— Он блефует, — убежденно сказал полковник генералу, — он не посмеет такого сделать. Все сошедшие с самолета женщины уверяют, что с ними хорошо обращались.
Ровно через пять минут Переда выбросил на бетонную дорожку труп штурмана. И через минуту получил разрешение на взлет. Для сентиментальных американцев, даже находившихся в горниле гражданской войны, каждая человеческая жизнь была величайшей ценностью.
Генерал понял, что он рискует окончательно подорвать свой престиж, если из самолета выбросят еще один труп. Такого ему не простят никогда. Поэтому он забыл про все договоренности с испанцами, про переговоры Мадрида и Вашингтона. Он фактически спас шестьдесят восемь женщин и четверых детей. И все это сегодня покажут по телевизору. Правда, к большой бочке меда будет добавлена очень неприятная ложка дегтя в виде трупа несчастного штурмана, выброшенного из самолета за задержку со взлетом. Но это были уже издержки, возможные в таком трудном деле, как освобождение заложников.
Один труп покрывался освобожденными женщинами и детьми. Но каждый последующий труп серьезно перекрывал все возможные плюсы от сделки с бандитами и террористами.
Особенно огорчен был капитан, поверивший в свободолюбие Переды и его людей. А на самом борту корабля, куда в форме офицера американских ВВС поднялся Питер Бустен, никогда в жизни не служивший в американской армии, царило подлинное ликование. Теперь ни Переда, ни его помощники не сомневались в успехе операции. Переда набрал номер телефона своего старого друга — Аркадия Александровича Майского и спросил у него:
— Как ваши дела?
— Все в порядке, — услышал он довольный голос Майского, — мы уже взлетели. Все идет по плану, Мигель. Деньги на борту самолета.
И тогда Переда закричал на весь самолет, приказав стюардессам раздать всем пассажирам шампанское. А через минуту самолет получил право на взлет.
Борт самолета «Ил-62». Московское время 20 часов 50 минут
Увидев вернувшегося обратно в самолет полковника. Седой не удивился. Он просто кивнул ему головой, как старому знакомому.
А вот Майский, наоборот, ревел от возмущения.
— Я всегда говорил, что нельзя доверять этим бывшим «мусорам»! — кричал он. — Это твоя идея была. Седой, с этими кретинами.
Вот, полюбуйся, в решающий момент они оставили нас одних. Подлецы, мерзавцы! — Он выкрикивал оскорбления с таким задором, как будто их могли услышать оставшиеся на земле сотрудники Лося. Но постепенно он успокоился. Ровный гул моторов благотворно подействовал на его нервы. Он встал, подошел к ящикам с валютой и ценностями.
— Двести пятьдесят миллионов долларов, — сказал он, заливаясь лающим смехом, — двести пятьдесят миллионов. Мы богаты, ребята. Теперь мы очень богаты.
Абуладзе сидел в кресле, не глядя на взбесившегося от денег Майского. Седой и Карина также не проявляли особого интереса к деньгам. А вот остальные — Бармин, Эдик, Майский — перебирали пачки с долларами, радостно хихикали, трогая ювелирные изделия.
— Получилось! — радостно кричал Майский. — Все получилось!
— Мы еще не сели, — вдруг мрачно сказал Седой.
— Что? — не понял Майский. — Что ты сказал?
— Мы еще не сели на землю. Когда сядем и перепишем эти деньги на свои имена, тогда и будем радоваться.
— Дурак ты, Седой! — убежденно сказал Майский. — Такие деньги у нас, а ты все не веришь. Да за эти деньги можно весь мир купить, весь мир! Теперь у тебя будет все, что захочешь.
Девочки, пардон, мадам, — обратился он к Карине, — мальчики, если хочешь разнообразия, дворцы, замки, вино. Все. Весь мир можешь купить.
— Вы ведь умный человек, — сказал Седой, — вон сидит впереди полковник. Попробуйте для начала купить его.
— Его, его, — засмеялся Майский, — ты посмотри на него внимательно. Он же грузин.
Южный человек. Ты когда-нибудь встречал хоть одного кавказца, который откажется от своей прибыли? Да он за сто тысяч долларов свои полковничьи погоны в Куре утопит. Ведь утопишь, полковник?
Абуладзе, морщась, взглянул на него, но ничего не сказал, отвернувшись.
— Ты у нас гордый, значит. Может, ты князь, как все грузины? — засмеялся Майский. — Сто тысяч тебе мало. Двести даю, триста. Нет, пятьсот даю, но чтобы ты встал и сказал этому парню все, что ты думаешь о своей прежней службе.
— Оставь его, — равнодушно сказал Седой, впервые обращаясь к Майскому на «ты», — это просто не тот тип.
— Не бывает таких людей, — покачал головой Майский, — каждый продается и покупается. Вопрос лишь в цене. Миллион даю, — вдруг сказал он, и все обернулись на его голос.
Очевидно, его задевало упрямство Абуладзе.
— Слушай, зачем ты глупости говоришь? — спросил полковник. — Не надо из себя дурачка делать. Некрасиво. Ты ведь давно уже понял, что мне твои деньги не нужны. Грязные это деньги, ворованные. На крови они. И насчет грузин ты тоже не очень увлекайся. Мы любим заработанные деньги. Есть, конечно, среди нас подонки, но такие деньги мужчина не возьмет.
Ты посчитай, сколько сегодня людей из-за них погибло. А ты тут из себя коммерсанта изображаешь, миллионами швыряешься.
— Значит, миллион тебе мало? — тихо спросил Майский. — Что же ты тогда хочешь?
— Ты такую цену дать не сможешь.
— Ха! — хмыкнул Майский. — Значит, все-таки есть цена?
— Конечно, есть. Всему в мире есть своя цена, — рассудительно сказал Абуладзе.
Даже Карина начала с любопытством прислушиваться к их разговору.
— Ну да, конечно. Тебе просто нужно больше.
— Гораздо больше. Такая цена, которую ты мне дать не захочешь.
— А ты скажи, полковник, может, дам, — заулыбался Майский.
— Вот когда ты, Майский, и твои люди будут в камере смертников сидеть, вот тогда я получу настоящую цену. Высшую цену за все, что сегодня случилось.
Наступила тишина. Бык подвинул к себе автомат. Абуладзе заметил это движение.
— Лучше ножом убить, — сказал он равнодушно, — автомат может повредить обшивку самолета.
— Смелый ты, — мрачно сказал Майский, — и юмор у тебя, как у висельника. А еще говорят, что грузины остроумные люди.
— Про грузин много разного говорят, — рассудительно сказал Абуладзе, — а я тебе скажу: ты всему не верь. А вот насчет камеры поверь.
Это действительно будет.
— Заткнись! — вскочил Майский. — Мы тебя не для этого в самолет взяли, чтобы ты нам свои проповеди читал. Ты думаешь, я хотел тебя вообще с собой везти?
— Знаю, что не хотел, — сразу ответил Абуладзе, — ты свою машину ждал с друзьями.
Милицейскую машину.
— И это ты знаешь, — криво улыбнулся Майский.
— Конечно, знаю. И даже другое знаю.
Майор Сизов, который ни в чем не виноват, должен был сейчас вместо меня лететь в этом самолете. Вы его захватили нарочно, чтобы все думали о нем как о предателе. А на самом деле он настоящий герой.
— Так, значит. Тебе пора умирать, полковник. Ты у нас все знаешь лучше меня.
— Работа такая у меня. Майский. Должен все знать.
Из кабины экипажа вышел Константин.
— Пролетаем Белоруссию. Они спрашивают, куда лететь.
— В Прагу, — быстро сказал Майский, метнув взгляд на Абуладзе, — скажи, что мы летим в Прагу. И не оставляй их одних. Они тебе что хочешь могут сделать, пока одни.
Константин ушел в кабину.
— В Праге заправимся, — громко сказал Аркадий Александрович, обращаясь к Седому, — а потом полетим дальше. — В этот момент раздался звонок сотового телефона. Майский достал свой второй телефон и спросил: — Кто говорит?
— Как ваши дела? — спросил Переда.
— Все в порядке. Мы уже взлетели. Все идет по плану, Мигель. Деньги уже на борту самолета.
Очевидно, Переда кричал от радости, если даже Майский улыбнулся.
— А у вас как дела? — спросил он в свою очередь.
— Питер уже на борту, — доложил Переда, — летим по графику.
— Ждите нас, — сказал Майский, — мы будем вовремя. Главное, забрать Всеволда в Чехии. Тогда все будет нормально. — Он закончил разговор, встал и снова подошел к ящикам с деньгами. — Эдик, — крикнул он, — пойди и скажи, чтобы они запросили разрешение на посадку. И передай наши позывные в Москву. Пусть предупредят чехов, чтобы нас не трогали. Иначе не увидят своей третьей капсулы.
Эдик вскочил, бросившись в кабину экипажа. Седой молча встал, проходя к ящику, где была еда. Принес несколько бутербродов, протянул один из них Абуладзе. Тот не стал даже смотреть. Седой положил бутерброд рядом на сиденье, горько усмехнулся и отошел от полковника. Майский, заметив, как он понес бутерброд полковнику, тем не менее ничего не сказал. Карина взяла бутерброд.
— Спасибо, — сказала она.
Седой кивнул. Сам он также ничего не ел.
Просто пил воду.
— Ты не хочешь есть? — спросила Карина.
— Не хочу.
— Почему?
— Не хочу, и все.
— Ты чем-то встревожен, — убежденно сказала молодая женщина, — расслабься, все уже кончилось.
Седой посмотрел на нее и очень тихо сказал:
