Тело капитана Ларионова так сильно раздулось, что не утонуло, а закачалось на волнах, будто кожаный мешок, наполненный воздухом.
Потом Иван попытался отмыть днище плота от вонючей слизи, но быстро обессилел, и болезнь опять свалила его на несколько дней.
Ему стало немного лучше, когда начались затяжные дожди. Он собирал дождевую воду, сбегающую по тенту, много и жадно пил. Раны затянулись, хотя багровые рубцы выглядели жутко. Наконец-то он смог нормально спать, устроив себе подобие постели из простиранной за бортом и высушенной ненужной одежды и чехлов. Теперь он держал входы плотно закрытыми. Поэтому днище было практически сухое, а ночью температура внутри опускалась не так сильно, как раньше.
Он был еще очень слаб. Он начинал задыхаться, даже если просто переползал от одного борта к другому. Он понимал, что без еды долго не протянет. Но блесна бестолково полоскалась за бортом, несмотря даже на то, что он значительно удлинил лесу.
Однажды он решился. Подготовил длинную полосу ткани. Перетянул ногу обрывком шнура. Взял тесак пальцами – как хирургический инструмент. И сделал три надреза, надеясь, что кожи будет достаточно…
Рыба попалась только на следующий день. Он вытащил её, до последней секунды боясь, что она уйдет, съел половину, даже не разделывая, лишь проколов позвоночник у головы, чтобы обездвижить. Вторую половину оставил на приманку – не резать же себя еще раз. Ближе к вечеру ему опять повезло – рыбьим филе соблазнилась добыча покрупней. Этой еды ему хватило на два дня.
Он окреп настолько, что вскоре мог вставать на ноги и свободно перемещаться по плоту. Он даже набрался смелости и искупался за бортом, предусмотрительно обвязавшись плавучим линем. Болезнь отступила, но теперь он мучился от безделья. Ограниченное пространство тяготило его. Он не знал, долго ли течения и ветра будут носить его по волнам, и всё чаще поглядывал на винтовку, задаваясь вопросом, а не пора ли поставить точку в его истории жизни. Он не питал иллюзий, понимая, что впереди не будет ничего хорошего.
После того, как очередная попавшая на крючок рыбина оборвала леску, он взял винтовку, сунул её ствол себе в рот, зажмурился и пальцем ноги надавил на спусковой крючок.
Выстрела не последовало. Может, патрон дал осечку. А может, братья-заступники всё еще присматривали за ним.
Иван убрал винтовку, достал нож, взял консервную банку и принялся резать из податливой жести подобие крючка.
На новую снасть рыба ловилась плохо. Поклевки случались, как и прежде, но подсечь добычу не получалось. Иван продолжал экспериментировать, придумывая, чем заменить крючок. В ход пошли даже рыбьи кости. Но за целую неделю он вытащил из воды лишь пару небольших рыбёшек. Чтобы хоть чем-то утолить голод, он сделал сачок из ткани и попробовал собирать планктон.
Прошло совсем немного времени, и он снова ослабел. Все реже он придумывал себе дела, всё чаще просто лежал, глядя в небо или на провисающий потолок.
Последние два дня он не высовывал носа из-под тента. Плот заметно сдулся, но Иван не пытался его подкачать – просто не видел в этом смысла. Он провел в открытом море, как минимум, месяц, но скорей всего гораздо больше. И ему давно всё осточертело.
Птичьи крики, услышанные в нездоровой полудреме, Иван принял за очередную галлюцинацию. Однако вскоре и шум моря изменился. Охотник очнулся, заставил себя передвинуться к выходу и открыть его. Ничего нового он не увидел – всё те же волны и такое же серое небо. Но вот на воду всего-то в пяти метрах от плота опустилась жирная чайка и с любопытством посмотрела на человека.
Иван потянулся за винтовкой.
Плеск волн сделался резче. Плот стало разворачивать. Иван передвинулся к другому выходу, откинул полог. И обомлел.
Примерно в сотне метров от него гонимые ветром волны набегали на каменистый ровный берег. Среди гальки ходили десятки птиц, расклевывали что-то, галдели, ссорились. Сразу за линией прибоя торчали серые обломки скал, похожие на обломки гнилых зубов.
– Земля, – прошептал Иван.
Он уже видел зеленые луга и темные скалы, стелющиеся кусты и одинокие деревья.
Что-то царапнуло днище плота – Иван вздрогнул от незнакомого звука. И засмеялся.
Ветер и волны несли плот к земле.
Морское путешествие подошло к концу.
Но всё еще только начиналось…
93
Ворона каркнула, пробуя голос.
Старый запах падали привёл её сюда. Однако она пока не видела, чем здесь можно поживиться. Похоже, всё съедобное пряталось под упавшими деревьями, но завал был так похож на огромную ловушку, что ворона не спешила в него лезть.
Макушки высокой крапивы вдруг качнулись. Захрустели ветки. Ворона перелетела на сук выше, наблюдая, как из зарослей выбирается здоровенный мут. Видимо, его тоже привлек сюда запах возможной поживы.
Мут опустился на четвереньки, подкрался к перекрещивающимся стволам с ободранной корой и обломанными сучьями. Кажется, что-то ему здесь не нравилось. Это было необычно – старая ворона никогда не видела, чтобы муты так себя вели.
Великан сунул голову под завал, шумно чихнул. И вдруг заскулил и попятился, чего-то испугавшись.
Ворона азартно каркнула.
Мут развернулся и бросился прочь, ломая кусты.
Но он не успел уйти далеко. Из-под завала выскользнула стремительная легкая тень, застыла на миг, словно позволяя вороне себя рассмотреть, а потом в четыре прыжка нагнала великана, вскочила ему на загривок и вонзила длинные зубы в темя.
Огромный мут завопил и покатился кубарем, пытаясь сбросить с себя опасного малыша, чем-то похожего на огромное ядовитое насекомое.
Не дожидаясь, чем закончится схватка взрослого и юного мутов, ворона каркнула и сорвалась с места. Продолжая тревожно каркать, она поднялась над лесом и взяла курс к деревне людей – там-то всегда можно было найти, чем поживиться.
