– А ты на рожу его глянь, – хладнокровно посоветовал Савельев-старший. – Глянь, глянь, не бойся! Сразу поймешь, зря я его обижаю или, может, не зря.
Сова посмотрел на Валерия и увял.
– Валера, – сказал он почти умоляюще, – слышь, Лукьянчик, да ты чего? Скажи что-нибудь, чего ты молчишь-то?
Валерий Лукьянов медленно встал, безотчетно сжимая в кулаке испачканную картофелем ложку. Да, сказать хоть что-нибудь было просто необходимо, объяснить, оправдаться, попросить прощения, поблагодарить за кров и пищу, в конце концов, но в голове ничего не было, кроме звенящей ватной пустоты, и слова, которые вдруг вывалились из этой пустоты, были, пожалуй, далеко не самыми подходящими в данной ситуации.
– Да пошли вы все!.. – сказал он, со звоном и лязгом швырнул ложку на середину стола и, опрокинув стул, выбежал из кухни.
…Примерно в полукилометре от околицы он услышал у себя за спиной нарастающий треск тракторного выхлопа.
Не оглядываясь, Валерий приналег на педали, но его гоночный велосипед был плохо приспособлен для скачек по пересеченной местности, а тракторист, похоже, гнал своего железного коня во весь опор, невзирая на вполне реальную возможность опрокинуться, угробив при этом и себя, и машину.
Валерий знал, кто это, но оглядываться все равно не стал, ограничившись тем, что прижался поближе к обочине.
Наконец трактор догнал его, вырвался вперед, описал короткую, очень опасную дугу и резко затормозил, загородив Валерию дорогу.
Когда поднятая колесами старенького грязно-голубого МТЗ густая пыль немного рассеялась, Валерий, как и ожидал, увидел в кабине Сову. На той стороне кабины, что была обращена к Валерию, дверцы не было – черт знает, когда и куда она подевалась, – и Сова был виден Лукьянову четко, до мельчайших подробностей – таких, например, как застрявшие в его кучерявой бороде крошки вареного картофеля.
Широкая загорелая физиономия Совы выражала растерянность пополам с огорчением. Судя по этому выражению, бить Валерия Сова не собирался. Впрочем, кто их разберет, этих пейзан, возьмет и накидает по первое число, сохраняя на морде скорбную мину Андрей Савельев легко выпрыгнул из кабины и подошел к Валерию. Тот на всякий случай приготовился бежать напрямик через поле, бросив все свое имущество, состоявшее из велосипеда и тощего рюкзака, но Сова, кажется, и впрямь не испытывал ни малейшей охоты драться.
– Кончай психовать, Лукьянчик, – сказал Сова, кладя коричневую мозолистую лапу на руль велосипеда. – Ну чего ты взвился? Батю моего, что ли, не знаешь? Побулькает и перестанет. Мало ли что в жизни бывает! Да он уже жалеет, что на тебя наехал. Не признается, конечно, но я по глазам вижу, что жалеет. Аида обратно! Перемелется – мука будет.
Я тебя понимаю, обидно, конечно. Не знаю, что на него сегодня нашло. Нет, серьезно, он сегодня самого себя превзошел.
Не упомню я что-то, чтобы он раньше таких коней швырял.
Это ж надо было додуматься: грушу – кислотой! Маразм какой-то, честное слово! Лукьянов вдруг почувствовал подкативший к горлу тугой комок и понял, что вот-вот заплачет – по-настоящему заплачет, горючими слезами.
– Погоди, Сова, – с трудом совладав с голосом, сказал он. – Уж не извиняться ли ты передо мной собрался? Это ты, брат, напрасно. Все правильно. Батя твой прав на все сто, он еще и не все знает… Ты прости меня, Сова, я ведь не нарочно, не со зла. Так надо было, понял? А зачем надо, я тебе не скажу, меньше знаешь – крепче спишь. Жаль, что все так коряво вышло. Честное слово, жаль. Ты попроси у своих за меня прощения – и за грушу, и за кислоту, и за То, что вместо «спасибо» я на них наорал, как последний… Я за все заплачу, честное слово. Заработаю и вышлю, адрес ваш у меня есть.
И." ну, в общем, спасибо тебе за все. Хороший ты мужик, Сова. Я раньше даже не знал, какой ты на самом деле классный мужик. Гидрокостюм я твой порвал, прости. Я тебе новый куплю, ладно?
– Дурак ты все-таки, Лукьянчик, – грустно сказал Сова. Ни капли удивления или протеста не было в его голосе, и Валерий понял, что возвращаться действительно не стоит.
Некуда ему было возвращаться, если честно. – При чем тут деньги?
– Да знаю я, что ни при чем! – с тоской проговорил Валерий. – Знаю! А что я еще могу предложить? Слова? Так ведь это просто сотрясение воздуха. И оставь ты меня, ради бога, в покое, не рви душу!
– И куда ты теперь? – совсем уже упавшим голосом спросил Сова.
– Домой, конечно, куда же еще? Хватит, погулял. Как говорится, где родился, там и сгодился. Заскочу по дороге еще в одно местечко, посмотрю, что да как, и домой. Маманя, наверное, соскучилась совсем.
Сова недовольно поморщился.
– Насчет одного места, – нерешительно проговорил он. – Может, не надо, Валера? Ты подумай хорошенько, а?
На хрена тебе эта головная боль? С этими новыми русскими связываться – только проблемы наживать. Им ведь человека убить – все равно что муху прихлопнуть.
«Золотые твои слова», – подумал Валерий.
– Да какие новые русские! – сказал он вслух. – С бабой я познакомился. Тут, неподалеку. Не первый сорт, конечно, но для временного пользования в самый раз. Так надо хоть с ней попрощаться по-человечески, если уж с вами так нехорошо получилось.
– Может, тебе помочь? – озабоченно спросил Сова, явно не поверивший ни одному его слову.
– С бабой-то? – Лукьянов заставил себя усмехнуться. – Это, брат, тебе ни к чему. У тебя такая жена, что я просто обзавидовался. Чуть слюной не захлебнулся, ей-богу! Ты ей кланяйся. Пусть у вас все хорошо будет, а я как-нибудь сам со своими делами разберусь.
– Ну, как знаешь. – Сова полез в карман, вынул оттуда несколько свернутых в трубочку купюр и протянул Валерию. – На, держи на первое время.
Валерий шарахнулся от его протянутой руки, как от гадюки.
– Ты что?! – теряя остатки самоконтроля, плачущим голосом выкрикнул он. – Ты что, гад, издеваешься? Ты что мне суешь?!
Сова испуганно отшатнулся от него, но деньги не убрал.
– Как – что? – удивленно сказал он. – Деньги. Ты же все-таки почти месяц вкалывал. Кто-кто, а уж я-то знаю, что это такое – на земле горбатиться. За такую работу любых денег мало. И потом, они тебе сейчас нужнее. А мне, если что, батя поможет.
Валерий открыл рот, чтобы послать этого растреклятого христосика куда подальше, пока стоявший в горле ком и в самом деле не пролился слезами, но в последний момент передумал и взял деньги. Не потому взял, что они были ему так уж необходимы, а потому, что понял: не возьмет – и Сова на него по-настоящему обидится. Может и в морду дать, и, что характерно, будет совершенно, прав…
…И, конечно же, окончательно успокоившись, он понял, что его попытка отказаться от предложенных Совой денег была чистой воды фанфаронством, глупостью несусветной и поганым, неумелым позерством. Если Сове нравится жить по правилам, которые вышли из употребления еще в позапрошлом веке, это его личное дело. На ферме, в деревне такое поведение, может быть, даже останется безнаказанным, и доживет Сова до старости в блаженном неведении относительно мира, который его окружает, и ребенка своего будущего воспитает, если получится, таким же ясноглазым, улыбчивым и наивным кретином, каким является сам. Интересно, в кого он такой уродился? Папахен его, к примеру, на христосика блаженного ни капельки не похож. В мать, что ли? Или Сова-старший тоже из этой породы, только скрывает? А-а, черт их, червей земляных, разберет! Ни к чему нам эти сложности.
Мы люди простые, и живем попросту, и принципы у нас тоже простые, доступные. Дают – бери, бей и беги – вот и все принципы, необходимые для хорошей, полноценной жизни в современном обществе.
Убедив себя таким образом в том, что ничего экстраординарного, из ряда вон выходящего с ним сегодня не случилось, Валерий принялся активно пользоваться благами цивилизации, купленными на деньги Совы. Для начала он добрался до Москвы, сдал свой велосипед в камеру хранения на Ярославском вокзале, купил самый дешевый билет на утренний поезд, погулял по городу, пару раз перекусил в кафе, а вечером вернулся на вокзал и, имея в кармане билет, безбоязненно устроился на ночлег в зале ожидания. Ночью у него пару раз проверили документы, а утром он продал сослуживший свою службу билет какому-то бедолаге в самом хвосте длинной очереди у билетных касс, купил билет на электричку и покатил в пригородный поселок, где обитал (а может быть, уже не обитал, а покоился) его обидчик Виктор Андреевич Майков.
По дороге Валерий думал, как это было бы чудесно, если бы Майкова постигла та же участь, что и его охранника Хобота, и пытался изобрести способ разузнать об этом, не привлекая к себе внимания.
Он сошел с поезда, так ничего и не придумав, и решил положиться на случай. Валерий не лгал Сове, говоря, что намерен отправиться домой, к родным, так сказать, пенатам; не лгал он и насчет того, что ему нужно заскочить в одно местечко – посмотреть, что да как. Он действительно не мог навсегда уехать из Москвы, не разузнав, чем закончилась его вендетта. Вся эта затея с самого начала была ребяческой и при этом смертельно опасной – это Валерий понял с пол ной ясностью в ту ночь, когда на его глазах зверски убили Хобота, – но просто отчалить восвояси, даже не попытавшись увидеть результаты своих усилий, он не мог. Или, может быть, не хотел – разница в данном случае не имела существенного значения.
