Крик застревает, челюсти пацана сжимаются, так и не успев толком разжаться, и... Что за черт?!. Он подо мной расслабился, как готовая ко всему проститутка! Весь размяк, расслабился, а зубами скрипит и как-то странно ворочает нижней челюстью из стороны в сторону... Что за фигня, а?..
Елки-моталки! Что это его затрясло, как эпилептика в припадке?! Ба! Да он умирает!!! У него агония! Почему? С чего б это вдруг? Я ж ни фига ему не повредил, ни одного внутреннего органа не затронул!..
Отпускаю его горло, поднимаю голову и вижу, как с его губ стекает кровавая струйка. Откуда взялась у него во рту кровь, мать его перемать?!
Кончики моих пальцев по-прежнему машинально удерживают кончик боевой веревки. Разжимаю щепоть, отбрасываю веревку, хватаю пацана с выпученными, тухнущими глазами за нижнюю челюсть, тяну, открываю ему пасть.
Вот ведь сволочь, а?! Во рту у сволочи осколки тонкого гнутого стекла. У него во рту была ампула с быстродействующим ядом, он раскусил ампулу и порезал губу, повредил язык...
М-да, опять сам собой сочинился каламбур: «язык» повредил себе язык. Или лучше так: труп «языка» с окровавленным языком... Блин! Если бы я позволил ему заорать! Глядишь, он бы и выплюнул вместе с криком ампулу с ядом в случайном экстазе...
Его тело перестало агонизировать, глаза окончательно потухли, а кровь продолжала сочиться. Скоро его тело начнет коченеть, глаза стекленеть, а кровь свернется. Одним добровольным жмуриком стало больше на планете Земля. Пардон за цинизм, но тухнущая дичь мне, охотнику, не нужна.
Подбираю запутавшуюся в крапиве веревку, поднимаюсь со свежего самоубийцы, подпоясываюсь боевой веревкой и, завязывая в узелок у пупка веревочные кончики с утяжелителями, иду-бреду в горку, к гребешку оврага. Иду не таясь, в полный рост, не спеша.
Хромая больше обычного, сутулясь, я взошел на гребень, поковылял к дубу. Кореец ждал меня на полянке, переминаясь с ноги на ногу, как боевой конь, остановленный на скаку.
Кореец одет в точно такой же комбинезон, как и я. Большую часть его лица не видно, но в узких глазах отчетливо читается досада.
– Что, Юлик, твой тоже отравился?
– И твой?
– Да, и мой слинял на тот свет.
– Интересно.
– Очень.
– Мой – типичный русак.
– И мой далеко не араб.
– Еще интереснее.
– Ребус! Шарада, блин.
– Семен, ты позаботился о нарушении радиосвязи с наблюдателем?
– Обижаешь, Юлик. Связь первым делом вырубил.
– И я тоже. Наблюдатель остался в изоляции. Его действия, по-твоему?
– По-моему, он не станет себя обнаруживать. Во всяком случае, пока кто-то из нас не нарисуется возле машины, не попытается сесть в «Волгу». По-моему, он свяжется через радиоэфир с теми голубчиками, которые ушли вместе с собакой и...
– Берем наблюдателя? – перебил меня Юлик глупым вопросом.
– Как? Каким образом ты возьмешь живым чудака, у которого ампула с ядом промеж зубов? Теоретически можно, конечно...
– Подожди! – Кореец жестом попросил меня замолчать.
– Думаешь, на роль пассивного наблюдателя согласился более жизнелюбивый и мы сумеем...
– Подожди! Смотри, чего у меня есть.
Эким я рассеянным становлюсь с годами. На Юлике-то, оказывается, вовсе не точно такой же комбинезон. Такой же, но не точно. У него присутствует лишняя деталь – большой накладной карман вроде сумки кенгуру. Юлик развязал узелок, другой, открыл карман и достал экзотического вида гранату типа банки сгущенки без этикетки с длинной ручкой и еще с каким-то навороченным клапаном с противоположной от ручки стороны «консервы».
– Смотри, Ступин: спецсредство израильского производства, газовая граната. Формула газа...
– Как ты отваживаешься ее на себе носить, а если б упал и эта жестяная каракатица тебе под ребра?
– Не перебивай. И не смейся. Газ усыпляющий, действует...
– Почему ты мне раньше ее не показывал?
– Молчи и слушай! Я узнал из сообщения голубиной почты, что их больше одного, вскрыл двойное дно в багажнике «Волги» и...
– Там ничего более полезного не нашлось, кроме этой штуки?
– Теряем время, Ступин! Выслушай меня внимательно. Газ без цвета и запаха, по плотности схож с сигаретным дымом. Ветер...
– Вот именно, ветер, Юлик! Ветер! Ты правильно сделал, что не метнул в папоротник гранату. Чего доброго сам бы наглотался газа, как...
– Семен, мать свою! Я...
– Понял-понял! Ты предлагаешь схватиться за гранату, как утопающий за соломинку, швырнуть ее в лопухи, где...
– Заткнись же наконец! Видишь...
– А она громко бабахает?
– Тихо! Корпус остается цел, слетает верхняя плоскость, и все. Но не в этом дело! Видишь клапан на верхней плоскости? Если отжать клапан, газ выходит вообще бесшумно, конструкторы об этом позаботились, тонкой струйкой, невидимым дымком сочится наружу. Если б я предполагал наличие яда у человека в папоротнике, я бы...
– Ты безумный гений! Гений, но безумный. Я понял – ты хочешь подобраться вплотную к наблюдателю, поймать ветер и пустить газ по ветру, усыпить лопуха медленно, да? Теоретически все гениально и просто, однако практически...
– Ступин, у тебя есть другие предложения?
– Ха! Уел! Что ж, беги, пробуй. Смотри, осторожней. А то действительно наглотаешься газа, и враги умрут от хохота.
– Мне понадобится время.
– Конечно! Наблюдатель скоро свяжется, ежели уже не связался, с теми, которые ушли с собакой. Они приедут, и я их отвлеку.
– Не убивай их сразу, тяни время.
– Попытаю счастья хотя бы одного взять живым.
– Шансов мало. У них...
– Да, и у них, конечно, «заряжены» ампулы с ядом, но я все же попробую. Учти, Юлик, на все сто процентов я не уверен, что наблюдатель сидит именно в лопухах.
– Учел.
– Усыпишь его, сразу кричи как иволга, ежели сдохнет – крикни выпью. Да погромче кричи, хорошо?
– Ты меня услышишь. Будь здоров, Ступин.
– Обязательно буду.
– Я...
Его последние слова унес ветер.
Ветер крепчал с каждой минутой, погода портилась гораздо быстрее, чем я ожидал. В овраге ветрам негде было особенно разгуляться, а здесь, на поляне, гуляй – не хочу. И, что характерно, всего-то за пять минут нашего с Юликом торопливого трепа лесное волнение увеличилось как минимум на один балл. Еще не шторм, однако фоновый шум уже здорово мешает прислушиваться к отдельным звукам, создает слуховые галлюцинации, напрягает.
Размазанные по небу облака зашторили солнце, на взволнованный ветром лес опустилась тень. Только бы дождя не было! Хлынет ливень, и привет сомнительной импровизации Корейца с многофункциональной газовой гранатой...
Юлик убежал, а я, глянув в небо, хмыкнул и поковылял к дубу – «почтовому ящику». Я решил спрятаться, воспользовавшись «тануки-гакурэ» – «способом барсука».
Дуб, как уж не раз отмечалось, могуч, толст и величав. Нижние ветви высоковаты, фиг допрыгнешь. Однако дупло в зоне досягаемости.
Цепляюсь полноценной рукой за впадину дупла, подтягиваюсь, стопа нащупала щербинку в коре, отталкиваюсь. Предплечье калечной руки сую в дупло, вытягиваю здоровую руку, палец вцепился в еще одну щербинку, подтягиваюсь. Ставлю ногу в дупло, отталкиваюсь... Оп-ля! И я повис на нижнем суку. И – раз!.. Подъем – переворот, и я уселся на ветвь толщиной с молодую анаконду. Сидеть удобно, но надо лезть выше. Лезу... Залез на самую верхотуру. Видно меня с земли? Пока – да...
Открываю деревянный протез-контейнер, заменивший мне кисть правой руки. На донце контейнера магнитная пластинка, к ней липнут трехмерные сюрикэны, именуемые «араэ», что значит «град» в переводе на русский.
Самый большой араэ из имеющегося в контейнере набора представляет собой шипастый шарик с зажигательной смесью внутри, он называется «дзеарараэ». Достаточно чиркнуть о любую твердую поверхность выступающий над шипами запал, и спустя две секунды острые шипы полетят во все стороны под аккомпанемент оглушительного «бабах!».
Втыкаю шипастый шарик с запалом в кору дерева. Закрываю, возвращаю в исходное положение протез-контейнер. Как учит «способ барсука», плотно прижимаюсь к стволу. Я мало похож, если честно, на зверька барсука, я более схож с рыбой камбалой, расплющенный на шершавой коре. Запрещаю себе всякое шевеление, кроме движения мыслей. Вот теперь меня с земли фиг заметишь, хрен разглядишь. А мне сквозь колыхание дубовой листвы нормально видны и поляна, и поросли папоротника, в коих упокоился, к досаде Корейца и моей, враг-фанатик.
Прижимаюсь щекой к коре, а подбородком к груди. Скосив глаза, приобняв дерево, расплющив грудь, слежу пока что за капризами розы ветров и, от нечего делать, представляю себя на месте Корейца.
Ветер, гад, безобразно переменчив. То всклокочет «зеленку», причесывая на пробор, то взъерошит, словно волосы панка, а то пригладит к земле утюгом. Роза ветров капризничает, и с каждым новым ее капризом мне все меньше и меньше верится, что Юлик сумеет осуществить идею с направленной газовой атакой.
Пробую определить алгоритм, найти хоть какую-то закономерность в изменении воздушных потоков и слышу равномерное гудение. Джазовая импровизация переменчивых ветров здорово мешает прислушиваться. Когда по асфальту катила «Волга» Юлика, я слышал ее гораздо отчетливее. Однако мой незаурядный, развитый годами упражнений слух все же отслеживает далекое гудение, и я догадываюсь – едет одна машина. Иномарка – мотор работает как часы – большая и грузная. Не иначе, джип.
