А сам бегом бросился в дежурку госпиталя.
Развернув конверт, дежурный врач высыпал на стол содержимое: жетон с выбитым личным номером и сильно помятую справку, на скорую руку составленную каким-то врачом с плохим почерком.
— Множественные пулевые ранения, — бормоча под нос, читал дежурный врач, с трудом разбирая написанное, — это еще что тут? — На его лице отразилось раздражение. — В полос… нет! В области груди. Твою же мать! — выругался он.
В дежурной части раздался звонок телефонного аппарата оперативной связи.
— Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч, — скороговоркой выпалил давно выученную фразу офицер.
Кижуч выслушал передаваемую информацию, сделав в рабочем журнале пометки.
— По поступившему, — обратился он к дежурному врачу, оторвав взгляд от справки. — Это полковник Смирнитский Анатолий Иванович. Получил ранения во время боестолкновения близ села Даттах. По указанию начальника 1-й Службы генерала армии Кривошеева поступил на срочную операцию. О состоянии поступившего докладывать лично генералу ежечасно…
Дежурный вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер начальника хирургического отделения госпиталя Максименко.
— Алло, — почти кричал он в трубку, когда последовал ответ. — Семеныч! Давай просыпайся и дуй в госпиталь.
Сонный Семеныч попросил не орать в трубку, так как он не глухой и все прекрасно слышит.
Дежурный врач сбавил тон, стараясь говорить спокойнее и по существу, и повторил только что полученные указания Кривошеева.
— Хорошо, — ответил Максименко, — скоро буду.
Дежурный врач убрал телефон в карман брюк и закурил сигарету.
Легкая дрожь рук выдавала царящее в нем волнение.
— Может, отправить машину? — поинтересовался дежурный офицер Кижуч.
Врач лишь кивнул в ответ.
* * *
Слеза скатилась по щеке и осела в уголке губ. Внутренний голос неустанно твердил, что нельзя плакать, но эмоции оказались сильнее и брали свое, и слезы непроизвольно наворачивались на глаза. Она хотела кричать и рыдать, и не оставалось сил сдерживать в себе безумную горечь от нахлынувших чувств.
«К черту!» — подумала она в отчаянии.
И Наташа расплакалась.
— Вот как все вышло, — спустя некоторое время, успокоившись, тихо начала она, — снова рядом. Через столько лет, полных надежд и веры, что все будет хорошо, мы снова вместе. Хотелось бы повернуть назад и в последний вечер не отпускать ни тебя, ни себя. Не поддаваться на провокации судьбы и успешной карьеры, потому что не они согревают долгими одинокими ночами. Совсем не согревают.
Наташа вытерла с щек и глаз слезы рукавом кителя.
— Я никогда не переставала любить тебя! Ни на секунду не забывала, хотя очень хотела. Закрывая глаза, чувствовала твои прикосновения, нежные и наполненные любовью. Скажи, почему судьба распорядилась именно таким образом? Скажи мне!
Наташа маленьким кулачком изо всей силы ударила по серому могильному камню с выгравированной надписью «Игорь Кириллов». В ответ Наташе с фотографии широко улыбался молодой человек.
— А ведь я так и не сказала тебе, — тихо продолжила Наташа, — я люблю тебя!
И поцеловав свою ладонь, коснулась ею фотографии.
* * *
Убрав с лица черную вуаль, она присела рядом с серым, холодным, безразличием могильным камнем.
— А Лизонька стала совсем большой, — тихо начала она, — такая красавица, что отбоя нет от парней. Даже не знаю, как буду справляться, — она хотела улыбнуться, но не получилось: было слишком печально.
— Пошла вся в тебя, — продолжила она после небольшой паузы, — такая же своенравная и характерная. Заканчивает экономический факультет, представляешь, сама поступила в Московский государственный университет. Хотела тебе сказать раньше, но никак не могла найти тебя.
Она опять запнулась.
— Хотя кого я обманываю. Толя, прости меня. Ведь я тебя даже не искала, всегда была уверена, что ты как из стали, проживешь долго. Боже! — Она с трудом сдерживала подступающие слезы. — Как я ошибалась. Ошибалась во всем и всегда. Знаешь, столько лет прошло, как будто целая вечность.
В лицо дунул легкий теплый ветерок, чуть задержался в волосах, словно кто-то аккуратно провел по ним ладонью.
— Знаешь, я скучала по тебе. Сейчас можно признаться, даже не столько тебе, сколько самой себе, что очень сильно скучала. Почему-то так случается, что ценить мы начинаем тогда, когда уже ничего не вернешь. Сейчас я понимаю, что именно ты — Смирнитский Анатолий, беззаботный парнишка-курсант училища, которого я встретила давным-давно — всегда был смыслом жизни. И теперь, осознав это, я не представляю, как смогу жить без тебя.
— Мама? — К женщине подошла молодая девушка, одетая в строгое черное платье. — Мама, ты плачешь?
— Лиза… — Она никак не ожидала, что дочь придет за ней. — Зачем ты пришла? Мы же договорились, что ты будешь ждать в машине.
— Да, — смутилась Лиза, — но ты долго не возвращалась, а потом я увидела, как ты гладишь рукой эту могилу. Кто он?
Она прикусила нижнюю губу от досады. Посмотрела сначала на могилу, где на камне было выгравировано просто: «Смирнитский Анатолий Иванович» и годы жизни, потом на дочь, потом снова перевела взгляд на могилу.
— Это, Лиза, самый замечательный человек.
— Мама? — недоуменно спросила она.
— Это твой папа, Лиза.
* * *
Осознать это было непросто. Особенно когда перед тобой, словно живые, стоят люди, которых ты знал, а кого-то и любил. Смирнитский посмотрел с тоской на растворяющуюся вдали Марину.
— Она уходит? — спросил Смирнитский.
Игорь кивнул:
— Просто потому, что она еще живет, Иваныч.
Смирнитский горько хмыкнул, а по щеке скатилась скупая мужская слеза.
— Как это было? — спросил он.
Кириллов выдержал небольшую паузу, словно собирался с мыслями. Оказывается, даже умерев, ты не утрачиваешь чувств, боли и эмоций. И это тоже было непросто принять.
— Восемь часов боли, полковник. Борьба со смертью на грани.
— Скажешь, что у меня судьба такая? — оборвал Игоря Смирнитский. — Что я свое прожил?
Игорь пожал плечами:
— Оглянись.
А вокруг все собиралось и органично сплеталось воедино: где зима и лето соседствовали друг с другом, где на фоне облетающей с деревьев листвы парили хлопья тополиного пуха и пахло надвигающейся грозой, когда на безупречно голубом небе светило яркое солнце. Это место особенное уже потому, что, такое знакомое, казалось совершенно неизвестным. Не чужим, просто незнакомым, но по ощущениям таким родным и успокаивающим.
— Смотри, — Игорь показал в направлении, где ровный ряд тополей уходил за горизонт, сливаясь с небом, и Смирнитский обернулся, — видишь?
Он видел, но не понимал, как такое может быть.
— Но как? — Голос чуть осип.
Смирнитский рассмотрел небольшой отряд, всех этих людей он знал поименно во времена службы на 12-й пограничной заставе, где произошел бой. Отряд, словно мираж, растворился в мареве от нагретого на солнце асфальта, но полковник запомнил каждую черту, каждую, даже самую мелкую деталь. Вон во главе Мишка Майборода, сержант, что прикрывал отход, а дальше — остальные члены заставы.
— Я думаю, что это место, где в одно мгновение пролетает вся жизнь. Особенное место, что-то вроде зала ожидания в аэропорту.
— Да? — нахмурился Смирнитский. — Значит, получается, что именно сейчас я ухожу?
Игорь кивнул.
— Но скажи, почему мы?
Кириллов тяжело вздохнул.
— Ответа на этот вопрос никто и никогда не получит. Самое разумное объяснение — так получилось. Но я думаю, что наши жизни — это плата за гармонию Вселенной. Звучит бредово в стиле Паоло Коэльо, но что-то в этом роде.
