Теперь их часто видели вместе, этих двоих, таких разных людей. Несчастье объединило их, сделало друзьями, не всем людям везло вот так.
Евгений все еще звонил следователю милиции и задавал один и тот же вопрос:
— Поймали убийцу?
Виктор Новиков вначале сочувствовал, потом злился на Евгения, когда тот звонил по десять раз на день, но ни разу не сорвался, не нагрубил, понимал, что не дает покоя боль. Да и сын подрастает. Не приведись ему зачерстветь душой, убедившись в безнаказанности негодяя.
Новиков ни на один день не забывал и не откладывал в сторону дело об убийстве Лели. Да и попробуй забыть, если оно стояло на контроле начальника горотдела. Поручая это дело Виктору, он сказал заранее:
— За него спрошу особо, потому что убили человека у нас! Понимаете? Нам в лицо брошена перчатка! Да еще кем? Бандитами! Заранее предупреждаю, не приведись не справиться с этим делом! Свое имя и авторитет мы должны восстановить. Сегодня их у нас нет. Покуда киллер на воле, запрещаю вам и оперативникам даже вспоминать о выходных днях. Понятно?
В ту деревню, где мог скрываться Мишка Волчок, Виктор приехал ранним утром. Заранее все осмыслив и обдумав, появился не в форме, в обычной одежде, старой и потрепанной, чтоб не насторожить и не вспугнуть деревенский люд.
В линялой, видавшей виды рубашке, в потертых латаных брюках, в старых ботинках, с самыми дешевыми сигаретами и скудным запасом денег он появился на деревенской улице вместе с дождем, сорвавшимся неведомо откуда, и попросился в первую попавшуюся избу, из трубы которой шел дым, а значит, в этом доме хозяйка уже проснулась и орудует у печки.
Долго ждать не пришлось. В окно выглянула старушка и вскоре, открыв дверь, позвала:
— Проходи! Чего под дождем топчешься?
Виктор вошел, поздоровался, огляделся, перекрестился на образа. Хозяйка внимательно наблюдала.
— Откуда ж ты взялся в нашей глуши? Каким ветром занесло?
— Не с добра приблудился. Погорельцы мы с мамашей. Тоже дом имели, хозяйство большое. Все было, а ничего теперь не осталось. Может, слышали про Сосновку? Так вот мы в ней много лет бедовали.
— А где ж мамаша?
— Сестра взяла ее к себе детей нянчить. Трое их у нее. Сама в доярках, муж тракторист. Целыми днями оба на работе, а кто-то должен приглядеть за детьми и домом. Вот и взяли мамку. А я сам по себе остался неприкаянно. Сиротиной горькой скитаюсь по людям…
— На что жалишься, голубчик? Нонче в деревнях полно брошенных домов. Занимайте любой и живите.
— Оно и верно. Нам тоже так говорили. Но в нашей деревне нет пустых домов. А и по правде сказать, не только дом, а все, что нажили, сгорело. Даже сменного белья нет. Вот и хожу, людям помогаю. Кому дрова порублю, другим траву покошу на сено. С месяц коров пас в Липках, дал пастуху отдохнуть. Так день ото дня. Может, и тут кому сгожусь?
— А печки класть умеешь?
— Не! Не умею. Это дело особое. Только старики могут помочь в мудреном, — качал головой Виктор.
— Ну а крышу подлатать сумеешь?
— Попробую. Вообще не приходилось самому. А вот деду помогал. В деревне вашей мужики есть иль вовсе поизвелись?
— Об чем ты? Какие мужики нынче в деревнях станут портки просиживать? Все сбегли кто куда! Одни — на погост, другие — в город, в заработки. Нас тут пять старух. Кому мы нужные? Сами себе опостылели.
— Иль ни у кого из вас родни не осталось? Неужели не навещают никого? — удивился Виктор.
Бабка меж тем накрыла на стол. Поставила перед Виктором миску вареной картошки, исходившей паром, кружку молока, соленой капусты, огурцов и хлеба.
— Ешь, горемычный бедолага. Не осуди скудность. Что сама ем, тем с тобой поделилась. А навещать меня некому. Никого не жду, окромя наших старух. Единой душой живу. Дед мой давно сгинул.
— Помер? — ахнул гость сочувственно.
— Кой там? Другую сыскал старый кобель. Она на пятнадцать годов моложе меня. Вот и скрутились. Он у ей седьмой по очереди.
— А куда других дела?
— Кто сам сбег, кого она выперла. Теперь вот с моим змеем бесится.
— А дети у вас имеются?
— Две девки! Разве это дети? Вот бы сыновья, эти б не забыли! Навещали б! А девки — как приснились. Словно их и не было. Вышли замуж, только и видели. Уж сколь годов глаз не кажут свиристелки. Сами матери, а ко мне остыли вовсе. Но недолго им порхать. Сами девок нарожали. По две каждая. Будет им моя доля…
— Степановна, и вот так у всех здесь?
— Не, милок! Вон к моей подруге Петровне, она часто ко мне приходит, к той родня наведывается. Мы с ей давно дружимся. То я ее блинками угощу, глядишь, в другой раз она пирожков принесет полную миску. А по осени у нас благодать. Грибы солим, варенье варим всякое. Угощаемся все вечера. А с утра опять делов куча — картоху убрать, капусту унести в погреб. Уж поздней всех свеклу собираем и зимнюю капусту. А уж яблоки у нас самые лучшие. До Пасхи лежат, будто только что с ветки снятые. Вкуснее их в свете нету.
— Наверное, родня Петровны харчи в город машинами возит? — спросил Виктор.
— А нешто жаль? Куда еще девать? Вона и я в прошлом году накопала у себя картохи пятьдесят шесть мешков. Год был урожайный, картошечный. А куда ее мне столько? Вот и пришлось машину нанимать, своего транспорта в нашей деревне давно нету. И свезла в город на продажу. Так с той картошки оделась и обулась до конца жизни. Да харчей навезла полную кладовку. Одного сахару пять мешков. Заодно капусту, яблоки, лук, яички и молоко продала. Короче, полная машина со двора вышла. Но это ж все хлопоты, заботы. А тут она детям отдала. Они Петровне каждую неделю харчи багажниками возют. И одевают, обувают старую, не скупясь. У ней заграничная музыка есть. Ну эта, как ее, а — магнитола! И скоростной чайник. Он быстро воду греет. Даже электродуховка! Петровна в ней иной раз варежки сушит, когда зимой лютый холод стоит. Об ней думают и помнят. Не то что про меня! — вздохнула бабка.
— А у Петровны сыновья?
— Ну да! Один сын, за десятерых Богом подарен. Сам добрый и дочка такая ж. Дня три назад гостили у бабки.
— Значит, хоть одна счастливая есть среди вас?
— Не, ну и к другим наведываются. К Захаровой Акулине бывший муж приезжает. Вот прохвост! Прости меня Господи! Ну, Акуля завсегда дурковатой была. Этот и пользуется! Приволокется на Рождество! Навезет всякого говна! Пряников, конфет, жвачек! Ну, для видимости платок иль кофту ей подарит. Поворкует с Акулиной неделю, потом вызовет с городу машину, загрузит Акулькиными харчами и снова в город, уже другую бабу кормить. Нынешнюю, законную. А Захариха слюни пускает, что и ее не забывает! Еще бы! К ней пришел — в карманах принес! От Акулины — машину продуктов взял. Так даже дурак будет помнить.
— А почему разошлись?
— Да потому что он на шее Захарихи институт закончил. В город на работу поехал, грамотную жену нашел. Ты не поверишь, они даже дружат.
— Кто? — не понял Новиков.
— Во дуралей! Сказываю тебе, Акулька и та городская баба! Она когда первый раз приехала в гости к Захарихе, ну, мужик привез познакомиться, мы все сбежались поглазеть на тот цирк, почти как на кино. И что б ты думал? Вышла из машины та городская. Вся в кудерках. Ну, думали, сейчас Акулька устроит ей прополку на башке. Крашеной мордой в навоз по самые пятки вгонит. Ждем, как наша деревенская баба свое счастье вернет у всех на глазах. От азарта аж мурашки по спинам побежали. Руки вспотели. Уж мы б ей подмогли по-свойски. И мужику заодно вломили б коромыслами да ухватами. Ведь наготове держали неспроста. Уж мы им…
— И что приключилось?
— Вышла Акулина. Увидела гостей, пошла к ним навстречу. Мы рядом с ней, как кремлевская охрана. Идем свирепые, злей собачьей своры. Хором вломить решили гостям. За свою бабку! А она… Подошла к той городской стерве и, вместо того чтоб дать по морде, обняла! И расцеловались они с ней прямо на наших глазах. Нет, ты не можешь представить, что с нами было! Мы готовы были за такое саму Акулину в клочья порвать! Как посмела она честь нашу деревенскую кинуть половиком под ноги городской стерве? Приветить как родную? Да еще в дом ввести под руку! Ну, это уж слишком! Мы отупели! Стоим как дурки. А она, видим в окне, носится вокруг них, угощает самым лучшим. Мы даже в ночь за ими подсматривали, как они спать станут — все вместе в одной койке иль по-другому? А они и вовсе насмешили нас. Мужик решил никого не обижать, пошел спать на сеновал. Бабы в доме остались. Долго говорили промеж собой, потом улеглись. Гостья на койке, Акулина на печке. Не только не поругались, не подрались, злого слова промеж ними не проскочило. И теперь та городская лахудра — наипервейший гость в Захарихином дому. Сама Акулька сказала нам: «А чего мне с ней ругаться? Она его силой не держит. Он, если захочет, в любую минуту может ко мне приехать. Ну что поделаешь, коль таким уродился, обеих нас любит. И мы его. Теперь в городах уже многие мужики по две, а то и по три семьи имеют. И никто ни на кого не в претензии. Мужики теперь имеют столько баб, на сколько хватает сил и возможностей. Никто не упрекнет!» Вот и вступись за свою. Она нас назвала темнотой пещерной. Мол, нынче мужика каталкой в доме не удержишь.
