– Я хочу зарабатывать деньги. Хорошие деньги. Чтобы здесь не подохнуть с голоду. Мне один хрен на кого работать, – показал и я свои зубки – пусть не считает, гад, что офицерик и вовсе уши опустил.
– Какого черта, Гренадер?! – вызверился Муха. – Забыл, зачем ты здесь?
– Ты позвал – я пришел. И ничего я не забыл. А вот ты, похоже, и впрямь ничего не помнишь.
– О чем ты?
– Все о том же. Сам знаешь, что шестерить я не умею и не буду.
– Оставь его в покое, Муха. – Толоконник смотрел не мигая, как притаившаяся под колодой змея. – Он прав. Грех таких подготовленных ребят использовать как тягловых лошадок…
Мне очень не понравилось, с какой интонацией он произнес последнюю фразу. В ней был явный подтекст, не суливший мне ничего хорошего.
И в это время за моей спиной послышалось какое-то шевеление.
Я не успел ни повернуться, ни отпрыгнуть в сторону: под левой лопаткой вдруг угнездилась колющая боль, и я почувствовал, как теряю сознание.
Последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в сладкий, будто патока, туман, была хищная ухмылка Толоконника, растянувшая в две бледные полоски его и так тонкие губы…
Очнулся я привязанным к массивному креслу. Тот же кабинет, те же действующие лица, вот только исполнителей прибавилось – неподалеку от меня, возле столика на колесах, где лежали медицинские инструменты и какие-то лекарства в упаковках, стоял худой, словно глист в обмороке, человек в белом халате.
Он сосредоточенно тянул поршенек шприца, высасывая из довольно вместительной ампулы бесцветную жидкость.
– Вот наш герой и проснулся. – Перед моими глазами появилось лицо Толоконника.
– Как спалось, Гренадер? – хихикнул Муха.
– Вы что, совсем в этой Греции офигели? – Я говорил пока еще с трудом, будто и впрямь полусонный. – Зачем привязали?
– Все из-за твоих возможностей, пехота, – ответил мне Муха.
– Я тебе уже, помнится, базлал, что не пехота, а десант, – огрызнулся я, незаметно пробуя крепость узлов.
Но те, кто меня вязал, похоже, дело знали туго – я был распят, будто для колесования на лобном месте.
– Зачем?.. – опять спросил я Муху.
– Есть подозрение, что ты не тот, за кого себя выдаешь, – вместо Мухи ответил Толоконник.
– Ага, в самую точку. Я незаконнорожденный сын Клинтона.
– Шутишь, сучок… – злобно ощерился Муха. – Если выяснится, что ты стукач, – я тебя угрохаю самолично.
– Спасибо, Муха, за честь, – кротко сказал я, покоряясь – по крайней мере, с виду – неизбежному. – Пытать будете или как?
– Или как. – Толоконник указал на глиста в медицинском прикиде. – Пытать ни к чему, пока есть сомнения. А вот поспрашивать по науке – это в самый раз. Уж не обессудь. Давай, ты, хирург хренов! – резко приказал он докторишке.
Мне опять сделали укол. Не много ли за один вечер медицинских экспериментов? Первый раз усыпили, выстрелив в спину из спецпистолета ампулой (боятся, суки, схлестнуться лицом к лицу!), а второй – чтобы выжать, словно лимон.
Все, началось…
Сначала по жилам пробежал жар, а затем необычная легкость и раскованность взбурлили кровь, вызывая непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими самыми сокровенными тайнами.
– Фамилия? – спрашивал сам Толоконник; все-таки его кое-чему научили в Высшей школе милиции.
– Левада, зовут Максимом, родился на Украине, село…
– Стоп, стоп! – остановил меня Малыш. – Отвечай только на поставленные вопросы. Звание? Где служил? За что посадили? Кто ты на самом деле? На кого работаешь? Кто ты?! На кого работаешь?! Кто?.. На кого?..
Я болтал, словно депутат на трибуне – без удержу и наплевав на регламент. Чего я только им не наплел! Даже о своих любовных похождениях, притом в деталях.
Знал бы Толоконник, чему нас, в отличие от таких гавриков, как он, обученных по укороченной программе, натаскивали в спецучебке! И какие дозы "сыворотки правды" – притом самых разных модификаций – нам вкатывали для так называемого "привыкания", используя электрошок, когда мы поневоле выбалтывали вводные учебного задания.
Поэтому, едва непослушный язык пытался посвоевольничать, как в мозгах немедленно взрывался электрический разряд, "закупоривая" тайную информацию болевой заглушкой. Медицинский кабинет, где нас практически пытали невозмутимые эскулапы, курсанты называли "клеткой Павлова" по имени знаменитого физиолога-экспериментатора, замучившего не одну сотню несчастных собак для изучения условных рефлексов…
На какое-то время я "поплыл". Так бывает всегда при подобных допросах, но только у людей, которые прошли "клетку Павлова". Остальные подопытные кролики продолжают трепаться до изнеможения в ясном уме, но при отключенном рассудке.
Конечно, если им не воткнут тройную дозу…
– Достаточно. – Толоконник выпил бокал сухого вина. – Пока достаточно.
– Он что, потерял сознание? – спросил Муха.
– Похоже. И это очень странно.
– Почему?
– Так не бывает от одного укола.
– Ты забыл, что ему всадили в спину?
– Возможно, возможно… – пробормотал Толоконник. – Эй, лепила![59] – позвал он "глиста". – Осмотри его. И не дай Бог ему откинуть копыта! Я тогда оторву последнюю твою радость в этой жизни и заставлю ее проглотить.
Я слышал их и даже видел через неплотно сомкнутые веки, но мое тело стало непослушным и вялым, а язык так и норовил вывалиться наружу – уставшие мышцы не держали нижнюю челюсть. "Глист" щупал пульс, давал мне нюхать нашатырь, похлопывал по щекам… Но все его усилия пропадали втуне.
– Ну как? – спросил Толоконник.
– Продолжать допрос нельзя, – робко прошелестел "глист". – Какая-то странная заторможенность… Так бывает, когда человек употребляет наркотики-галлюциногены.
– Он наркоман? – спросил Толоконник у пахана.
– В зоне не баловался, – растерянно ответил тот.
– Хорош гусь… – Толоконник впервые за время допроса выматерился. – В охране нам не хватает лишь сидящих на игле.
– Ты думаешь… он не подсадная утка? – с надеждой спросил Муха.
– Пока до конца не уверен. Ты сам слышал, что он тут нес.
В это время в кабинет вошел один из охранников. Склонившись к уху Толоконника, он что-то прошептал.
– Нет, – ответил тот. – Пусть идет сюда.
Охранник исчез за дверью. С того места, где я сидел, она не просматривалась, я лишь слышал легкий скрип навесных петель. А потому человек, вскоре переступивший порог кабинета, мне не был виден.
– Как он? – спросил вошедший, наверное подразумевая меня.
– Ничего. По-моему, дохлый номер, – ответил Толоконник.
– У меня информация почти стопроцентной надежности.
– Вот именно – почти, – недовольно буркнул Муха. – Загоним Гренадера в гроб по милости каких-то идиотов…
– Я повторяю – тем людям я верю, как себе.
– Ладно, Амирхан Заретдинович, оставим его. Время терпит. – Толоконник тоже исчез из моего поля зрения. – У нас есть проблемы поважней. Вы мои условия передали?
– Да. Еще позавчера.
– Ну и как?
– Приняты по всем пунктам.
– Значит, завтра…
– Уже сегодня, Александр. Встреча назначена на восемь утра. А сейчас около часу ночи.
– Все, спать. Вы остаетесь?
– Нет. Мне нужно возвратиться по темноте. Так сказать, во избежание…
– Логично. До свидания, Амирхан Заретдинович… Заруба! Развяжи Гренадера и надень на него наручники. Отведи в наш "карцер", пусть покемарит… Потом я снова им займусь.
– А если он жрать попросит?
– Накормишь. И будь с ним повежливей – возможно, он будет одним из нас…
Амирхан Заретдинович! Сеитов! Моб твою ять! Нас обошли на самом финише!
Все, накрылись мои премиальные… Я, конечно, Толоконника грохну, даже если его теперь будут защищать все наши силовые структуры вместе с ЦРУ, – я никогда не прощал тех, кто пытался прищемить мне хвост.
Но что касается операции "Брут", то она рискует стать располовиненным уродом, так как узнать номера тайных счетов у Толоконника теперь, похоже, может лишь Господь Бог, и то если он еще не опоздал.
Да они уже, наверное, и не нужны – скорее всего, денежки караванами перелетных птиц упорхнули в другие банки.
Эх, вырваться бы сейчас отсюда! А затем поговорить по душам с Малышом, пока он в спаленке. Мечты…
Меня заперли в комнате с зарешеченным окном. Правда, вместо нар здесь была довольно мягкая кровать, но со скованными руками и сон соответствующий.
Акула… Где он? Вечером мы должны были встретиться, но меня ловко изъяли из обращения. Догадается ли Акула задействовать систему "Поиск"?
Споткнувшись на ступеньках особняка, я незаметно оторвал пуговицу заднего кармана брюк, на самом деле являвшуюся радиомаяком, и отшвырнул ее в сторону. И теперь стоит включить специальное сканирующее устройство, как на экране мини-монитора появится пульсирующая красная точка – знак того, что я в опасности (если пуговица на месте, цвет точки голубой).
А найти радиомаяк – это уже дело времени. У системы "Поиск" было лишь одно слабое место – ограниченная дальность.
