— и так сойдет.
На этот раз мне досталось нижнее место справа, хотя я даже не знаю, где хуже — сверху или снизу? А впрочем, нет, знаю. Наверное, хуже всего это снизу на боковом месте, прямо в проходе. Все через тебя ходят, чихают и пукают, особенно если еще и туалет рядом. Причем, непременно летом, когда сорокоградусная жара. Запах пота и носков? Куда же без них?! Благо, сейчас декабрь, не жарко.
У меня еще трое суток, чтобы добраться до своей воинской части.
Ну, ладно. До Астрахани доеду, а дальше? Там еще порядка двух с половиной тысяч километров, но это не проблема. На такой случай есть куча автобусов, где срочникам проезд бесплатный. А уж афганцам тем более. Электропоезда, да даже простые попутки. Главное, это успеть уложиться в обозначенный в телеграмме срок. А то опять майор Кикоть докопается, что снова Громов отличился, только теперь совсем в глупом моменте.
Какое-то время я еще думал о том, что мог наследить. Во-первых, угнал автомобиль, на котором рассекал сначала по Батайску, а потом и по Ростову-на-Дону. Но тут такое себе — в темноте меня никто и не видел. А там еще и дождь шел. К тому же, в стрессовой ситуации, когда пострадали люди, а на дороге лежит покореженная техника, лица как-то не запоминаются. По себе знаю. Даже если и что-то всплывет, это еще доказать нужно, что именно я мог угнать автомобиль. Предпосылок к этому никаких, никто из скорой помощи и милиции меня на месте аварии не видел. К тому же, подъезжавшие к нам ранее гаишники убедились, что у нас все в порядке. Константин Тимофеевич им сам подтвердил. По сути, он меня просто подвозил, а куда и зачем, это уже не столь важно.
Почему я покинул место дорожно-транспортного происшествия? На это у меня был существенный повод — я опаздывал на свой поезд, выполняя приказ вышестоящего командования. И я вполне мог покинуть машину Коньякова до того, как случилась авария. Да и вообще, никто не будет поднимать такой кипишь, ради обычного угона машины. Это просто мелкое хулиганство.
К тому же с угнанной машиной, все в порядке. Во-вторых, сумка с деньгами, что я отобрал у Эдуарда, так и осталась лежать в машине. Ну, учитывая обстановку, саму аварию и все случившееся, немудрено, что я про нее забыл. Это сугубо человеческий фактор. Быть может, кто-то украдет ее, но не думаю. Может, ее обнаружат прибывшие на место аварии гаишники, врачи… Да кто угодно! Может, пришьют к делу. Откуда у известного в городе советского партийного работника столько денег? Да, у Коньякова много друзей в разных сферах и скорее всего, этому делу ход попросту не дадут. В любом случае, судьба этих денег неизвестна.
Да и какая мне разница? Было и было. Быть может, Константин Тимофеевич и до больнички не дотянет. Интересно, пожар потушили или все сгорело дотла? Юрку, наверное, вытащили… Были ли у меня какие-то угрызения совести? Ни капли. Абсолютно. Это я еще очень мягко поступил, другой бы заблокировал входы и выходы, поджег бы так, чтобы все сгорело к чертям собачьим.
— Эй, ефрейтор! — окликнули меня.
— А? Что? — я посмотрел на сидящего на верхней полке пожилого человека. На вид, лет шестьдесят. Лицо доброе, простое. От него пахло одеколоном и какой-то травой. В хорошем смысле.
— Что-то вид у тебя странный! — дедок придирчиво осматривал меня с верхней полки. — В сапогах, но не в военной форме. Бушлат, шапка. Ты не дезертир, часом?
— Обязательно! — кивнул я. — И еду как раз поближе к границе с Афганом, чтобы меня заметили и нашли побыстрее.
Дедок рассмеялся.
— Да ты не обижайся, парень. Я же не со зла, а так… Беседу поддержать. С самой Москвы еду, а вокруг из соседей одни бабы. А они то в санаторий, то к родственникам. И попутчики были не очень, женщина с детьми, да какой-то чурка. Русского почти не знает, все время курит. Тьфу, представляешь, даже поговорить не с кем было.
Странно, время почти час ночи, а он не спит. Наверное, выспался за долгий путь, вот и пробило на разговоры. Бывает.
Я невольно скривился — видно, что скучно старику. Будет теперь всю дорогу мне мозги канифолить, мол, надо же как-то себя развлекать. Кое-как дал ему понять, что очень устал и хочу спать. Тот еще какое-то время обсуждал сам с собой что-то вычитанное в газете про удобрения, но потом притих.
А утром все началось сначала. Но как оказалось, я ошибся. Василий Николаевич — именно так звали моего спутника — оказался интересным рассказчиком. Часа два мне рассказывал про то, как он во времена своей молодости Одессу брал и фашиста по окопам гонял. Как на хваленую немецкую пантеру с противотанковым ружьем охотился и как у немецкого офицера часы трофейные отобрал. Часы, кстати, были при нем и еще живые. Я такие и не видел никогда. А потом, когда СССР победил в Великой Отечественной, поведал он как на тракторе работал, потом комбайнером, а потом плюнул на все и на пенсию ушел. Теперь он ехал в Астрахань, к другу и боевому товарищу. Хотелось ему отведать легендарную «воблу», что в Волге ловилась. А заодно и на Каспийское море посмотреть.
Помимо рассказов о себе, он и сам вопросы задавал. Я поменял о нем мнение и был не против поболтать. А когда дедок узнал, что я афганец и сейчас возвращаюсь из кратковременного отпуска обратно в свою воинскую часть, молча спустился со второго этажа, деловито полез в свою сумку и гордо достал оттуда бутылку какой-то бурой жидкости.
— Знаешь что, Максим! Давай-ка выпьем? — задумчиво произнес он, помахав ей у меня перед носом.
— Коньяк? — уточнил я, скептически глядя на тару.
— Да ну ты что, какой коньяк? — возмутился дед. — Это настойка, на травах. Натуральная, на меде. Сам собирал, сам сушил, сам настаивал. Только мед не мой, но пасека моя. А я это дело тщательно контролировал. Да ты не бойся, она не крепкая, приятная. И голова после нее не болит, за качество отвечаю. Знаешь, какая она полезная? Вот вы, молодежь, только и привыкли, что пиво из бочек хлестать. А от него, от пива этого, толку-то никакого и нет. Только животы растут.
Я усмехнулся — эх, Василий Николаевич, видел бы ты, что в две тысяча двадцатых годах у шести из десяти мужчин будут пивные животы. И не модно будет у молодежи заниматься спортом и поддерживать свою
