет. Но баба – это ладно, тут он все правильно сделал. Или, по-твоему, лучше было бы, если б она здесь торчала?
– Да не дай Бог, – ужаснулся Василий Андреевич. – Ее же летом с этой дачи калачом не выманишь!
– О том и речь, – кивнул Беглов. – Но сам-то!.. Как ветром сдуло беднягу: вот он был, а вот его нет… Так драпанул, что до сих пор небось отдышаться не может.
Василий Андреевич фыркнул, представив драпающего Уксуса. Последовать его примеру у него и в мыслях не было: остро и жестко реагируя на любое покушение на свое благополучие, он никогда всерьез не верил, что с ним может случиться что-то по-настоящему скверное. Так человек, мимоходом одного за другим прихлопывая комаров, сетует не на угрозу своему здоровью и жизни, а всего лишь на мелкое неудобство – чешется же, елки-палки! Знает, что комары могут являться переносчиками самых опасных заболеваний, но даже не вспоминает об этом, злорадно стряхивая с руки расплющенного в блин кровопийцу и рассеянно почесывая место очередного укуса: замучили, сволочи, надо было все-таки внять совету жены и опрыскаться репеллентом…
Конечно, этот писака Липский – не комар, особенно после того, как на протяжении целых трех дней плотно общался с Французом. И неприятности, которые он может устроить «Серым Волкам», будут похлеще малярии. Но в глубине души Василий Андреевич не очень-то верил в эти возможные неприятности: что, в самом деле, какой-то журналистишка может сделать ему – генерал-полковнику, сотруднику Генерального штаба, который здоровается за руку с самим главнокомандующим?
Благополучие имеет свойство казаться незыблемым и вечным, как кажется вечным долгое, жаркое лето. И то и другое – опасная иллюзия, но кто думает о грядущих холодах в середине июля?
Когда «Волга» въехала в растянувшийся вдоль живописного речного берега коттеджный поселок, Беглов, по старинке вертя ручку, поднял тонированное оконное стекло. Василий Андреевич, недовольно кряхтя, последовал его примеру. В машине сразу стало жарко, как в духовом шкафу, зато теперь темная тонировочная пленка надежно скрывала их от нескромных взглядов снаружи, что, с учетом обстоятельств, было намного важнее и полезнее теплого пыльного сквозняка.
Загородный дом заместителя генерального прокурора Винникова стоял на довольно высоком пригорке, окруженный высоченным, в полтора человеческих роста, краснокирпичным забором и почти полностью скрытый от посторонних взглядов вымахавшими до третьего этажа голубыми елями. Участок, на котором построился Уксус, был намного скромнее обширных угодий господина генерал-полковника. Тут, надо полагать, сказывалась привычка жить с оглядкой, без которой любая прокурорская гнида э-э-э… любой сотрудник прокуратуры рано или поздно будет взят к ногтю, вот именно как гнида, более проворными и осмотрительными коллегами.
Определенные неудобства, вызванные чересчур близким соседством посторонних лиц, изобретательный Уксус компенсировал архитектурными изысками, которые местами граничили с изысками фортификационными. Голубые ели и высокий забор были только частью тщательно продуманной системы маскировки. Поскольку возвести забор выше конька кровли и насадить пресловутые ели сплошным частоколом Винникову помешала жена, а расположенный на возвышенности двор неплохо просматривался со всех сторон, Уксусу пришлось проявить изобретательность и изрядно потратиться, устраивая все так, как ему нравилось. Парадный въезд во двор представлял собой обыкновенные, автоматически открывающиеся ворота, от которых к крыльцу вела подъездная дорожка – тоже самая обыкновенная, обсаженная туями и выложенная разноцветной цементной плиткой. При желании любой из соседей, поднявшись на верхний этаж своего коттеджа, мог посмотреть, кто приехал к заместителю генерального прокурора, и убедиться, что среди его гостей голодранцев не наблюдается.
Но не все гости этого дома приезжали сюда по своей воле, и именно для них Уксус оборудовал в своей загородной резиденции отдельный въезд. Еще одни автоматические ворота выходили в узкий боковой проулок. От них, вгрызаясь в склон пригорка и углубляясь по мере того, как повышалась местность, к дому протянулась широкая бетонированная траншея. На последнем десятке метров она превращалась в низкий тоннель с бетонным перекрытием, поверх которого невинно зеленел аккуратно подстриженный газон. В хорошую погоду сюда часто выносили садовую мебель; мадам Винникова любила распивать здесь чаи, любуясь видом на реку, а сам Владимир Николаевич на отдыхе редко опускался до чая, предпочитая коньяк или, на самый худой конец, кофе с коньяком.
По траншее, неизменно поражавшей воображение генерала Макарова своим разительным сходством с противотанковым рвом, мог с легкостью пройти грузовик. Таким образом, все доставляемые в дом грузы, будь то дрова для камина или новая мебель, привозились и выгружались незаметно, попадая прямиком в просторный подвал прокурорской дачи. Так же незаметно, без шума и пыли, сюда попадали особые гости Владимира Николаевича, для которых в дальнем углу подвала была по всем правилам искусства оборудована самая настоящая тюремная камера с откидными нарами, парашей, дверным глазком и всем прочим, чему полагается быть в таких местах.
Впервые ознакомившись с этой не предназначенной для посторонних взглядов достопримечательностью, Беглов по секрету шепнул Макарову, что у Уксуса явно не все в порядке с черепушкой – вернее сказать, с ее содержимым. Его превосходительство с ним согласился – как, впрочем, и в большинстве случаев, поскольку с вырабатыванием собственного мнения у него было туго всегда, с самого детства. Да и какое еще мнение может быть о человеке, который, имея в своем распоряжении все тюрьмы и следственные изоляторы огромной страны, не поленился устроить у себя в подвале персональную кичу?
Но, что ни говори, эта самая кича частенько оказывалась очень полезной. В разное время здесь гостили разные люди, в числе которых попадались и такие, имена и лица которых были известны всей России. В лучших традициях тридцать седьмого года их привозили сюда по ночам, в наручниках и с завязанными глазами, надлежащим образом обрабатывали, а затем, после обработки, в зависимости от полученных результатов и интересов дела, тем же порядком увозили прочь и либо отпускали пастись на воле и сушить штанишки, либо пускали в расход.
Это была стандартная, привычная процедура, необходимость которой всякий раз диктовалась интересами стаи. Уксус, хотя и был трусоват, обычно с удовольствием принимал в ней участие, потому что обожал топтать людей, шантажом и побоями выдирая у них из зубов свой кусок мяса. Тем более странным и подозрительным казался Илье Григорьевичу Беглову его скоропостижный отъезд в какую-то явно высосанную из пальца командировку. Вася-Кот по скудости ума сохранял олимпийское спокойствие: он считал, что Уксус струсил, и был этим весьма доволен. Полностью разделяя его мнение по поводу причин отъезда Владимира Николаевича, генеральского спокойствия Беглов разделить не мог при всем своем желании. Да, Винников струсил, это очевидно. Но люди его калибра, во-первых, не трусят без весомых причин, а во-вторых, струсив, делают все возможное, чтобы как можно скорее устранить причину своего испуга. И если пускаются наутек, то либо потому, что уже ничего не могут сделать, либо затем, чтобы обеспечить себе какое-никакое алиби: «Да не было меня в городе, откуда ж мне знать, кто это все тут без меня натворил!»
Поскольку никакой катастрофы на ближайших горизонтах пока не наблюдалось, верным, скорее всего, было второе предположение: прокурорский хлыщ затеял какую-то свою игру и на время событий предпочел смотаться подальше от их эпицентра.
Все это Илье Григорьевичу активно не нравилось, и именно поэтому он предпринял эту поездку, в которой при прочих равных условиях не видел бы никакой необходимости. А на случай совсем уже гнилой подлянки, которую мог-таки устроить Уксус, у него имелись депутатская неприкосновенность – раз и невинные глаза («А в чем, собственно, дело, мы приехали навестить старого друга») – два. Ну, и для ровного счета – обычный набор сановных громов и молний: «Да что вы себе позволяете, майор?! Вы хотя бы отдаленно представляете, с кем разговариваете? Живо уберите руки и извинитесь, пока не пришлось обращаться к проктологу, чтобы помог достать погоны оттуда, куда я их сейчас засуну!»
Ознакомительная версия.
