Шесть часов спустя после душевного расставания с Генералом Мезенцев садился в самолет рейса Москва — Сочи. Из Сочи Мезенцев на такси доехал до Дагомыса, где для него уже было снято жилье.
Через два дня Мезенцев получил посылку из Москвы, отправителем которой являлся он сам. Помимо большого купального полотенца, пляжных шлепанцев и спортивного костюма, в посылке находилась пенопластовая коробка с наклейкой «Детский металлический конструктор». Из содержимого этой коробки при желании можно было в течение пяти минут собрать предмет, весьма похожий на пистолет.
У Мезенцева было такое желание. А его большая ложь Генералу заключалась в том, что Мезенцев увлекался путевками.
Самое пугающее заключалось в том, что это было именно увлечением. Деньги тут не играли большой роли.
Три верхних этажа серого высотного здания обычно именовались Чердак. Именно там собиралась и анализировалась информация, которую добывали люди с нижних этажей. Именно туда хотел сейчас подняться Бондарев и дать кому-нибудь в морду. Это было довольно необычное желание, потому что до сих пор у Бондарева не было претензий к Чердаку.
Но ничто не длится вечно.
— Они думают, я наврал? — спросил Бондарев, в мыслях представляя свой грядущий визит вежливости на Чердак. Он думал, что желательно было бы дать в морду не первому встречному, а именно тому дураку, который поставил под сомнение его, Бондарева, историю. Но если бы этот конкретный дурак оказался временно недоступен, Бондареву подошла бы и любая другая высоколобая физиономия с Чердака. — Я — наврал, да?
— Нет, они так не думают, — сказал Директор. К концу дня он достаточно наслушался вопросов, ответов, предложений, замечаний, согласий и отказов и теперь для душевного спокойствия покачивался в кресле, полуприкрыв глаза и подперев голову рукой.
— Тогда почему они считают, что моя история недостоверна?!
— Они считают, что врешь не ты, врал человек, который тебе все это рассказал.
— Еще лучше. То есть Черный Малик врал? Сидел передо мной и врал мне? Наврал, а потом застрелился. Очень логично.
— А логично, что он вдруг стал раскрывать тебе тайны своей жизни?
— Это логично, потому что он устал, разочаровался... Короче говоря, ему жить надоело.
— И его потянуло на откровенности, да?.. Это просто сказка какая-то.
— Сказка не сказка, а вы хотели получить от Малика ответы на вопросы. Я их получил. Теперь вы мне не верите. Тут тоже логики кот наплакал...
— А ты не мог взять Малика живым? Чтобы мы поговорили с ним более обстоятельно?
— Не мог. Он был не в настроении. У него был автомат. И я вообще не понимаю, что Чердаку не нравится в этой истории...
— Не понимаешь?
— Нет, ну сама по себе история мерзкая. Это я понимаю. Но...
— Ничего ты не понимаешь. Ничего, — сокрушенно вздохнул Директор. Бондарев только хотел брякнуть что-нибудь резкое, но Директор опередил его:
— И я ни черта не понимаю. И на Чердаке никто ни черта не понимает. Поэтому последняя надежда на тебя. Надежда, что тебе наврали. Потому что если тебе не наврали, если все это так и было... Если тебе сказали правду... Тогда...
— Что тогда?
Директор развел руками.
— Что?
Позже Бондарев все же сообразил — логика в этом есть. Извращенная, но все же логика, и в основе ее лежит принцип — чем больше информации, тем больше непонятного. Чем больше ответов, тем больше возникает вопросов.
Полгода назад Бондарев четко знал две вещи, не подлежащие сомнению. Во-первых, миллиардер Антон Крестинский, выжитый из России олигарх, сидит где-то в Южной Америке и разрабатывает планы установления экономического и политического контроля над миром. Одним из элементов этого глобального замысла (глобально идиотского замысла, как считал Бондарев) была месть российскому правительству за изгнание — причем месть в самых изощренных и неожиданных формах. Во-вторых, в этих шизофренических планах Крестинского какую-то важную роль должен был сыграть Черный Малик, чеченский полевой командир, тесно связанный с турецкими спецслужбами.
Бондарев со своими людьми должен был найти и ликвидировать скрывающегося за границей Черного Малика, пока тот не сыграл свою важную роль.
Затем схема начала усложняться. Директор отменил приказ на ликвидацию Черного Малика и велел Бондареву в первую очередь вытянуть из Малика сведения о его сотрудничестве в 1992 году с неким Химиком.
Бондарев тогда несколько растерялся. Если у них не получалось найти и ликвидировать Черного Малика, то уж найти, взять живым, вывезти в Россию и добиться толковых показаний о столь давних делах... А во-вторых, Бондарев не знал, кто такой Химик и в чем состоит суперважность этого человека.
Со временем Бондарев узнал, что Химик в советское время был одним из руководителей спецпроекта КГБ «Апостол», который занимался развитием паранормальных способностей у людей для их применения в оперативной работе. После распада СССР Химик исчез. Предположительно вместе с ним исчезли все материалы о проекте «Апостол», в том числе имена участвовавших в проекте людей. Спецслужбы разных стран безуспешно пытались найти Химика, и постепенно это имя стало скорее легендой, чем реальной целью для поиска.
Но не все отступились, не все бросили искать Химика. Среди тех, кто не отступился, был Антон Крестинский. Если бы он получил доступ к разработкам «Апостола» или использовал участников этого проекта в своих целях, то последствия могли быть непредсказуемыми.
Поэтому Контора, занимавшая серое высотное здание на юго-западе Москвы, хваталась за любую ниточку, чтобы зацепить след Химика во времени и пространстве. Чтобы найти его раньше, чем его найдет Крестинский.
Судьба все-таки подарила Бондареву неожиданную встречу с Черным Маликом. Тот, уставший от ран, болезней, предательств и неудач, уже совсем не походил на себя прежнего, неистового бойца с федеральными войсками. Потерпев еще одну, последнюю, неудачу. Черный Малик покончил с собой.
Но прежде он переговорил с Бондаревым. Это был странный разговор. Два человека, ранее неоднократно пытавшиеся убить друг друга, сидели на полу бетонного бункера и мирно разговаривали. У Малика был автомат, у Бондарева — пистолет (которого Малик не видел), но никто из них так и не попытался нажать на курок.
Потому что каждый и так был уверен в скорой гибели сидящего напротив человека.
Бондарев считал, что в такой ситуации Малику не было смысла врать. Он вспоминал эти последние минуты жизни знаменитого полевого командира и не находил в его голосе, словах, жестах ничего, похожего на ложь. Там были другие чувства — разочарование, усталость, боль, желание покоя.
Малик обрел этот покой с помощью очереди из «Калашникова» под нижнюю челюсть, а Бондарев обрел рассказанную Маликом историю. Такую историю, услышав которую, не радуешься, а стараешься ее поскорее забыть, стараешься не верить, что на белом свете, по соседству с тобой, могут происходить такие дикие веши.
Теперь на Чердаке тоже не хотели верить в эту историю. Но не по причине эмоциональной неустойчивости. По каким-то другим причинам.
— А если мне все-таки сказали правду, то что? — настойчиво повторил Бондарев.
— Если... Короче говоря, кто-то должен поехать туда и все выяснить.
— В каком смысле?
— Если это правда, то должны быть доказательства. Если Малик перед смертью хотел тебя разыграть, то доказательств ты не найдешь.
— Я не найду? Это что, намек?
— Нет, это приказ.
— Что, сейчас нет ничего важнее этой старой истории?
— Сейчас, как и вчера, нет ничего важнее национальной безопасности. И все, что может быть сделано, должно быть сделано.
— Ну так я же занимаюсь Крестинским...
— Да, Крестинский — это опасность. Но это опасность, с которой мы уже привыкли бороться. Мы знаем его методы, знаем его людей, знаем его возможности. Химик сам по себе или Химик на службе у Крестинского — это уже неизвестная опасность, это как неизвестный вирус, с которым никто не знает что делать. И мы должны узнать обо всем этом как можно больше, прежде чем Химик выйдет на поверхность. Мы должны быть наготове...
— А если он не выйдет на поверхность? Десять лет никто его не видел, он, может, умер давным-давно...
— Поверь мне на слово, он выйдет на поверхность. Материалы такого спецпроекта, как «Апостол», не крадут для того, чтобы потом почитывать в свободное время, сидя на диване. Он взял эти материалы, чтобы их использовать. Либо использовать практически, либо продать, но уж никак не хранить в домашней библиотеке... А что касается «умер давным-давно» — то даже не надейся. Химик из тех людей, которые не любят умирать.
— Это как?
— Я не совсем точно выразился... Он очень хорошо умеет не умирать. Он слишком любит себя и свою жизнь, чтобы позволить себе умереть.
— Вы так говорите, будто лично его знали...
