Стрельба внезапно прекратилась, словно ее выключили. Через несколько секунд в коридоре послышались торопливые шаги, и в дверь забарабанили. Арчибальд Артурович многозначительно повел пистолетом в сторону Лены и навел его на дверь. Лежавший на спусковом крючке палец не дрожал.
– Граф! – послышался из-за двери запыхавшийся голос. – Граф, это я. Соленый!
– Что там у вас? – спросил Арчибальд Артурович, не делая попытки подойти к дверям и не опуская пистолета.
– Какой-то отморозок… Вломился, как танк, замочил Гуся, Семена и Промокашку…
– Наглухо?
– Хоть сейчас закапывай…
– Один?
– Один, мать его…
– Вы его убрали?
Соленый не успел ответить, потому что где-то за его спиной опять вспыхнула стрельба.
– Мы его зажали! – орал Соленый, перекрикивая треск автоматных очередей и редкие хлопки пистолетных выстрелов. – Загнали в угол, теперь не уйдет! Посидите здесь, он сюда не прорвется! Я просто хотел узнать: живым его брать или как?
– Мочите эту тварь! – приказал Граф. – Да поаккуратнее с картинами… Пидоры мокрожопые, вши лобковые, – пробормотал он, слушая, как топает Соленый.
Лена смотрела в окно, кусая губы. Она почти не сомневалась в том, кто стал виновником всего этого шума. В отличие от мужа, она видела Филарета в деле – там, в березовой роще. Она видела шрамы на его сильном, словно вырезанном из камня, теле и знала, что только такое самовлюбленное ничтожество, как Арцыбашев, могло поверить байке о падении с лестницы в пьяном виде – байке, рассказанной невзначай, просто для того, чтобы что-нибудь сказать, когда говорить правду не хочется. Юрий хотел оборвать затянувшуюся связь, но, конечно же, стрельбу в доме Графа устроил именно он – просто потому, что никто другой не пошел бы на это.
Вот и все, подумала Лена, не замечая, что плачет медленными тяжелыми слезами. Вот так, Юрка. Каждому книжному мальчику с вычитанными в пухлых романах принципами рано или поздно приходится столкнуться с тем, что жизнь совсем не такова, какой ее видели классики приключенческой литературы. И чем честнее мальчик, тем жестче оказывается столкновение. А жизнь – очень большая и очень твердая штуковина, и если удариться о нее достаточно сильно, можно умереть. А на ее поверхности не останется даже царапины…
– Вот так, – бесцветным голосом сказала она, когда стрельба на втором этаже стихла окончательно. – Вот так. Вот…
Арчибальд Артурович подошел к ее креслу, взял Лену за плечо и грубо встряхнул.
– Кто это был? – заглядывая ей в лицо, спросил он. – Кто это был? Говори, шлюха!
– Я не знаю, – безразлично сказала она и дернула плечом, пытаясь освободиться. Рука Графа сжалась, заставив ее вздрогнуть от боли. – Какая разница? – переставая сопротивляться, спросила Лена.
– Тогда почему ты плачешь? Кто он?
– Правда? Я правда плачу? Надо же… Неважно, кто он. Важно, что его больше нет.
– Возможно, ты права.
Граф выпустил ее плечо, зачем-то подошел к окну и окинул быстрым внимательным взглядом пустой двор. Теперь, когда он знал, что в дом проник посторонний, ему удалось заметить то, чего он не смог разглядеть раньше: из кустов сирени, что росли вокруг беседки, торчала чья-то нога в белоснежном кроссовке. Граф покивал головой, отвечая собственным мыслям, и вынул из кармана домашней куртки трубку мобильника. Нужно было позвонить Арцыбашеву и сообщить, что его попытка потерпела провал. Разумеется, нужно будет приплюсовать к сумме долга стоимость поврежденных экспонатов коллекции и ремонта мебели и стен, но это могло подождать. Сначала следовало сорвать злость. Он покосился на свою пленницу. На Лене было узкое платье, довольно короткое, высоко открывавшее красивые ноги. Если прострелить одну из этих безупречных лодыжек, агонизирующие женские вопли послужат неплохим звуковым фоном для последующего разговора. Или начать с пальца? Так можно растянуть удовольствие надолго, а воплей будет не меньше, чем если бы он начисто отстрелил ей обе ноги.
В коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги. Кто-то шел сюда, с грохотом распахивая по дороге все двери подряд. Граф ждал Соленого с докладом, но Соленый ходил совсем не так. И какого дьявола он ищет в пустых комнатах? Неужели этот стрелок-камикадзе ускользнул от охраны и где-то прячется?
Граф увидел, что Лена настороженно прислушивается, повернув голову в сторону двери. Лицо ее светилось безумной надеждой, и тут Граф понял, кто идет по коридору. В это было невозможно поверить, так же как и в то, что прикованный наручниками к стальной балке человек может освободиться, разбросать и искалечить вооруженную охрану и невредимым покинуть место своего заточения. Это было чудовищно и напоминало кошмарный сон. Медленно, как во сне. Граф поднял пистолет обеими руками и навел его на дверь.
Когда ручка двери дернулась и начала поворачиваться, Арчибальд Артурович тщательно прицелился немного выше и левее замка и трижды быстро нажал на спуск.
Сидя в кустах сирени за беседкой, Юрий озабоченно осмотрел костяшки пальцев на правой руке – ему показалось, что он их оцарапал. На пальцах действительно были свежие ссадины, но были ли они получены только что или явились результатом соприкосновения кулака с костистым лицом майора Разгонова, сказать было трудно.
На окровавленный висок Узбека с жужжанием опустилась крупная сине-зеленая муха с красивым металлическим отливом. Юрий снял с головы замызганную фетровую шляпу, вытер ею вспотевший лоб, прогнал муху и зачем-то накрыл шляпой лицо мертвого бандита. Муха сделала несколько стремительных кругов, раздраженно жужжа, и уселась на открытый глаз Пиявки. Юрий рассовал по бездонным карманам купленного у бомжа на Киевском вокзале вонючего плаща отобранное у бандитов оружие и осторожно двинулся к дому в обход беседки и окружавших ее кустов.
Граф, судя по всему, не очень любил садоводство, предпочитая ему прелесть запущенных парков, в которых так удобно назначать свидания и хоронить покойников под покровом ночи. Сирень разрослась широко и привольно. Между старыми, искривленными чешуйчатыми стволами вся земля была густо утыкана молодыми побегами, спешившими отвоевать место под солнцем. Эти заросли тянулись почти до самого дома, мало-помалу подбираясь к подножиям исполинских старых лип. Ширина открытого пространства составляла здесь не более трех метров, и Юрий пересек его без каких бы то ни было проблем, подумав мимоходом, что Граф, должно быть, чувствует себя в полной безопасности: в таких джунглях можно спокойно укрыть целый взвод автоматчиков и парочку ротных минометов.
С того места, где стоял Юрий, ему был отлично виден парадный вход – семь широких ступеней, глубокий сводчатый портик с двумя стилизованными под глубокую старину фонарями по бокам и в глубине его – высокая застекленная дверь красного дерева, обитая понизу сверкающей красноватой медью. Пока Юрий наблюдал, дверь внезапно открылась, и на крыльцо вышел похожий на борца-тяжеловеса гражданин с жирным стриженым затылком, одетый в кричаще-разноцветный спортивный костюм и кроссовки. Под мышкой он держал тупорылый израильский “узи”, казавшийся на фоне его бочкообразной туши совсем игрушечным.
Стало ясно, что этот путь закрыт: поднимать шум пока что не хотелось. Значит, нужно было искать другой вход. По крайней мере, наличие вооруженной охраны доказывало, что он на правильном пути.
Он бесшумно двинулся вдоль стены, огибая дом по периметру, и вскоре оказался на заднем дворе. Здесь все было организовано иначе: открытые настежь широченные ворота гаража выходили на просторную площадку, покрытую гладким, как черное зеркало, асфальтом. Сходство с зеркалом усиливалось тем, что залитый водой асфальт ослепительно блестел, отражая полуденное солнце. Посреди площадки стоял длинный, как морская яхта, и такой же белоснежный “кадиллак”. Полуголая татуированная личность в закатанных до колен спортивных брюках и легкомысленной пляжной шапочке с ярко-красным прозрачным козырьком из целлулоида поливала сверкающий борт “кадиллака” из шланга, напевая какой-то уголовный романс и притопывая в такт босой ногой.
Юрий внимательно осмотрелся, не заметил нигде часовых и тихо двинулся вперед. Ему не хотелось нарушать идиллию, и он бесшумно проскользнул за спиной у водителя “кадиллака”, нырнув в душную полутьму гаража. Здесь приятно пахло бензином и смазкой, от сложенных в углу зимних покрышек исходил резкий запах разогретой резины. Справа, в глубине гаража, поблескивали лакированными боками два джипа и “мерседес”. Юрий завертел головой в поисках двери во внутренние помещения особняка, и тут позади него удивленный голос произнес:
– Э, мужик! А ну, стой. Ты откуда тут нарисовался? Юрий остановился, послушно разведя в стороны руки. Сзади зашлепали босые ноги.
– Я это… – промямлил он, не оборачиваясь. – На пиво не одолжите? Или бутылочек пустых…
