— Валлахи, мафишь хагя[121] — почему-то по-арабски заговорил Полещук, когда с него стали срывать окровавленное на спине хаки и осматривать. — Сигарету! — попросил он. Ран действительно нигде не было, боли Полещук не чувствовал. Ему сунули в губы сигарету, чиркнули зажигалкой. Агеев протер спину влажной тряпкой, нашли чье-то рабочее хаки…
— Шадда хиляк! — Крепись! — сказал кто-то из офицеров, похлопав Полещука по плечу. — Шатыр, Искяндер! — Молодец! — ободряюще добавил другой. — С нами Аллах!
…После налета в нескольких метрах от входа в блиндаж Полещук увидел то, что предполагал: убитого солдата в луже уже запекшейся крови вперемежку с серо-розовыми фрагментами мозгов. Страшную картину дополняли полчища черных мух. Несчастному солдату, бежавшему за Полещуком, осколком, как зазубренной бритвой, снесло половину черепа. Даже если бы на нем была каска, это его бы не спасло. Полещук отошел в сторону, его начало тяжело рвать…
Когда все утихло, обходя по привычке позицию, Полещук наткнулся на неразорвавшуюся авиабомбу. Она почему-то упала плашмя и лежала на земле, похожая на откормленную свиноматку. Полещук подошел поближе, прочитал надписи на стальном корпусе бомбы, что говорило об ее американском происхождении, запомнил место и потопал дальше.
Солнце палило нещадно. В раскаленном воздухе стоял еще не рассеявшийся запах дыма и гари; со стороны Большого Горького озера доносились протяжные гудки заблокированных в его водах гражданских судов — моряки (немцы, поляки, англичане и прочие шведы) предупреждали, чтобы авиация не наносила удары по ним. Вот разорались, подумал Полещук, а ведь на каком-нибудь западном сухогрузе вполне может сидеть израильский корректировщик. Кто-то говорил, что там, вроде, есть один «американец»…
Еще в двух местах он нашел следы неразорвавшихся бомб. Это были шурфы в земле примерно метрового диаметра. Заглянув в один из них, самой бомбы Полещук не увидел: осыпавшийся грунт с кусками кирпичей похоронил ее на неизвестной глубине. «Очень похоже на бомбы замедленного действия, — подумал он. — Могут рвануть в любой момент. Вот гады, чего только не используют в войне: и «Шрайки», и напалм, и ракеты, начиненные маленькими стальными стрелками…» С этими мыслями он вернулся на КП роты.
— Саша, ты где болтаешься? — встретил его вопросом капитан Агеев. — У нас какой-то старший лейтенант появился, я ничего понять не могу. — Советник повернул голову в дальний угол блиндажа. — Вроде, про бомбы спрашивает. Узнай, кто он и что ему нужно.
Полещук снял каску и подошел к незнакомому старлею, общавшемуся с двумя офицерами роты, поздоровался с ним, назвал свое имя.
— Старший лейтенант Абдель Керим, — назвал себя офицер в замусоленном хаки и высоких шнурованных матерчатых ботинках. — Командир группы саперов. Я спрашивал, есть ли на вашей позиции бомбы замедленного действия.
— Да, есть. Я лично видел три, — ответил Полещук.
— Можешь показать, где?
— Конечно. Пошли.
Полещук объяснил Агееву, что приехала группа саперов для разминирования бомб замедленного действия. А так как единственным, кто видел места их падения, оказался он, надо парням помочь. Советник неопределенно махнул рукой, и Полещук пошел догонять Абдель Керима.
— Ну, это просто, — сказал старлей, когда Полещук подвел его к авиабомбе, лежавшей на поверхности. В десятке метров от массивного стального цилиндра уже собрались любопытные, а лейтенант Фавзи, фанатично верующий мусульманин, бесстрашно приложив ухо к корпусу бомбы, пытался что-то услышать.
— По-моему, тикают часы, — сказал Фавзи, поднявшись с колен и отряхивая песок. — Клянусь Аллахом, эта штука замедленного действия! Искяндер, хочешь послушать?
Пока Полещук несколько секунд раздумывал, стоит ли проявлять нелепую в подобной ситуации храбрость, Абдель Керим отдал команду своим саперам, а всем остальным приказал удалиться в укрытие. Через десяток минут прогремел мощный взрыв, блиндаж, в котором все укрылись, заходил ходуном, еще раз вытряхнув изо всех своих щелей мельчайший песок… Затрещала зенитная установка — кто-то из солдат, видимо, подумал, что роту вновь бомбят и палил в чистое небо…
— Мухаммед, иди сюда! — подозвал Абдель Керим одного из своих саперов, когда Полещук подвел его к шурфу, в котором скрывалась вторая авиабомба. — Ялла, проверяй! — добавил он, отойдя на пару шагов от края отверстия. Полещук сделал то же самое и посмотрел на солдата-сапера. У него в руках был длинный металлический штырь, который он вдруг воткнул в яму со смертоносным зарядом. Хаки Полещука прилипло к спине, мгновенно став мокрым от пота. С ужасом наблюдая, как сапер продолжал орудовать своим щупом, Полещук вытер рукавом пот с лица и сказал старлею:
— Это — твоя работа, ахи Абдель Керим. Не моя. Я вообще-то переводчик. Пойдем, покажу тебе третью бомбу. Ялла!
…Как говорится, не худа без добра: антенный комплекс станции П-12 здорово посекло осколками, его демонтировали и увезли в ремонт. Подполковник Грушевский, поупиравшись, разрешил Агееву и Полещуку выехать в Каир.
* * *
…Все трое друзей-переводчиков, собравшихся у Полещука в Насер-сити, выглядели довольно подавленными. И Лякин, и Сажин, и Агарышев перенесли по нескольку воздушных налетов, не хотели обо всем этом вспоминать, и налегали на аптечный спирт. Полещук — тоже. После неумеренного застолья, если вообще можно было назвать это молчаливое надирание застольем, к девяти вечера, основательно набравшись, все безоговорочно решили продолжить мероприятие в ночном клубе. Наплевав на запреты, — послезавтра опять возвращаться под бомбы и ракеты, — переводчики остановили такси «мерседес», и покатили в «Аризону».
Можно было, конечно, добраться до улицы Аль-Ахрам в Гизе коротким путем, огибая центральную часть города с юга. Но офицерам захотелось полюбоваться ночным Каиром (кто знает, может, в последний раз!), поэтому вырулили на площадь Оперы, откуда свернули на улицу Сулеймана Паши, одну из самых фешенебельных и оживленных улиц столицы.
В центре города было полно народу. Ярко светились неоновые вывески магазинов, всевозможная реклама; отдыхая от дневного зноя, фланировали по тротуарам горожане. Богатые одеты по-европейски, бедные — в традиционных длинных рубахах «галабиях». Автомобили двигались непрерывным потоком, создавая клаксонами жуткую, но уже привычную какофонию звуков, из которой время от времени вырывалась замысловатая мелодия.
— Слышишь, Щука? — толкнул Полещука Сережа Лякин, когда обгонявший их автомобиль пронзительно просигналил длинной и необычной для советских ушей мелодией. — Любители итальянской оперы, мать их! На канал их под «Фантомы», попели бы там под свист бомб! — Лякин заерзал от возмущения и потянулся за сигаретами. — За кого воюем?!
— Да брось ты, Серега, возмущаться! — Полещук проводил взглядом удалявшийся «музыкальный» автомобиль. — Мы в Каире, старик. Радуйся жизни! Подумаешь, какой-то богатый египетский козел пытается всех удивить…
Витя Сажин молча прислушивался к диалогу и машинально гладил рукой чучело кошки, купленное на улице в Гелиополисе, где тормознулись у киоска с сигаретами, всего за несколько пиастров.
— Сажа, выбрось ты эту гадость! — наконец не выдержал Полещук. — На ней же блохи, наверное, остались. Африканские. Хочешь заболеть какой-нибудь экзотической болезнью? И потом, нас с этим чучелом в кабак не пустят!
— Вы чего, мужики? — Виктор взял кошку за хвост и поднял с колен. — Это же мягкая игрушка, а не чучело. — Он попытался рассмотреть свою покупку поближе, но в темноте салона такси отличить игрушку от чучела было, конечно, невозможно. — А, хрен с ней! — Он выбросил кошку в окно под колеса соседнего автомобиля, водитель которого, крутанув руль и высунувшись едва ли не по пояс, что-то возмущенно крикнул…
Агарышев, дремавший на заднем сидении, проснулся, чего-то промямлил, закурил сигарету, и уставился в окно.
Проехали площадь Тахрир и свернули на мост через Нил. Справа ажурными узорами светилась Каирская башня, самое высокое сооружение египетской столицы. Проехали аристократический Замалек, еще один мост и машина, свернув налево, помчалась по набережной, ведущей в Гизу. Наконец, оказались на улице Аль-Ахрам, где буквально через каждые сто-двести метров светились неоном вывески казино и ночных клубов. Леша Агарышев оживился.
…Успели к десяти вечера, началу программы. Цены в «Аризоне» хотя и были чуть ниже, чем в других ночных клубах, но все равно «кусались». Отстегнув по полтора фунта за вход, переводчики прошли в полумрак большого зала и сели за стол. Почти мгновенно появился официант, которому заказали по порции английского джина с тоником. Имелся глубокий смысл в предварительном употреблении дешевого спирта в Насер-сити: в кабаке уже не нужно было особо тратить деньги на дорогой алкоголь. Для «лакировки» хватало двух-трех порций виски или джина.
