— Не первого и не последнего угробили проклятые лягаши!
— Проходите! Чего собрались? — подошел дежурный к толпе и попросил: — Не мешайте работать! — и тут же получил костылем по голове.
Ударивший его костистый старик обругал дежурного лейтенанта матом и пожелал:
— Чтоб вас всех уделали, как вы того, что увезли теперь!
А на чердаке дома, стоявшего напротив, искали оперативники человека, стрелявшего в окно следователя.
«Кто же этот негодяй, решившийся на такое? Ведь прямо над головами людей палил, скольких убить мог ни за что, и никого не остановило, не потрясло, никто и не подумал сообщить нам, откуда стреляли? Какие бездушные, холодные люди! Если они и живут, то со спящей совестью. А может, и не имеют ее. А значит, совсем не случайно гибнут. Им давно бы пора проснуться от собственного холода», — возмущенно говорили люди в толпе, окруживший дом.
Вокруг дома, стоявшего напротив милиции, ходили, обнюхивая всякий след, служебные овчарки. Все они останавливались у проезжей части дороги и сконфуженно смотрели на оперативников, дальше они оказались беспомощны, следы уже были заезжены машинами, а на чердаке, откуда стреляли, ни души, ни единой улики.
Следователь проверил всех жильцов. В доме много лет проживали одни и те же люди, в основном старики. Они редко выходили на улицу, но друг о друге знали всю подноготную. Тому способствовали слабая звукоизоляция и традиционное любопытство проживающих.
— Не! Чужие в наш дом не заходят давно. А чё им тут делать? Богатеев у нас нету. Все на пенсию живем. Других доходов нету. А она копеечная. Едва хватает на хлеб и чай. Сами знаете, нынче всякая ложка сахару на счету. Вот и мучаемся. Раньше друг друга на чай звали, теперь всем не до гостей. Всяк в своей норе сидит, — сказала старуха дворничиха с первого этажа, просиживавшая во дворе целыми днями.
— Работающие жильцы имеются в доме? Вот в этом подъезде? — спросил следователь.
— Конечно! Считай, все выкручиваются как могут. Нынче за одну пенсию даже схоронить никто не согласится. Но на то время, о каком спрашиваете, все уже дома были. Свет в каждом окне горел. Я с хлебом верталась, видела.
— Никто навстречу вам не выскочил из подъезда?
— Не, все тихо. Окромя нашего Власа. Пьет мужик по-дурному. От того мозги прокисли, гавкается со своей старухой день и ночь.
— Устали вы от него? Наверное, и гости к нему приходят часто?
— Да уж того как грязи, такие ж забулдыги, как сам. И дотемна чужуют. Единый со всего подъезда такой неудельный и бесшабашный. Скажи ему, дураку, мол, Влас, кончай пить, он так отматерит, что жизни не взвидишь. А еще, фулюган, грозит в углу зажать. И это в наши годы!
— А у него старуха имеется?
— Есть, да, видать, не справляется с им! Я б его давно ощипала, того петуха, а она жалеет! Чего? Приловила и отдери бока каталкой! Он у меня давно б про выпивку забыл! — рассмеялась баба.
— Ивановна! Влас дома был в то время?
— Ну да! Уже пил со своими друзьями!
— Вы хоть кого-нибудь из них видели?
— Само собой. Сплошные рыла, ни одного лица.
— Молодые средь них есть?
— А кто знает? Все обросшие, грязные, матерятся. Я Власа упреждала, коль его гости станут еще ругаться, милицию вызову. Он меня на хер послал и обещал в подъезде припутать, заткнуть все дырки, чтоб не гавкала. Ну я и молчу. Ему едино, что утворить, а мне на старости срамиться неохота.
Следователь вскоре простился с дворничихой, вызвал к себе в кабинет Власа. Ведь именно над его квартирой было то чердачное окно, из которого стреляли.
Но в назначенное время Влас не пришел. Выждав еще с час, следователь решил сам сходить к нему, но Власа не оказалось дома.
Сухонькая старушка открыла двери, не боясь, не дрогнув, провела в комнату и, назвав имя, присела напротив.
— Где муж ваш? — спросил следователь.
— На работе.
— Я ему повестку посылал. Он получил ее?
— Приносили бумажку. Влас озлился. Ну и верно, нешто человеку с работы сбегать из-за вас? За ним греха нет. Бояться нечего.
— Где он работает?
— Гальванщик он. Аккумуляторы делает.
— Он не на пенсии?
— Так на нее разве проживешь?
— Во сколько он заканчивает работу?
— Вот-вот прийти должен.
— Выпивает муж?
— Да как сказать? Не больше других. Работа у него вредная. Вечно с кислотой. А ну подыши ею день? Он же больше тридцати лет в этом цехе. Иногда выпьет дома. От того никому никакой беды. Он даже во двор выпивши не выходит.
— А почему соседи жалуются на постоянный шум, сквернословие?
— Это Ивановна! Одна она хвост поднимает. Другие все уважают Власку. А и есть за что. Он ни одного дня без дела не сидел. Вся жизнь в работе. За все годы только два раза в отпуске был. И те провел на огороде — на нашей даче. Ее он тоже своими руками построил. Вот так Ивановне нужно жить. Не сушить целыми днями жопу во дворе, а засучить рукава и вкалывать хотя бы для себя. Это для нее было б лучше.
Выстрел на чердаке? Батюшки-светы, нет, не слышала, — перекрестилась испуганно.
— Были вы в это время дома? — спросил следователь старуху.
— Где ж еще? Власка, как всегда, в ванне отмокал, я ему ужин собирала на стол.
— Гости были у вас в тот день?
— Да это не гость, сосед заглянул за гвоздями. Побыл немножко, и домой. Никто не выпивал. Мужик мой помылся, поел и телевизор смотрел. Я своими делами занималась.
Женщина оглянулась на дверь. В прихожую вошел хозяин. Он позвал жену, отдал ей сумку с продуктами. И поторопился к гостю.
— Не мог к вам успеть. Получку нам дали. А нынче как? Опоздал, еще два месяца жди. Вот только жрать каждый день охота! — улыбнулся виновато и сел напротив, на место жены.
— Сколько лет вы живете в этой квартире? — спросил следователь хозяина.
— Скоро тридцать будет. Завод дал. Тогда еще вашей милиции близко здесь не стояло. Пустырь был, окраина города. Зато теперь почти в центре живем. А вот газ только в прошлом году подвели, до того печкой отапливались.
— Дети у вас есть?
— А как же? Целых трое! Два сына и дочь, все взрослые, семейные, дети есть, внуки мои. Уже пятеро! — засветились глаза радостью.
— Скажите, Влас, вы слышали выстрел у себя на чердаке? — Следователь назвал день и время.
— Какой-то звук, похожий на глухой щелчок, а больше ничего. Честно говоря, даже значения тому не придал. Ну мало ль? Может, кто-то белье повесил сушить и зацепился ногой за балку или таз сорвался с руки, не стану ж по пустякам выскакивать. А и коты туда заскакивают. Один раз Ивановна ко мне влетела, а я в отрубе спал. Она с порога визгом зашлась. Мол, доколе озорничать буду. Да увидела, что я без штанов стою, гольный весь. Сконфузилась и шасть на чердак. Там коты орут. Ох и гоняла она их — чума криворотая!
— Скажите, чердак на замок закрывается?
— Того не знаю, мне он не нужен. Покуда в своей квартире хозяином живу.
— Не слышали шагов по чердаку?
— В ванной был. Оттуда ничего не донесется.
— А когда спускались с чердака, неужели тоже ничего?
— Вроде как кто-то легкий пролетел, может, коты убегали. Никто внимания не обратил. Когда в милиции стекло разбилось, мы думали, что кто-то камень запустил. Такое много раз было. Но решетки поставили, хотя от кого они защитят? Теперь уж не камнями дерутся, оружие у многих есть. Кому надо, шутя достанут любого. И ваших тоже, коли доведут до зла.
— А у вас имеется оружие?
— Смотри, проверь все! Мое оружие завсегда при мне! Дербалызну от души, разломлю до задницы любого, дальше сам развалится пополам! — хохотнул хозяин, показав пудовые кулаки.
— Часто применяете их?
— По молодости целыми днями дрался! Теперь редко доводится. Младшего сына лет семь назад отдубасил. Невестка пожаловалась, мол, пить стал. А в семье двое детей. Ну я и отделал его, проучил по-родительски, вожжами. Вон они в углу висят, наготове, на всякий случай. Но пока не надо их. Сын после той припарки про выпивки позабыл. Шкура на нем больше двух месяцев зарастала.
— Сына бьешь, а сам пьешь?
— Я не в ущерб семье! Если выпью полстакана, так не для хмеля, а кислоту, какой дышу, из требухи смыть. Больше мне пить нельзя. Врачи не велят. Кровью кашлять стану, работать не смогу. Вот и сижу на своей пипеточной дозе уже много лет. А куда деваться? Все так.
— А вы не знаете, никто из ваших соседей не видел убегавшего с чердака человека?
— Да кто знает? Я о том случае, что стряслось в милиции, услышал на работе. Там, как всегда, на одно слово правды — десять брехни. С соседями и вовсе не говорил. Не до того. Вертаюсь домой поздно. И они так же. Какое нам дело до чужой беды?
— А если бы это было с вашей дочкой?
— Ну, тут другое дело! Это свой ребенок!
— Сказали б, кто стрелял?
— Сам бы урыл вмиг! — побелели скулы.
— А как нашел бы его?
— А чё искать? Его весь город знает!
