Дочь, естественно, пошла работать, от внучек пребывание в детсаду требовало не меньшего напряжения, чем от взрослых служба. Образом жизни был перманентный цейтнот, обходились колбасой, яйцами и пельменями. Каменев о женитьбе, а дочь о замужестве пока не думали.
– Давай тарелку, Миша. – Друзья сидели на кухне – она была достаточно просторной, все было под руками. Главным номером программы Игорь занимался перед самым приходом друга не меньше получаса: два огромных, толщиной почти в три пальца, куска говядины, слегка обжаренных на сухой сковороде и затем долго тушившихся между слоями овощей и ломтиками черного хлеба с горчицей, залитыми полубанкой светлого пива, дошли до готовности точно в срок. Бутылка «Смирновской» опустела, когда гора еды еще лежала в тарелке, но майор знал – открыть вторую хозяин не позволит, как не позволит и начать разговор о делах до кофе, к которому по традиции переходили спустя 15-20 минут после завершения обеда.
– Сомова я все же верну заниматься делом, – гость закурил любимые «LM». Из кухни друзья перешли на застекленную лоджию, расположившись с кофейником за крохотным столиком у открытого окна.
– Миша, не пори горячку, и парня подставишь, и сам выговорешник схлопочешь.
– Не, я по-умному, я уже с ним договорился.
– И как, если не секрет?
– Почему секрет, все законно. Приступ этого… кгм… аппендицита, или еще чего, пусть сам думает, у него участковая врачиха – ну, очень хорошая знакомая, даст бюллетень, а то и в больничку наладит. В конторе он не появится, будет вести этого бригадира, связь – телефонная.
– Ну смотри. Чтобы об этом никакой болтовни, и я ничего не знаю, естественно.
– Само собой. У нас ведь как: чтобы дело не делать, а то и вред приносить, вплоть до воровства – это запросто, закон тебя здесь защитит, народ поймет и не осудит. А если кто дело делает, так по морде схлопотать первый на очереди, и все смотрят, как на дурака…
– Ну, Миша, завел свою любимую песню. Давай лучше о деле.
– Я как раз о деле. За Сережку Сомова побаиваюсь. И не того побаиваюсь, что его какой-нибудь мудак из наших бюрократов засечет – плевал я на них, а вот как засекут его те, кого он водит. Эти его чисто уберут на следующий день, с концами и без вариантов, вопрос только – отправят на тот свет быстро или же поизгиляются сначала. Он ведь один, машины, правда, меняет, но и они не дураки, здесь только дело времени, рано или поздно его вычислят обязательно… Нужны еще люди, Игорь.
– Миша, я понимаю. Откуда я их возьму, ведь мы же работаем по этому делу нелегально, официально я никого послать не могу, тем более просить у Пахомыча… Надо искать добровольцев на стороне, найти, в принципе, можно, из наших же старых кадров, но хорошим спецам надо хорошо платить, а где я возьму? Все же найду и людей, одного-двоих, и бабки, однако на это нужно два-три дня. Ну не могу я тебе их из кармана вынуть, вижу, что надо, но у меня нету вот прямо сейчас.
Николай Пахомович Орликов, в обиходе Пахомыч, был главой РУОПа, непосредственным начальником Громова. Вступивший уже в пенсионный возраст, но крепко сидящий в своем кресле благодаря аккуратному и экономному расходованию сил по принципу: лучше не получить орден, чем получить пулю от бандита или пинок от начальства. В управлении давно сложился негласный расклад – начальник определяет стратегию, обеспечивает контакты с многочисленными вышестоящими чиновниками, дает ценные указания и не лезет в повседневную оперативную работу, для этого у него есть замы. Громов, самый работящий и потому самый нагружаемый, нередко брал на себя то, что должен был бы делать Пахомыч, кроме распределения людей. Кадровые вопросы Орликов решал сам, и, если кто-то из замов превышал в этом отношении свои полномочия, демонстративно менял решения подчиненных на обратные, не обращая внимания на пользу дела. Такое статус-кво всех более или менее устраивало.
– Есть у меня вариант… – Каменев замолчал.
– Ну давай, не тяни, хотя я знаю твои варианты.
– Этого еще не знаешь, и боюсь, ты меня не поймешь. Надо сообщить Маршалу. А он найдет людей, бабки и меры примет сразу. И снимет проблему так, как снимал ее когда-то товарищ Сталин – быстро и окончательно.
– Ну вот. Я так и знал. Может, ты еще с ним, с вором в законе, совместное предприятие учредишь по очистке бандитских и ментовских рядов от чуждого элемента – перерожденцев и матерых двурушников? Он Маршал, ты у него генерал-майором станешь, и звание выше, и в зарплате прибавка…
– Игорь, ты не язви, а подумай головой. Я все…
– Это ты, друг ситный, подумай головой, – перебил Громов. – Он вор, и если ты настолько глуп, что готов с ним вести общие дела, то он не такой дурак, чтобы вести общие делас тобой. Ты для него мент поганый, ему с тобой говорить западло, не то что общие дела делать. Он сразу это определит как провокацию и будет верить своему бригадиру больше, чем раньше. А если что и узнает, тебе так просто не отдаст, твое идиотское дон-кихотство нашей Конторе боком выйдет. А сам сорвет заслуженные аплодисменты воровского сообщества, и смеяться над нами, над тобой, будет вся воровская Москва. Так?
– Не знаю, Игорь, может, и так. Однако в душе я считаю иначе. Ты понимаешь… Вот я смотрю на шустриков сегодняшних. На тех, кто сейчас в политике и экономике ворочает. В том числе нами, ментами, руководит на высоком уровне. Скажи, у них есть, ну… Понятие о чести, говоря высоким штилем, а? Есть хоть какие-то моральные заповеди, которые нарушать нельзя не из страха, что погоришь, поймают за руку, а из внутренних убеждений? Нету у них таких понятий. Даже у попов теперешних нету.
Какие-то устои сохранились, вопреки всему, у среднего звена среднего возраста, кто пашет последние годы перед пенсией, вроде нас с тобой. А самый строгий моральный кодекс сейчас знаешь у кого? Да у воров в законе. Правда, и у них пошел разброд, этот кодекс не чтут, как было в эпоху Беломорканала. Но он есть, этот кодекс. Лично обогащаться – западло. Мокруха без воровского приговора запрещена. За свои слова держи ответ. Скурвился, потерял честь – потерял все. Вот тебе и построили демократию: строго чтут свой закон, свою идею только воры-профессионалы.
– Миша, прекрати, ты же сам не веришь в то, что несешь.
– Ну, в общем-то, я преувеличиваю, конечно. Вор есть вор, и место ему в тюрьме. И все же обидно. Почему вор свое воровское достоинство блюдет строже, чем наш средний честный труженик, так сказать… Ты бы посмотрел, как наш брат с Маршалом общается – чуть ли не как с настоящим маршалом.
– Ладно, честный труженик, хватит вести подрывные речи, пошли посуду мыть. Или ментовское достоинство не позволяет? И о выходе на Маршала забудь. Пока, по крайней мере. С тем, что у тебя на его бригадира сейчас есть, ты просто будешь терять то самое ментовское достоинство. Согласен?
Майор промолчал – начальник был, как всегда, прав.
Москва, утро 24-го. Следственный изолятор № 2, в просторечии Бутырка
Одиночная камера особого блока
– Георгий Константинович, заказы и пожелания будут на сегодня? – в окне-кормушке возникла круглая физиономия молодого контролера. В СИЗО Маршала называли по имени-отчеству. По иронии судьбы, он был полным тезкой маршала Жукова.
– Нет, Юра, я же выхожу сегодня, – законник занимался водными процедурами, раздевшись до пояса у раковины.
Контролер мягко закрыл «кормушку» и недоуменно пожал плечами. В конце концов, он всего лишь сержант, маршалам видней, кто когда выходит.
Маршал обтерся махровым полотенцем и приступил к бритью. Все это делалось автоматически, предстоящий выход на волю не занимал его мысли. В голове гвоздем сидела фраза Варлама: «Вроде "стучит" кто-то из наших или ментам, или отморозкам…» Прошедшие две ночи Маршал почти не спал. «Стучали» и раньше, это бывало. Рано или поздно стукачи засвечивались, с ними поступали по закону. Однако то были стукачи не из своей среды, а всякая шушера – базарные алкаши, официанты, гостиничные или вокзальные шлюхи, да мало ли кого менты могли прижать одноразово или держать как сексота: случайно кто-то из них что-то где-то видел или слышал и за ничтожную мзду или отмазку от мелких грехов передавал ментам… В сумме эти утечки давали ментуре немало, но ничего особо важного – за редким исключением. Здесь было другое, что-то такое, за что прикончили Тунгуса. Варлам мог и ошибиться, хотя на него непохоже. Он знал, что после его заявы «деловой мир» вокруг Маршала заживет по-другому, начнется скрытая, но жесткая работа, проверки, подставы, хитроумные ловушки, многие пострадают зря… Теперь у Маршала нет важнее дела, именно он должен задумать и пустить в ход проверки и подставы, а на кого опереться хотя бы в самом начале?
Неожиданно «кормушка» вновь отворилась, и в окошке нарисовался офицер из оперативно-режимной части, по блатному говоря – кум.
– Доброе утро, вот возьмите, – кум протянул в окошко мобильный телефон и исчез.
