видеть! Не поверишь, но вполне искренне рад, — враг усмехнулся. — Давай к нам, старый живодер!
— Вот прям так сразу? — даже удивился старик.
— А чего бы и нет? — удивился старый знакомый. — Наша взяла. Кто на стене остался, того дорезают. Если ты с кем-то и договаривался, тому договору цена — резанный медяк.
Бьярн оперся на меч, утер со лба пот. Собственная кровь показалась холодной — по жилам струился жидкий лед. Слишком много ран. Но чутьем старого воина Бьярн понимал, что еще не все потеряно. Надо лишь снять доспехи, отлежаться в тепле, да чтобы перевязки меняли почаще…
Кнехты, оглянувшись, подступились к стене опять. Дело житейское, господа лыцари утром друг дружке морды чистят, что лязг по всей округе, вечером клянутся в нерушимой дружбе, а на следующий день опять все заново… Круговорот рыцарской верности в природе!
— Прикажи своим людям прекратить, Риксано! — негромко попросил Бьярн.
— А то что? — рыцарь склонил голову на бок. Ухмыльнулся оценивающе.
— А то я вас убью.
— Ты⁈ — зашелся в смехе рыцарь. — Да ты ж на ногах едва держишься, дружище! Слушай, Бьярн! Я ведь серьезно! Кончай дурить. Ты же сейчас свалишься и помрешь. А так, отлежишься… Если Руэ против будет, то все за тебя скажут! И я, и Бертран, и прочие. Бьярн криво улыбнулся в ответ, отметив, что часть кнехтов, все же прекратила изображать бурную деятельность, и, перехватив оружие, начала обходить его с боков…
— Искушаешь, паскуда, — беззлобно отметил старик. — В наемники снова зовешь?
— Да ну, брось, — хмыкнул Риксано. — Это уже мелко! В Мильвессе пиздец, беда и содомия. Старая власть кончилась, а новая еще долго будет все в руку собирать заново. Законов нет, судов нет, владетели схлестнутся за свои старые обиды, у кого мечей больше, того и сила, это же просто праздник какой-то! Мы уйдем на покой богачами при своей земле! Я уже и замок присмотрел, хороший такой, ворота просто смех и грех, кулаком вынести можно, а хозяйкой одна лишь вдовушка! Я имущество приберу, на вдове женюсь, а потом она куда-нибудь денется. Может со стены упадет, может грибков не тех поест. И буду я уже не рыцарь Риксано, четвертый сын нищего рода, а Риксано аусф что-то там, запамятовал название. А ты хочешь свой замок?
— Не отказался бы, — улыбнулся Бьярн.
— Тогда в чем беда, что тебе за дело, до древних рисунков?
Старик тяжело вздохнул, чувствуя тяжесть доспеха. Плохо быть старым. Очень плохо. И умирать плохо. Но иногда приходится…
— Когда я помру, — негромко сказал седой воин, — то предстану перед Господом. И Он положит мои грехи на одну чашу весов, все убийства, насилие, все зло, которому нет счета. А затем спросит, есть ли хоть что-то, чем я мог бы уравновесить ее? Было ли хоть одно достойное дело в моей жизни. Что же я скажу ему?..
Теперь все кнехты прекратили работу. Кто-то продолжал стягивать кольцо вокруг странного и явно скорбного головой бронелоба. Кто-то поневоле заслушался. А чего, спешить то уж некуда…
— Дружище, это же просто! — рассмеялся враг. — Ты скажешь, что выбрал достойную жизнь без лишений и презренного труда, и наслаждался ею до последнего мгновения! А после пойдешь в ад, где тебя будет ждать хорошая компания! Кружка горячей смолы всяко будет покрепче любого вина! — Риксано беседа забавляла. А Бьярн уже понял, что подмога не придет.
Солдаты дружно расхохотались.
— Нет, Риксано, нет. Я скажу Ему…
Бьярн помолчал, чувствуя под рукой верный меч. Клинок иззубрился, потерял остроту, немало железа он сегодня порубил, извлекая души из тел. Но это херня и никчемные котяхи на хвосте, главное, чтобы не сломался! Прадед, конечно, поймет… Но к чему портить хорошую вещь?
— Господи, скажу я, в моей жизни было одно достойное дело, за которое не стыдно. Когда темные души пришли, чтобы разрушить благословенное Тобой чудо, я встал у них на пути. И убил их.
Бьярн ринулся вперед без крика и предупреждений, молча, как выпущенное из требушета ядро. Вломился в хилый строй пехоты и расшвырял их как боевой кабан. Крутнулся на месте, описывая мечом полный круг, не стараясь попасть затупившимся лезвием — стальной дрын сам по себе бьет как хорошая дубина и не застрянет в чьей-нибудь башке.
Заметил краем глаза движение — а вот кто у нас самый дерзкий и быстрый? — перехватил клинок левой рукой и поймал кнехта на удар от груди перекрестьем меча. Выбил глаз, тут же с разворота корпусом приложил рукоятью второго смельчака, так, что зубы полетели веером в брызгах крови.
— Я ваши трупы выебу, бляди! — проревел Бьярн и занес над головой страшный меч, на котором играл красными отблесками свет факелов…
Глава 31
Контрольный узел
Обычно сказки заканчиваются тем, что трупы по колено, и кровь повсюду… И наши обязательно побеждают. Но Керф повидал немало схваток. А уж трупов-то — давно со счету сбился! Мечника сказками не обдурить — он всегда знал, что ерунда это. Не бывает так!
Оказалось, бывает.
В зале, у фрески, трупы лежали вповалку, чуть ли не слоями. А крови столько — что хоть плещись в ней, уподобившись графине из очередной сказки — та про вечную молодость вроде или нет?
Здесь дрались. Насмерть. Запредельно!
Бьярн стоял у стены, оперевшись на меч. Доспех почернел от грязи и крови. Металл топорщился рваными краями и дырами. Керф помотал головой — если это осталось от доспеха, то, что же под ним?..
На лицо тоже было страшно смотреть. Одно ухо начисто срублено, тянется через левый глаз глубокая рана, от лба до подбородка.
Но рыцарь стоял. И, судя по хрипу, даже пока, дышал, с характерным присвистом человека, которому осколки ребер пробили легкие
Керф потер свое отсутствующее ухо — Бьярн решил догнать или передразнивал? — подошел вплотную, встав так, чтобы не попасть под случайный удар.
— Бьярн, ты живой, старый хер?
Единственный глаз рыцаря медленно повернулся, нашаривая мечника.
— Помоги… развернуться… — тихо выговорил Бьярн, с трудом выговаривая отдельные слоги. — Ноги… все. Пиздец…
— Сейчас, дружище, сейчас, — Керф подхватил бойца под железную руку, принял вес израненного тела, которое уже не держали столь же побитые ноги.
— Я… должен…видеть…
Развернуть на месте тяжелого человека в броне оказалось нелегко. Бьярн не падал только благодаря мечу, опираясь на него, как на костыль. Но все же удалось. Рыцарь оказался лицом к лицу с фреской. Рисунку сильно досталось, по нижней части крепко прошлись клинками. Брызги красного щедро пятнали стену. Но все же большая часть древней картины осталась в целости. Бьярн сощурился, кривя губы в болезненной гримасе.
— Кра… си… во, — выговорил боец, Помолчал, роняя с губ капли крови на и без того заскорузлую бороду. А затем сказал непонятно, с каким-то затаенным триумфом, почти без запинок. — Чаша пустой не будет.
Бьярн упал, молча и сразу, в железном скрежете. Отвалился державшийся на обрывке ремешка наплечник, разошлась по трещинам левая перчатка, которой воин отражал удары вместо щита. Рыцарь лег, словно каменное изваяние на гробовой плите, так и не выпустив рукоять меча.
Мечник выругался, не сдержавшись. Обернулся, услышав быстрые шаги. К ним спешили Кэлпи и Лукас с Рыжим. Привратник содрал с себя изрубленную кирасу и остался лишь в одном мокром от пота гамбезоне. Студент зачем-то сжимал обломок копья, с одной стороны вымазанном в чем-то, удивительно похожим на мозги. Один арбалетчик, казалось, не дрался целый день на стене, а мирно почивал у теплого очага.
— Господь наш милосердный, — пробормотал Керф, снова переведя взгляд на лежащего старика.
Из-за дымящейся башни показался краешек солнца, позднего, по-осеннему неяркого. Первые лучи упали на землю, побежали, играя красными бликами, по лужам стылой крови. Упали на Бьярна, омывая мягким светом, и на мгновение показалось, что в страшно изрубленных доспехах лежит не седой рубака со злобной и порубленной мордой, а юноша, дивно красивый, с чистым ликом. Молодой человек, чья душа еще не почернела от груза тяжких грехов, Бьярн, каким он был давным-давно или мог бы стать, повернись жизнь иначе. Керф моргнул и чудное видение пропало. Показалось, наверняка…
— Вот ведь забавная штука, — мрачно сказал Лукас и, посмотрев на копье, швырнул его в сторону.
