Ознакомительная версия.
А история у Толмачевых случилась вот какая.
Наталья — женщина яркая, с сильным характером — держала своего муженька, милицейского подполковника, что называется, под собственным каблуком. И когда пост губернатора занял Гусаковский — мужчина тоже видный и с сильным и независимым характером, что-то и где-то у председателя краевого суда Толмачевой и генерала-губернатора, как вначале стали называть Андрея Ильича, как-то пересеклось. Как бы то ни было, а только вот зачастила судья в губернаторские апартаменты. И до того женщина весьма независимая, Наталья Павловна теперь и вовсе стала мыслить в единственно верном направлении, поправляя при случае даже самого губернатора. Который поначалу относился к возвышению Натальи с насмешливым поощрением: мол, давай, не боись, дуй до горы, а я поддержу при случае. Она и «дула». Да так, что вскоре заговорили, что закона в крае не существует, поскольку его подменяет мадам Толмачева.
В семье у нее начались нелады. Пошли разговоры о разводе, который не отразился бы особо ни на чем, поскольку детей у Толмачевых не было. И вот в этот-то как раз период и случилась беда. Муж Натальи был страстным рыболовом и не упускал случая съездить на подледную рыбалку. В тот раз собралась большая компания, разные там оказались люди. Короче, что-то там у них произошло — то ли выпили больше, чем следует, то ли так ссора какая, но бросил вдруг компанию Толмачев, собрал свои вещи да и ушел через реку на станцию. Но не дошел, мало ли что бывает с одиноким путником в тайге? Когда узнали об этом, то есть, по сути, на третий аж день, как-то лениво организовали поиски, да тут же и прекратили, обнаружив какую-то свежую полынью. Посчитали, что в ней и нашел могилу подполковник. И рассказывали об этой нелепой истории с кривыми ухмылками, с издевочками, с косыми взглядами в сторону Натальи Павловны. А она к этому времени расцвела на диво — перестала постоянно хмуриться, заулыбалась, раздобрела телом, одеваться стала броско и дорого. Даже приговоры вроде бы стали помягче. Впрочем, злые языки поговаривали, что кто-то помог Толмачеву — сам бы он нипочем ни в полынью не угодил, ни к зверю на зубы не попал. Толковый был мужик, хотя и по бабьему делу слабоват. То ли немощен, то ли действительно жену не любил. Так что сожалели о его безвременной кончине или пропаже, как ни назови, лишь немногие, хорошо знавшие этого доброго человека.
А Наталья Павловна была в фаворе и после этого. До тех самых пор, пока не появилась из Москвы новая дива — Лидия Горбатова. Ну уж с ней состязаться у Толмачевой не было никакой возможности. И первое ее поражение было отмечено необычайно суровым приговором по какому-то делу, в общем, достаточно пустяковому. Вот так и возвратилось все на круги своя…
Из всего узнанного в этот вечер Юрий Петрович мог с помощью Галиной подружки сделать лишь единственный вывод, полезный для себя. Если бы он захотел выиграть дело в суде, ему бы пришлось, утверждала подружка, обаять Наталью Павловну, затащить ее в постель, хорошенько помотать ей душу, а затем искренне сознаться, что Лидка Горбатова по сравнению с ней — сухая и невкусная вобла. Вот разве что тогда… Но этот путь был слишком уж для Юрия Петровича сомнительным, да и попросту недостижимым. Опять же и Галочка смотрела скептическим взором, слушая слишком вольные советы подруги. Да и засиделись они уже, детишкам спать пора…
Впрочем, встреча эта оказалась очень полезной. Конечно, ни на какие «специальные» действия Гордеев не решился бы, но кое-какие черты характера судьи Толмачевой на всякий случай знать следовало. Мало ли как фортуна-то повернется! Дело живое, непредсказуемое.
А еще Юрий подумал, что в принципе платить за номер, в котором не живешь, по меньшей мере глупо, хоть и платит он не из своего кармана. Все его расходы вела Галина Федоровна и уверяла Юрия Петровича, что эта деятельность доставляет ей дополнительное удовольствие.
Она же, когда Юрий рассказал ей о предложении Салмана, дала вполне разумный совет. А почему, собственно, не воспользоваться возможностями этого человека? Если Салман обещает организовать встречу с обвиняемым в убийстве соплеменником, зачем же отказываться? И совсем не обязательно в этом случае идти к судье. И афишировать свои возможности тоже совершенно не следует. Но овчинка стоит выделки — оправдание Султана мгновенно снимет все обвинения и с Минаева. Все ведь взаимосвязано!
Вообще-то Юрий уже и сам подумывал о таком решении вопроса, а совет Гали лишь подтолкнул его к принятию решения.
В тот же вечер, встретившись в гостинице с Салманом, которого вызвал все через того же молодого человека, встреченного в холле гостиницы, он сказал, что готов для начала поговорить с глазу на глаз с Султаном Бецоевым, оценить возможности защиты, а потом окончательно договориться об условиях.
Салман отнесся серьезно и обещал прямо завтра же решить вопрос положительно. Ему тоже совсем не светило сидеть тут без дела в ожидании, когда еще будет суд, который освободит ни в чем не виноватого его земляка.
Лысый Салман сдержал свое обещание. Деньги вообще обладают куда более сильной властью, нежели самый строгий закон. Двое кавказцев из окружения Салмана привезли Юрия Петровича в СИЗО, попросили немного подождать, а потом пригласили пройти в помещение. И когда он, сопровождаемый ими и суровым на вид контролером, поднялся в один из следственных кабинетов, Султан уже ожидал его там.
Гордеев попросил оставить его наедине с арестованным, и все послушно вышли.
— Кого я вижу! — с легкой, но совсем не оскорбительной насмешкой воскликнул Гордеев, садясь и протягивая руку Султану, который смотрел на него недоверчиво. — Что, совсем уже забыл, как деньги собирался печатать, а?
Искры вспыхнули в глазах заключенного — вспомнил.
— Ну, рассказывай, как попал сюда, кто постарался? И учти, времени у нас с тобой, Султан, совсем мало, поэтому давай только самое главное. Салман предупреждал тебя, что надо говорить как на духу, честно?
— Говорил, — подтвердил Султан.
— Тогда давай, не тяни резину…
Банальная до ужаса история. По принципу — был бы человек, а дело найдется. Потрясающая мерзость давно, казалось бы, ушедшего времени. Казалось бы… а оно никуда и не девалось, это время. Или, вернее, его индивиды. Которые и олицетворяют насквозь прогнившую правоохранительную систему. И заменой одного министра на другого тут, к сожалению, ничего путного не добьешься. А мерзость лишь усугубится, почуяв, что ее-то как раз никто и пальцем тронуть не хочет.
Словом, Султан рассказывал, репортерский магнитофон Юрия Петровича писал исповедь. Потом все это будет расшифровано, подписано обвиняемым и станет обличительным документом против тех, кто без всякого стыда и совести сварганил это насквозь гнилое и подлое дело.
Султан ничего не скрывал — рассказывал о пытках, побоях, угрозах, описывал тех зверей-ментов, которые «трудились» над выбиванием из него нужных им показаний. Рассказал и о соседях по камере, которые решили натянуть нос гнидам ментам. Если надо, каждый из них тоже подтвердит.
А затем Султан по просьбе Гордеева написал заявление, где совсем уже кратко, ссылаясь на более полный рассказ, изложил свой протест.
Имея это в кармане, Гордеев пообещал, что займется делом Бецоева, и спокойно удалился из здания СИЗО, будто был не в закрытом для всех тюремном заведении, а в обычной коммунальной квартире.
Незаконно? А что здесь вообще может быть законного?…
Подъезжая к гостинице снова, Юрий Петрович внимательно оглядывался. Водителя он на всякий случай отпустил. Галя была на комбинате — надо же знать, что там делается в отсутствие директора.
Осторожность не помешала. Когда адвокат поднимался по ступеням к входным дверям, его негромко окликнули из стоящей у бордюра далеко не новой машины:
— Юра! — Вот так, простенько и знакомо.
Он обернулся и увидел за опущенным стеклом улыбающуюся физиономию Фили Агеева.
— Прокатиться маленько не желаешь?
— С удовольствием! — Гордеев быстро сбежал по ступенькам и сел в машину. — Ну, здравствуй. — Он пожал руку Агееву, огляделся в салоне. — Где взял?
— Неподалеку, в прокате. Давай отъедем куда-нибудь, надо поговорить… Тебе еще хвост не приделали?
— Пока что-то не замечал, — неуверенно ответил Гордеев. — Но у меня тут неожиданно появились новые клиенты.
И Юрий рассказал о Салмане, вспомнив еще свое люберецкое дело, и о Султане, который и является главным фигурантом в деле Минаева, а также о сегодняшней своей встрече с ним в СИЗО и сделанной там записи.
— Мне сейчас надо добиться, чтобы следователь устроил им очную ставку. Со всеми вытекающими. Теперь-то уже Султану те садисты не страшны, он может отказаться от всех своих признаний. И тогда дело Минаева рухнет. Но у местной Фемиды, кажется, на Минаева иные планы. Они хотят просто продержать его в тюрьме подольше, чтобы успеть покончить с комбинатом. А потом он им будет уже не нужен. Пусть торжествует справедливость, если этого еще кому-то хочется… Вот какая грустная картинка.
Ознакомительная версия.
