Вечером, в небольшой, прокуренной до самого потолка чебуречной тоскливо «гулял» немолодой, бывалого вида мужчина. Он быт вымыт, выбрит, подстрижен, одет в новый — недорогой, но вполне приличный костюм, новый свитер и полуботинки. Перед ним стояли литровая бутылка «Пшеничной», стеклянная миска овощного салата, тарелка со сложенными стопкой чебуреками, вытянутый железный поднос с прикрытым лавашом шашлыком и люля-кебабом — короче, все меню этого далеко не шикарного заведения. По местным меркам это было очень круто, и четверо неимущих алкашей-завсегдатаев бросали в сторону богатого, красиво отдыхающего мужчины недоброжелательно-завистливые взгляды. В другом случае они бы подсели к этому баловню жизни, завели с ним душевный разговор, определили, чем он дышит, напросились на угощение, а может, вообще «развели» на деньги. Но сейчас никто не решался это сделать. Потому что сразу видно — кого можно «разводить», а кто сам тебя «разведет». А может, и разберет по косточкам, как разбирают говядину на холодец…
Когда полбутылки «Пшеничной» были выпиты, глотающий слюну Ванька все же рискнул и бочком подошел к богатому столу.
— Слышь, кореш, — просительным тоном сказал он. — Ты, видим, чел воздушный,[68] может, угостишь?
— Не на свои гуляю, — глядя в тарелку, отозвался мужчина.
— А на чьи? — ошалел от такой прямоты Ванька.
— На чужие. Их хозяев уже рыбы едят…
Он поднял голову, и в пустых глазах колыхнулась такая жуткая тоска, что алкаш шарахнулся в сторону и быстро вернулся к своим собутыльникам.
— Не прокатит, — замотал он головой в ответ на вопросительные взгляды. — Это серьезный… Из блатных, сразу видно… Сказал — за бабки несколько человек пришил… Зря я его затронул! Давай валить отсюда от греха!
Посетители менялись, а человек все сидел, думал тяжелую думу, пил и закусывал. Только один раз он отвлекся от своего занятия — когда в новостях шел репортаж о сегодняшней аварии. Вначале в разных ракурсах показали пересекающую мост трещину, просевшее на полметра дорожное полотно. Потом на экран выплыло засыпанное пылью жилище Лешего: ковры, телевизор, «козел», душ…
Бодрый телевизионный мальчик тараторил за кадром:
— Как установлено, в технологических помещениях моста жил какой-то бомж, который разрушил бетонные конструкции, самовольно подключился к коммуникациям, законопатил дренажные отверстия… По мнению специалистов, многочисленные нарушения технологической схемы живучести и привели к столь печальным последствиям… Правда, независимые эксперты полагают, что авария вызвана обветшанием несущих конструкций и значительным увеличением грузопотока, превышающим расчетные параметры. Но городские коммунальные службы выяснят истину в самое ближайшее время. А пока органам милиции поручено разыскать предполагаемого виновника…
Вслед за репортажем пошли новости спорта. Поддатые посетители обсуждали главное городское происшествие:
— Видали, как устроился бомжара? По-королевски — весь в коврах! И развалил мост к гребаной матери! Вот сука!
Леший выпил последний стакан и тяжело поднялся.
Так удачно начавшийся день кончился плохо. Его чуть не убили, но ему пришлось убить сразу двоих. Он лишился дома. Устроенный быт развалился вместе с мостом. Ковры и телевизоры полетели на помойку. К тому же на него спишут всю ответственность за аварию одряхлевшего моста. В один миг никому не нужный, неприметный гражданин Петр Васильевич Клищук внезапно превратился во врага города номер один. И никто не скажет, что ждет его впереди…
Черкес
Особого выбора у него не было. А точнее, выбора не было вообще. Тянуть вола за хвост, косить под дурака да надеяться, что кореша запугают терпил, либо адвокат развалит дело, либо «заряженный»[69] судья даст условный срок, — сейчас все это не канало.[70] В отличие от обычных арестов, сейчас время работало против него. Потому что каждый день грозил разоблачением. Сизый в любой момент мог позвонить на волю, и братва мигом все разнюхает — и с этими дурными телками побазарят, и фотку его покажут, короче, свое следствие проведут, которое гораздо важней ментовского. Может, уже и занялись этим, тогда в любой момент могут накинуть удавку и порвать очко на британский флаг… Короче, надо дергать! Другого выхода просто нет…
Всю ночь Черкес ломал голову над планом побега. И когда его выдернул на задушевный разговор похожий на глиста молодой опер, мастерски разыграл хорошо обдуманную «постановку».[71]
— Короче, начальник, — напористо сказал он, доверительно наклонившись вперед. — Не знаю, с чего вы мне мохнатую кражу шьете. Но по такой статье чалиться стремно. Давай я тебе шепну кой-чего, за что ты орденок получишь или медальку, а уж звездочку новую — точно!
На лице Кленова отчетливо проступила нескрываемая заинтересованность, как у маленького мальчика, которому чужой дядя пообещал купить велосипед.
— А чего ж ты такого шепнешь?
— Про трупешник один. Вы же ищете, кто придонского начальника грохнул?
— Ну-ну?! — У Кленова аж дух перехватило. На таком деле отличиться — точно можно орден схлопотать!
— Так этого киллера самого завалили! И закопали…
— А ты откуда знаешь? — быстро спросил опер, похвалив сам себя за бдительность и цепкость.
Черкес помолчал, застыл в тяжелом раздумье, махнул рукой, как бы решившись на все.
— Я сам его закапывал! Но ша: я не при делах! Я его не мочил, только стоял рядом. И сразу уговор: меня к этому делу не пристегивать! Ни протоколов, ни очняков, ничего. Я вам полный расклад даю, а дальше сами размотаете… За это с меня гнилую туфту снимаешь! Договорились?
— Договорились, договорились! — Кленов напряженно соображал, как выжать максимальную выгоду из полученной информации и, главное, не выпустить ее из рук.
— Нет, так не пойдет! — нахмурился Черкес. — Где гарантии?
— Тебе опер уголовного розыска слово дает, — гордо выпрямился мальчик. — Мало, что ли?
Черкес усмехнулся.
— Да нет, не мало… Только когда ты своему начальству доложишь, тебя сразу в сторону отодвинут! Думаешь, мало охотников орден заработать? И с кем мне тогда разговаривать? Да меня самого начнут так колоть, что жопа лопнет, все трупы навешают!
Кленов замолчал. Именно этого он и опасался. Точно так и будет!
— Можно хитро замутить, — вдруг сказал Черкес. — Сейчас повезешь меня вроде по местам этих гнилых дел, а на самом деле я тебе трупешник сдам, ты запишешь, сфотографируешь, а потом уже всех начальников вызовешь, пусть своими глазами увидят, кто там банкует! Тогда тебя уже точно не задвинут!
А ведь точно! Оперативник повеселел.
— Ладно, сейчас поедем!
Выйдя в коридор, он позвонил начальнику УР.
— Черкес раскололся. Надо на выводку везти, пока в сознанке…
— Да ты что?! — ахнул Рожков. — Ну, Леха, ты даешь! Еще кого-нибудь прислать?
— Не надо. Только спецконвой и машину. Да еще фотографа…
Через полтора часа «УАЗ» оперативной группы неспешно подпрыгивал на булыжнике Театрального спуска. Черкеса упаковали в зарешеченное отделение для задержанных, на заднем сиденье устроились сержант ППС с автоматом, участковый с пистолетом и эксперт-криминалист с фотоаппаратом. Рядом с шофером-милиционером гордо сидел лейтенант Кленов — это была первая важная операция, которой он руководил. А точнее, вообще первый выезд в качестве старшего. Вот так и начинается карьерный рост!
— Сейчас налево, к «Шанхаю», начальник, — хрипло сказал арестованный. — Лопата есть? Трупак раскапывать будем…
— Сворачивай! — скомандовал Кленов, и водитель повернул руль.
По узкой немощеной дороге бело-синий автомобиль въехал на территорию маргинального поселка, который в годы идеологического противостояния вполне можно было снять в фильме о беспросветной жизни американских негров. Покосившиеся саманные домишки, лачуги из латанных жестью гнилых досок и фанеры, руины убогих жилищ, черные пятна после пожаров, кучи мусора… На этом фоне кирпичные стены давно разрушенного овощехранилища казались крепостными стенами Трои.
— Все, приехали! — объявил Черкес. — Вон там, под окном его закопали…
«УАЗ» разгрузился.
— Ну и вонина! — сморщился водитель, доставая короткую лопату, а Кленова чуть не стошнило, и он поспешно закрыл нос платком.
На пустыре воняло падалью. Черкес сам убивал собак и кошек — частично для удовольствия, а частично для пользы — чтобы отпугивать бомжей.
— А что, думали, он французскими духами пахнет? — оскалил белые зубы Черкес. — Копайте вот тут, под стенкой!
Скованными руками он неловко показал место. Эксперт сфотографировал указующий жест подследственного. Хотя конвоиры, зажимающие его с двух сторон и крепко держащие под локти, могли поставить под сомнение свободу его волеизъявления.
