него идеальный порядок. Свои кассеты Женя даже складывал по алфавиту.
Правда, теперь, тут убрались. Перед глазами у меня встала картина, как грустная мама Жени Корзуна, беспокоясь о сыне, перебирает вещи в его комнате. В следующий момент я забеспокоился о пистолете. А не нашла ли она Женину пушку? Хотя, если так, думаю, крику было бы выше крыши. Первые претензии Мария Федоровна точно предъявила бы именно мне.
Оглянувшись на выход, я прислушался. Женина мама гремела посудой на кухне. Я полез под кровать, стал нащупывать жестяную коробку. По словам Жени, он хранил ТТ в старинной жестянке из-под печенья еще советских времен.
Руками я ее не нашел. Подняв красное покрывало с бахромой, которым мама Корзуна застелила кровать, я заглянул под нее. Пусто. Ничего не было. Тогда я стал торопливо оглядывать всю комнату. Коробки нигде видно не было.
Я задумался. Потом вышел из комнаты.
— Ну что ты там, Витя, нашел что надо? — Спросила из кухни Мария Федоровна.
— Нет.
— Может, я что-то подскажу?
— Вы не видели коробку? Под кроватью у него лежала, — решился я
— Жестяная такая? От печенья?
— Да. Из-под печенья.
— Да-да! Видела! Красивая она, старая. Еще дед Женин привозил в ней мне гостинцы из Москвы. Я даже не знала, что она сохранилась. А, оказывается, ее Женя себе заграбастал, представляешь? Напихал внутрь чего-то тяжелого. Я все открыть хотела, посмотреть, да не смогла. Крышка прям прикипела. Мож ты откроешь?
— Может, и открою, — сказал я.
— Ну щас!
Мария Федоровна протерла последнюю тарелку, сунула ее в старенький пинал, что стоял у печки. Потом вышла ко мне, в прихожку.
— Пойдем. Я ее в стенку поставила.
Она повела меня во вторую комнату, которая служила залом. Тут, под висевшим на стене пыльным красным ковром, стоял раскладной диван. На гвоздике, что удерживал тот самый ковер, висел кавказский бычий рог, из которого сделали традиционный стакан.
Красная налачиная стенка, полная хрусталя и старой посуды, занимала всю левую стену до самой подставки с пузатеньким телевизором Рубин.
Коробку я приметил сразу. Она стояла боком, на средней стеклянной полке стенки, скрытая прозрачными дверцами. Соседствующая с хрустальными фигурками лебедей и старой жестяной новогодней гдровской елочкой со свечами, она занимала свое почетное место в центре композиции. Потемневшая от времени коробка несла на лицевой стороне какую-то выдавленную гравюру, красовалась плохо различимыми от времени буквами.
— Во-о-от, — взяв ее с полки, протянула Мария Федоровна. — Тяжеленькая. Что туда Женя напихал?
Не ответив, я пожал плечами. Вместе мы сели на диван, и я сделал вид, что пытаюсь ее открыть. Ее крышка и правда шла туго. Скорее всего, тут постарался Женя.
— Не, не могу, — сказал я, вращая коробку.
Я заметил на передней части небольшие следы припоя. Зная свою любопытную маму, Женя позаботился о том, чтобы она случайно не открыла ее и не увидела лишнего.
— Ну ладно. Я возьму жестянку, пускай Женя сам открывает.
— Ну… Хорошо, — озабоченно сказала Мария Федоровна. — Чего ж он мог туда напихать, а? Чего это она ему так нужна?
— Как у вас дела? Как с деньгами? — Спросил я, быстро переводя разговор.
— С деньгами? Да так, не очень. Есть немного, но надо на рынок. В холодильнике шаром покати. Да и за квартиру заплатить. А Женя, сам знаешь, что работать щас не сможет.
— Знаю. — Сказал я и полез во внутренний карман кожанки.
Достав стопку долларов, отсчитал сотку. Протянул женщине.
— Вот. Возьмите.
— Что⁈ — Расширились ее удивленные глаза. — Это мне⁈
— Вам. Только Жене ни слова. Вы же знаете, он гордый.
— Знаю. Спасибо, — сказала растроганная Мария Федоровна.
Глаза ее заблестели от счастья. Купюры тряслись в тонких, покрытых пухлыми венами руках с длинными пальцами.
— Ладно, — прихватив коробку, я встал. — Я пойду.
— С богом, — проговорила Мария Федоровна.
Встреча с покупателями пистолета была назначена на три часа дня и должна была пройти на Каспаровских. Туда, по Ефремова, я доехал на автобусе. Выйдя на остановке, дальше пошел пешком. Уже через пять минут я оказался в одном из старых районов.
Я шел, окруженный низкорослыми хатками на кубанский, хуторской манер. Дворами, где бабушки в это время управляли свою худобу.
Пройти нужно было вглубь района, туда, где начинался пустырь, протянувшийся до самой трассы Дон. В этом месте меня уже должны были ждать.
Так и получилось. Топая по сухой от недавних ветров грунтовке, я видел невдалеке от последней хаты стоящую у обочины, рядом с зарослями сухого бурьяна машину. Белая девятка распахнула двери. Из салона вышли двое мужчин: крепкие и суровые, они стали у машины, вперив свои тяжелые взгляды в меня.
— Здорова, мужики, — сказал я, подходя к ним.
— И тебе не хворать, — буркнул один — лысый, с грубым длинноносым лицом. Он оказался тем самым, которого я видел тогда, у риелторской фирмы Гестия.
Бандит носил спортивный костюм-паленку: штаны «абибас» с лампасами и пеструю куртку-плащовку. Другой, полный солидного вида, короткостриженый смотрел на меня маленькими серыми глазами. Этот был в джинсах и высоких берцах. На плечи, на полосатую кофту, он надел кожанку без воротника. Его лицо с обвисшими щеками, напомнило мне бульдожью морду.
— Принес? — Спросил лысый и я понял, что он меня не узнал. Хотя такие опасения тут же поселились у меня в душе.
Я расстегнул свою кожанку. Достал из внутреннего кармана пахнущий оружейным маслом ТТ.
— А где деньги? — Спросил я.
— Да не боись, служивый, — заулыбался бульдожья морда. — Не кинем. Деньги принёс.
С этими словами он похлопал себя по нагрудному карману на молнии.
— Товар надо проверить, — сухо сказал лысый.
— Ну что ж, — я пожал плечами. — Давайте проверять.
Отойдя шагов триста от хат, мы вышли на пустырь, у которого стояло единственное сухонькое деревце дикого абрикоса.
Я передал ствол толстому. Тот растопырил ноги, стал, взяв пистолет одной рукой. Вытянул ее в сторону деревца. Хлопнуло. ТТ дернулся у него в руке. Пуля расколола шершавую кору, расщепила ствол.
— Ну ништяк, — улыбнулся толстый.
— Все устраивает? — Спросил я.
— Нормально. Сойдет, — сказал он уже не таким веселым тоном.
— Вот, — я сунул в карман руку, извлек лишнюю пулю. — По договору оружие с полным магазином.
