— Да, Танечка, — вздохнул я, — щедро вас природа одарила. И швец, и жнец, и на… скрипке игрец.
— Вот жена кому-то достанется, — вздохнул Степаныч. — Эх, где мои семнадцать лет?
«Ну, насчет семнадцати лет, — подумал я, — это ты перебрал, дедуля! В семнадцать лет ты бы Танечке слишком юным показался. А вот в тридцать-тридцать пять ты бы ей пригодился».
Надо сказать, что мы очень вовремя допили чай, съев все пироги и варенье. Время подвигалось к одиннадцати, светлые пятна из окон ложились на картофельные гряды и пустырь, а кругом была темень, прореженная лишь тускловатыми огоньками с соседних дач.
— Пойду-ка я на боковую, — сказал Степаныч, — хорошее дело молодое, а старому надо спать.
И он отправился по лестнице на чердак. У него, по-моему, не было никаких сомнений, что у меня с Таней если еще не подано заявление, то, по крайней мере, постель уже общая. Во всяком случае, он никаких вопросов о том, где стелить гостю, не задавал.
Пришлось задать этот вопрос самому, поскольку в поле моего зрения имелось только одно спальное место — старая никелированная кровать с шариками, увенчанная горкой из четырех подушек под кисейным покрывалом. Печь была без лежанки, а на плите, здорово прогретой Таниными готовками, я бы, наверно, зажарился.
— Если хотите, — сказала Таня, — я вам раскладушку поставлю.
Это она очень удачно сказала. Получалось, что если я не хочу, то она меня с собой вместе положит. Прав все же отец родной, со словами надо осторожно обращаться. Хорошо еще, что я уже на сто процентов был убежден в том, что Таня — киллер. Поэтому насчет сексуальных развлечений у меня и в мыслях ничего не было.
— Вы скажите, где она, я сам поставлю…
— На терраске. Сейчас ночь не холодная, но у Анатолия там все заставлено. Так что ложитесь в комнате, а на чем спать, я вам найду.
Я пошел на терраску, которая доверху была забита каким-то хламом, попытался включить свет, но лампочка, как видно, перегорела. Начал шарить по хламу, пытаясь нащупать раскладушку, и тут…
В ночной тиши послышалось урчание моторов. Неторопливо приближались минимум две машины, но что особенно неприятно — без фар. На сей раз мне, кажется, подсказала: «Бойся!» — воскресшая, как всегда в нужный момент, «руководящая и направляющая». Машины, так и не появившиеся из тьмы, остановились где-то неподалеку. Конечно, это могли быть припозднившиеся дачники. Но что-то назойливо сверлило мозг: «Это за тобой, парень!» А вот кто? Милиция? Отец родной? Ребята Джампа? А может быть, неизвестные мне Танины друзья, которых она пригласила со мной познакомиться? Хрен редьки не слаще. «Макаров» с одной обоймой — не гарантия успеха. Тем более что сюда придут ребята с более скорострельным оружием и не сравнимым с моим запасом патронов. Милиция, конечно, будет брать меня живым, но если там есть кто-то от Чудо-юда — не сумеет. А если и возьмет, то надолго в КПЗ мне задержаться не удастся. Там меня даже преемники Джампа смогут зарыть, если отец того захочет. А вот джамповцы, те просто пришьют, если, конечно, не захотят узнать, чем Джамп досадил Бариновым. При всем моем уважении к памяти покойного, мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, потому что я не знал на него ответа и не хотел, чтобы мои предположения из меня выдергивали клещами, горящими сигаретами и паяльником… Конечно, восьми патронов, которые у меня имелись, было вполне достаточно, чтобы один потратить на себя, но себя так было жалко, что хотелось для начала подстрелить кого-нибудь другого.
Тихо лязгнули, открываясь, дверцы автомобилей, донесся шепот. Шагов почти не удавалось расслышать, но то, что сюда идут, я ЗНАЛ.
С терраски дорожка, ведущая от калитки, хорошо просматривалась, но вряд ли они, пришельцы эти самые, пойдут через калитку. Забор невысок, да и дыры в нем есть наверняка.
Да, они, должно быть, хорошо поработали, пока я, дуролом, думал, что меня тут никто не найдет, и картошечку во дворе окучивал. Могли менты на вокзале засечь, но сразу не стали брать, чтобы поглядеть, с кем я еще дружу. А потом могли продать Джампу, или Чудо-юде, или обоим одновременно. А могли меня даже от поликлиники вести. Бывают очень толковые «хвостики», не приглядишься
— не разберешь…
Сейчас мои охотнички дачу окружают. Можно было дернуться, пока еще не обложили кругом, но есть шанс прямо на них вылететь. Здесь посидеть проще. Придут так придут, не придут так не придут. Если будут работать так, как Джек, то начнут с комнаты. Там меня нет, так что пусть кидают «лимонку». Меня не достанут. А я посижу смирненько и того, кто к терраске сунется, постараюсь немножечко просверлить. Правда, хрен этих козлов знает, может, у них какая-нибудь «муха» в заначке есть? Двинут откуда-нибудь из темноты по дачке, подпалят и будут ждать, что я откуда-нибудь выпрыгну. Тут-то мне и навертят дырок, быстро и без хлопот. Могут, конечно, и из помпового карабина «КС-23» бросить мне сюда «Черемуху-7» и затопить весь дом слезоточивым газом от подвала до чердака. Но этого скорее всего можно ждать от ментов.
На терраске было не очень уютно. Стекла не больно шикарная защита. Правда, мебели, старых, рассохшихся ульев и прочего хлама на терраске было полно; наверно, если бы терраску взялись обстреливать, кое-что и пригодилось бы для защиты от пуль, но вот сейчас все эти завалы мешали приглядываться к тому, что делалось во дворе. А по времени, если я все-таки не перепугался просто мирных дачников, гостям пора бы уже быть во дворе.
Совсем бесшумно ходят только ниндзя, да и то в кино. К тому же я как-то забыл, что не один в доме, а потому не только я могу услышать что-то, но и другие…
Не знаю, глуховат или нет был старый танкист-цыган, говорят ведь, что у танкистов глухота — профессиональная болезнь. Однако, как бы там ни было, у него, как и у многих его ровесников, на войне под смертью ходивших, должно быть, было чутье на опасность.
Я настолько насторожил уши в сторону двора, пытаясь услышать шаги, что не заметил, как дед Анатолий, босой, неслышно ступая, спустился с чердака и вышел на крыльцо. В руках у него было ружьишко — «ижевка» или «тулка», в темноте я не разглядел.
— Эй! — прокричал цыган. — Чего лазишь? Иди давай, а то стрельну! Уходи со двора! Картечью заряжено!
Я только успел заметить, как где-то в углу, там, где у забора вперемежку росли крапива и малина, что-то ворохнулось. Похоже, сидевший там гражданин решил чуть передвинуться.
— Убью! — пообещал дед. — Я старый, меня не посадят.
Я подумал, что, должно быть, ребятки не ждали такого прикола. Конечно, из темноты им было пара пустяков прихлопнуть старика, открыто стоявшего на крыльце, если, конечно, это была не милиция. Милиция, впрочем, не стала бы особо прятаться, поняв, что обнаружена. Скорее всего уже достали бы матюгальник и предложили гражданину Баринову выйти с поднятыми руками. А деду попытались бы объяснить, что действуют на законных основаниях. Однако прошла минута, но ни стрельбы в деда, ни обращения из матюгальника не последовало.
Вместо этого скрипнула калитка, и по дорожке неторопливо зашуршали шаги.
— Баро! — несколько взволнованно сказал кто-то. — Это я, Андрей, не узнаешь?
— Чего надо? — строго спросил дед, но, видимо, узнал голос, потому что поднял ствол вверх.
— В гости пришел, — ответил голос.
— В гости надо днем ходить, — заметил Степаныч. — И одному, а не с бандой! Подойди к скамейке, говори, чего надо! Дальше пойдешь — стрельну, понял?
— Ой, да пожалуйста! Чего ты волнуешься, старый? Таню позови, а?
— Зачем тебе Таня? Спит она. Днем придешь!
— Очень надо, баро!
— Кому надо? И что надо?
Андрей этот самый подошел к скамеечке, на которой мы с Анатолием Степанычем перекуривали перед обедом. Его было неплохо видно, и по контуру влепить в него из «макара» ничего не стоило.
— Дело есть, честное слово, ничего плохого не хотим.
— Хватит, — сказал старик. — Нечего ей с вами делать. Зачем вы ей жить мешаете? У ней жених есть.
