Напряженно вытянув перед собой руки, горбясь от вздувшихся на спине мышц, он подошел к идиоту, обхватил его голову и, страшно взвихрив все силы, с громким хрустом, вернувшим ему слух, окончательно сломал тому шею.
Гоблин ничком обмяк на опилках и больше не двигался.
Глава 38
МЫ ЛЕГКО ВСЕХ УБЬЕМ
На какое-то мгновение что-то вновь случилось со слухом… Нет, секунду-другую трибуны растерянно молчали и – вновь взорвались ревом. На арену выскочили служители в синей форме, уложили на носилки поверженного великана, потянули за собой Николая.
В коридоре внутри трибуны толпился синий народ.
Среди служащих выделялось четверо его недавних охранников в камуфляже и двое громил-привратников в черных костюмах при галстуках. Кроме костюмов, всех различали и автоматы: у камуфляжников – "Калашниковы", у обряженных в смокинги – пистолеты-пулеметы "АГРАМ-2000".
Непредвиденное осложнение. Вернее, Николай предвидел, что его свободу попытаются ограничить, но не так скоро!
– Поздравляем с победой! – сказал старший худой камуфляжник. – Здорово вы его! Не поверил бы!.. Теперь можете отдыхать, мы вас проводим.
– Проводите! – ухмыльнулся Николай, ощутив наконец, во что превратил его лицо покойник: не губы, а оладьи, еле шевелились.
Они пошли по коридору. Впереди двое, четверо сзади. Остановились у очередной двери. Николай открыл. Он не сразу понял, что его хотят вновь засунуть в пустую клетку.
– Э-э-э! Мужики! Что мне сейчас здесь делать?! Я к себе в номер хочу.
Один из громил в черном костюме навел на него пистолет.
– Ладно, хватит выпендриваться. Сказано, лезть в клетку, лезь! Ты свое отпрыгал.
– Вот теперь понятно. Теперь яснее ясного, – весело сказал Николай, краем глаза все четко различая: двое слева, двое справа, двое с "АГРАМами" – впереди.
Николай схватил левой рукой ствол "Калашникова" у ближайшего (того, старшего, длинного) бойца, кулаком правой сбил нос у парня с другой стороны. Нога тем временем, словно отдельно живущее существо, выбила у траурного громилы пистолет.
И тут началось!
Вырвав "Калашников" из рук оцепеневшего от неожиданности воина, Николай тут же прикладом смял его опешившую физиономию и, схватив оружие за ствол, с размаха, очень сильно ударил прикладом автомата второго из чернокостюмников в лоб; из проломленного черепа что-то густо брызнуло…
Справа у Николая на плечах повис еще не тронутый камуфляжник, неожиданно вцепившийся зубами ему в ухо. Высвободив приклад автомата из проломленного черепа, Николай рывком вонзил пламегаситель дула в глазницу жаждущего его плоти. Дуло, пробив стенку глазницы, вошло в мозг, и челюсть наемника рефлекторно сжалась, откусив Николаю кусок уха, – зараза!
От боли, от глупости, от унизительного положения навалившейся на него несвободы Николай окончательно взъярился. Он ударил ногой в подбородок оставшийся на ногах черный костюм, только сейчас нагнувшийся за выбитым вначале пистолетом (вновь, как всегда в бою, время замедлило бег, успев растянуть эти две-три секунды в полноценные минуты).
Остались двое: один растерянно наводил "Калашников", второй – справа – только сейчас передергивал затвор. У него не получалось, потому что в ужасе от происходящего в этом плохо освещенном серо-бетонном коридоре он никак не мог сообразить, что не снял предохранитель. Пока этот был не опасен.
Николай нырнул за нацеленный слева ствол и обхватил мужика за шею и подбородок. Сильно напряг руку, готовясь рвануть от себя…
– Все! Все! Хватит, ублюдки!
Он направил ствол автомата плененного парня на того, кто все еще бессмысленно-автоматически дергал затвор.
– Бросай оружие! А то мы сейчас вдвоем будем в тебя стрелять!
Мысль наконец-то пробилась в сжатые от страха извилины, и автомат со стуком упал на бетонный пол.
И тут же со стороны зажатого под мышкой пленника что-то блеснуло… Уже понимая, что его бьют ножом в живот, он успел отчаянным рывком отбросить от себя.., еще один труп: позвонки захрустели раньше, чем смысл финального аккорда этой страшной симфонии стал понятен.
Тишина. Журчащие звуки льющейся воды – напротив него единственный оставшийся целехоньким парень сдал. Мокрое пятно под его ногами. Пятеро тел на полу, из которых, безусловно, три трупа и двое живых на ногах, уставившихся друг другу в глаза.
Ладно. Оторвавшись от почти гипнотического взгляда объятого ужасом бойца, Николай подошел к нему и ударил по шее. Пусть побудет без сознания минут двадцать. За это время организм оклемается. Надо было спешить. Он с досадой вспомнил, что паспорт остался в номере. Надо рискнуть и забрать его.
Подхватив с пола "АГРАМ", быстро нашел у одного из покойников две запасные обоймы и побежал внутрь коридора. Как и рассчитывал, последняя дверь вывела прямо в зверинец. Клетки с людьми-гладиаторами остались за бетонной стеной.
Людей, как обычно, было много. Его сразу замечали, но он не торопился, шел не спеша, показывая всем своим видом, что имеет право разгуливать в трусах с пистолетом-пулеметом в руке. Может, и так. Все ведь знали, что он только что дрался с Гоблином. Люди, возможно, удивлялись, что он выжил, но не его странному внешнему виду.
Он достиг двери на лестницу, вошел, прикрыл ее за собой и, сорвавшись с места, помчался наверх. На третьем этаже вошел в коридор и быстро пошел к своей двери.
И остановился в страшной досаде. Чуть не завыл от бешенства: ключей-то не было! Дверь, конечно, заперта. Хотел уже стрелять в замок, хотя шум был нежелателен, как вдруг – шаги. В коридоре показался служащий.
– Будьте добры открыть мне дверь. После выступления ключи где-то оставил.
Мужик торопливо кинулся открывать собственным ключом. Обслуга, вероятно, имела ключи ко всем гостевым номерам.
В номере, едва прикрыв за собой дверь, ринулся в душ, на ходу снимая трусы и плавки. Быстро смыл с себя пот, чужую и свою кровь и голым побежал в спальню, где торопливо оделся в собственные джинсы, рубашку и туфли-мокасины, приобретенные – давно ли? – давно, в городе. Сумка, документы, пистолет с обоймами – пожалуй, все. Нож на всякий случай.
Черт! Взглянул на часы, девять двадцать. За окнами уже темно. Вышел и закрыл за собой дверь.
И вот так, весь, как струна, – приоткрытая сумка, лежащий сверху пистолет, рука готова нырнуть за оружием, – дошел до лестницы и быстро сбежал на первый этаж. Здесь поглядел в приоткрытую дверную щель: зал вестибюля полон только сейчас начавшей выбираться из цирка публикой. Сколько же времени прошло? Или просто никто не торопится?
Николай пожалел на секунду, что не надел черный костюм – легче было бы затеряться. Ну да ладно, плевать. Вышел и спокойно, без судорожной торопливости, с деловым видом направился к выходу. Его узнавали, некоторые осмеливались заступать дорогу, с жадным упоением разглядывая его разбитое лицо; Николай вежливо отстранялся: потом, потом.
Знал, что замаскированные мальчики среди публики не осмелятся затевать здесь не то что стрельбу – скандал.
Вышел на полированные плиты крыльца. Полупрозрачная лента акведука к пристани. Ярко освещенный пляж, яхты, катера. Переливчатый пронзительный звон нескольких водных мотоциклов с любителями быстрой езды.
И темная жара, бархатная жара. Бриз доносил влажный запах моря, но из-за здания густо и хвойно пахнуло заповедным лесом. Голова у Николая тяжелела от всех этих драк, от пестроты огней, от музыки, льющейся отовсюду, от взглядов обгоняемых и идущих навстречу людей.
Свернув вправо, он пошел в сторону калитки и сразу заметил вдали – там, где свет от здания уже терял силу, сглаживая подробности, но четко выделяя силуэт, – троих, шедших навстречу людей. Томная одурь сразу прошла, потому что, кроме этих троих, никого там не было, а главное, в похожем на прицел "Калашникова" тройном контуре впереди (две внешние фигуры по бокам низенькой в центре) он подсознательно выделил Нину. С усталым бешенством Николай действительно убедился, что это она, еще до того, как бьющий в глаза свет позволил обоим баронским волкодавам, насильно возвращавшим Нину к отцу, узнать его.
Он остановил руку, схватившую пистолет. Нет, лучше нож.
Поравнявшись с группой, уже настороженной его приближением, шагнул ближе и ударил ближайшего пса рукояткой в висок. Повернулся к радостно вскрикнувшей Нине и рвущему из наплечной кобуры пистолет второму конвоиру.
Смешанное чувство – радость от удачной встречи, боязнь за нее, брезгливая усталая ненависть к сегодняшнему насилию – словно в попытке поставить на всем этом безобразии крест, нет, лучше печать (подписать и запечатать), он с силой ударил нового врага ножом в лоб. Толстое лезвие со скрипом вошло в кость между глаз и мертво заклинило; Николай оставил его медленно остывать вместе с телом.