Когда мы выехали из Кируны, она сказала:
— Эти большие американские автомобили просто ужасны. У них такой мягкий ход, точно у детской коляски на peccopaxl А это автоматическое переключение передач! Вы, американцы, должно быть, не любите водить — иначе вы бы не изобрели столь сложный механизм, который вместо вас управляет машиной.
Если ей хотелось завязать дискуссию, она выбрала не того кандидата. Вам бы не удалось сторговать мне автоматическую трансмиссию, даже если бы вы предложили «кадиллак». Я несколько раз участвовал в гонках и обожаю переключать скорости. Но сейчас момент явно не способствовал обсуждению недостатков продукции детройтских автопромышленников.
— Точно. Я помню. Вы предпочитаете «ягуар» и «лам-бретту». — Я взглянул на проносящуюся за окном автомобиля шведскую арктическую пустыню. — Куда мы едем?
Она загадочно улыбнулась:
— Могу вам сказать только вот что: это будет небольшая хижина на берегу озера, куда после определенного сигнала прилетит небольшой гидроплан. — Она взглянула на меня и добавила ехидно: — Боюсь, вам придется протопать достаточно далеко, но я постараюсь выбрать наиболее легкий путь.
Гордясь своими мужскими достоинствами, я начал было втолковывать этой самонадеянной девчонке, что могу пройти где угодно, но быстро прикусил язык. Если ей хотелось думать, что в лесу я окажусь беспомощным, зачем ее разочаровывать в этом? По здравом размышлении я даже решил, что эту убежденность нужно в ней поддерживать…
Мы мчались к востоку на приличной скорости. Шоссе, хотя и покрытое гравием, было широким и ровным — приятная, безопасная трасса вроде тех, какие были у нас на западе до того, как все вдруг обезумели и стали асфальтировать даже тропинки в пустыне. Арктическая листва все еще сохраняла яркие осенние цвета. Повсюду росли низкие кустарники с ярко-красными листьями, отчего земля казалась объятой огнем. Вскоре Элин свернула на узкую лесную дорогу, бежавшую в северном направлении. Дорога вскоре разделилась надвое, а потом превратилась в лесную тропу с грязными лужицами застоявшейся воды. Элин остановила машину и вышла.
— Теперь надо идти пешком, — сказала она.
— Далеко? — спросил я, не испытывая никакой радости по породу такой перспективы.
— Около одной шведской мили: десять километров. Это примерно шесть английских милы
— Шесть с четвертью, — уточнил я. — Одна английская миля соответствует одному и шести десятым километра.
Она слегка покраснела:
— Извините. Я все еще пытаюсь вас учить.
Я на мгновение задержал на ней взгляд. Главная беда людей заключается в том, что они слишком гуманны на практике. В противном случае жизнь была бы проще. Эта малышка ткнула мне в бок пистолетом, она угрожала Лу мучениями и смертью, но я почему-то не ненавидел ее слишком сильно. Если угодно, она мне все еще нравилась. Должен признать, что ее милое обхождение все-таки оказало на меня некоторое влияние.
— Ладно, пошли, — бросил я. — Дорога не сократится ни на ярд оттого, что мы тут стоим и смотрим на нее.
— Они убьют вас, Мэтт, — сказала она вдруг.
— Они уже пытались. Пока что без особого успеха.
— Но… — она осеклась, задумалась, развернулась и двинулась в лес уже знакомым мне деловитым твердым шагом опытной путешественницы. Идя вслед за ней, я говорил:
— Каселиус, должно быть, исключительно дорожит своим личным комфортом, если готов покрывать шесть миль всякий раз, когда ему надо добраться до своего штаба.
— Это только явка, — сказала она, не оглядываясь. — Это место избрали только как отправной пункт. Как место посадки гидроплана, где его никто не увидит и не услышит.
— Значит, он покидает страну.
— Да. — Она шла не оборачиваясь. — Должно быть, вы ее очень любите, если решили сознательно ради нее пойти навстречу опасности.
— Это не совсем так. Я просто чувствую свою ответственность за то, что втянул ее в это дело. Если бы не моя хитрость с пленками, Каселиус был бы сейчас в тюрьме, а она на свободе, цела и невредима. — Помолчав, я добавил: — А Лу — девушка что надо. Не скажу, что она мне не симпатична, но я не имею привычки растрачивать силы своей души на замужних женщин. Ведь ее муж жив и где-то скрывается.
Девушка не то чтобы сбилась с ноги, но ее нога замерла в воздухе как бы в нерешительности.
— Неужели?
— А что? — спросил я невинно. — Разве Каселиус не держал ее на своем крючке — взяв ее мужа в заложники?
— Она дура! — заявила Элин укоризненно. — Ее муж умер от ран полгода назад. Каселиус дурачил ее все это время. Забинтованные мужчины на больничной койке все похожи друг на друга как две капли воды — особенно если их снимает плохой фотограф… — Она бросила через плечо быстрый подозрительный взгляд. — А вы знали?
— Я догадался, стоило мне только взглянуть на фотографии. В конце концов, я ведь и в самом деле фотограф в некотором роде. Я все еще никак не мог понять, отчего это у него такие дрянные снимки. Ведь он и так собирался заполучить себе некоего американца, который мог бы сделать куда более удачные фотографии.
Она рассмеялась, не сбавляя шага.
— А вы остряк! Я не слишком быстро иду?
Я ответил, тяжело дыша:
— Ну, что мы не стоим на месте — это уж точно.
— Я пойду помедленнее. Жаль, что мы не можем доставить вас на место в каком-нибудь роскошном американском автомобиле на мягких рессорах и с умопомрачительной автоматической трансмиссией. — Она снова рассмеялась. — Послушайте, кузен, неужели вы и впрямь верите, что Америка победит? Разве можно завоевать мир, сидя?
После этих слов у нас уже не осталось возможности продолжать беседу. Малышка шла как заведенная, хотя и обещала сбавить скорость, но продолжала шагать с убийственной скоростью. Более влажного леса я в своей жизни не видывал. Хотя я что-то не заметил, чтобы за неделю, проведенную мной здесь, шли обильные дожди, вся земля была насквозь в воде. Мы перепрыгивали узенькие ручьи, топали по лужам, пересекали овраги, бредя по щиколотку в воде. После нескольких сот ярдов нам можно было выжимать носки. Наверное, гранитная основа земного ядра в этих широтах так близко подходит к поверхности, а слой почвы столь тонок, что дождевой воде просто некуда уходить.
Наконец я выпросил у нее привал и сел на валун, задыхаясь. Она не соизволила выказать свою усталость: малолетки никогда не признаются в слабости. Она просто стояла и ждала, когда я отдышусь. Если не считать промокших ног, единственное неудобство этой прогулки для нее заключалось в том, что ее мягкие светло-каштановые волосы, растрепавшись от ходьбы, спутались и в беспорядке свисали с головы. Ее прежде аккуратная прическа разрушилась. Она дотронулась до головы, вытащила несколько заколок из какого-то странного сооружения, сделанного, наверное, из конского волоса и, встряхнув головой, рассыпала волосы по плечам.
— Элин, скажите мне: вам-то какой прок от всего этого?
Бросив на меня быстрый взгляд, она произнесла суровым голосом:
— Мне не стыдно!
— Отлично. Вам не стыдно. Я это запишу где-нибудь: Элин фон Хоффман не стыдно.
— Вам этого не понять. Вы же американец, а не швед. Америка, наверное, чудесная страна, где здорово жить. По крайней мере, сейчас — вы свободны и могущественны. И у вас нет истории, которую можно вспоминать и о которой можно сожалеть.
— Но послушайте…
Она нетерпеливо взмахнула рукой:
— Да, американская история — это какая-то шутка. Да ведь Колумб открыл Новый Свет в пятнадцатом веке! А у нас в Швеции есть действующие церкви, выстроенные в тысяча двухсотом году! Причем их построили только в ознаменование прихода христианства. Шведскую историю, как вы должны помнить, задолго до того создали люди, почитавшие Одина и Тора, К тому времени, когда ваша американская история только началась, шведская история уже близилась к своему завершению.
— Я что-то не улавливаю. Вы к чему-то клоните, но я пока не понял к чему.
— Сегодня Америка является супердержавой, — продолжала она, — а Швеция — крошечная нейтральная страна, стиснутая между двумя гигантами, которым она ни под каким видом не должна противоречить. Нам говорят, что мы должны вести себя тихо, осторожно… Фу! Разве можно забыть, что было время, когда каждую весну на воду спускали ладьи викингов и команда бросала жребий, чтобы выяснить, в какой стороне в этом году им предстоит искать свою славу — на западе или на востоке. И жители всего европейского побережья трепетали, прослышав об их приближении.
— Вы, значит, предлагаете, чтобы мы собрали команду отважных викингов и отправились бороздить моря в поисках добычи?
Она посмотрела на меня с негодованием.
— Все шутите! Но это не шутки! Когда-то нам принадлежала Норвегия, и Финляндия, и Дания, а Балтика была Шведским озером. Когда шведские армии снимались с места, весь мир ждал, затаив дыхание, куда они направят свою мощь. В те дни у нас были настоящие короли, а не семейка симпатичных фигурантов, импортированных из Франции, вся функция которых сводится к тому, чтобы облагораживать этих тщедушных социалистов и их уютное государство всеобщего благоденствия. — Она перевела дыхание. — Если мы хотим иметь монархию, так пусть у нас будет монарх, который сможет править страной — и сражаться! Или избавьте нас от этой кучки жалких трусов — принцев и политиканов — и дайте нам правительство, которое поймет, что сейчас наступил решающий момент в истории мира. Швеция не может больше отсиживаться в сторонке, прикрываясь словечком «нейтралитет», точно трусливый пес под бельевой корзинкой. Мы должны занять твердую позицию. Мы должны сделать, наконец, свой выбор!
