Глеб опустил стекло, выбросил чертика за окно и включил фары. Только теперь он заметил, что снова пошел снег – крупные, словно бутафорские, пушистые хлопья медленно вальсировали в свете фар, бесшумно ложась в раскисшее месиво, сплошным слоем покрывавшее асфальт. Была середина марта, но зима не собиралась сдаваться без боя – так же, как и Глеб Сиверов. Слепой криво улыбнулся – аналогия получилась неудачная, и продолжать ее не стоило. Зима была обречена на поражение, и то, что очень скоро она вновь вернется на московские улицы, для Глеба ничего не меняло: если он погибнет сейчас, то не вернется вместе со снегом и не взойдет с травой. В траве и деревьях наверняка продолжит существование частичка его тела, но не личности, и новый оборот земного шара вокруг дающей ему свет и тепло звезды не возродит наскочившего на пулю Глеба Петровича Сиверова… Или возродит? Хорошо бы, кабы так. Может быть, новый Сиверов будет чуточку умнее?
Он покачал головой, отгоняя посторонние мысли, как назойливых мух, вдавил сигарету в пепельницу под приборным щитком, пошарил рукой в поисках ручки настройки приемника, вспомнил, что здесь его нет, и вывел автомобиль со стоянки.
Глеб посмотрел на хронометр. Скорее всего, Забродов уже пьет коньяк у себя дома, потирая руки и подсчитывая, сколько ему отвалят за голову Слепого. Вероятность того, что он все еще не выбрался из катакомб, была очень мала, но она существовала, и, если Глеб не хотел упустить шанс быстро закончить это дело, ему следовало поторапливаться. Он уже прикинул, через какой вход бородатый диггер провел Забродова в лабиринт. Вряд ли он пойдет другой дорогой.
Слепой очень надеялся на то, что у Забродова достанет ума не попасть под случайную пулю, выпущенную каким-нибудь нервным омоновцем – он хотел прикончить своего бывшего инструктора лично, чтобы посмотреть, как тот умирает, и убедиться в его смерти. То, что сделал с ним Забродов, было последним наиболее убедительным уроком, окончательно уверившим его в том, о чем раньше он только догадывался: верить нельзя никому вообще, и, если ты хочешь выжить, необходимо всегда стрелять первым.
Он проскочил перекресток на желтый сигнал светофора и на следующем перекрестке свернул налево, автоматически отметив, что ничего похожего на слежку позади не усматривается. В общем-то, это было в порядке вещей: скорее всего, его все еще искали внизу. Возможно, в данный момент охотники пробирались по вонючим канализационным трубам прямо у него под ногами, отделенные от своей ускользнувшей добычи многометровым слоем асфальта, брусчатки, битого кирпича и земли, светя своими бесполезными прожекторами и пугливо озираясь по сторонам. В общем-то, Глеба мало интересовало то, чем они там занимаются, но сознавать, что они опять остались с носом, было приятно.
Он едва не проглядел запорошенный снегом армейский «лендровер», припаркованный у тротуара на противоположной стороне улицы. Машина была все та же, только номера сменились на новые, да цвет стал немного темнее – видно было, что кузов перекрашивали. Поначалу Глеб даже не поверил своим глазам, но машина была, несомненно, именно та – вряд ли кто-нибудь еще, кроме Забродова, стал бы столько времени поддерживать в рабочем состоянии этого видавшего виды ветерана. Слепой подумал, что Забродов очень неплохо устроился в жизни, раз может позволить себе такие долгосрочные и дорогостоящие причуды.
Он развернулся посреди тихой улочки и припарковал свою «люмину» перед «лендровером». Теперь оставалось только ждать. Даже если Забродов выбрался на поверхность где-нибудь в другом месте и сейчас обсуждал с кем-то дальнейшие планы по поимке Слепого, за своей машиной он должен был вернуться в любом случае – судя по всему, она была ему дорога, и видимых причин бросать ее на произвол судьбы у него не было.
Он просидел так больше часа, спокойный и сосредоточенный, как притаившийся у мышиной норы кот.
Со стороны могло показаться, что он задремал, но глаза из-под полуопущенных век неотступно наблюдали за «лендровером», целиком просматривавшимся в зеркальце заднего вида. Когда стрелки часов перевалили за десять вечера, его терпение было вознаграждено.
Забродов появился именно оттуда, откуда и должен был появиться, если все это время провел под землей. Глеб удивился: что он там делал столько времени, неужели вместе с омоновцами гонялся за призраками в пустых коридорах? Бывший спецназовец выскользнул из узкой щели между двумя старыми зданиями, в одном из которых располагалась пельменная, а в другом – ателье по пошиву форменной одежды. Щель была узкой, но снег в ней был утоптан на совесть – туда часто сворачивали посетители пельменной, чтобы облегчиться после обильных возлияний. Слепой не любил этот вход в катакомбы из-за запаха, и, судя по выражению лица Забродова и по тому, как тот поочередно задрал обе ноги и придирчиво осмотрел подошвы, на него витавший в узкой кирпичной щели душок тоже произвел не самое приятное впечатление. Удовлетворенный результатами осмотра, Забродов бросил беглый взгляд по сторонам и решительно направился к своей машине, закуривая на ходу и неодобрительно косясь в сторону слишком тесно прижавшегося к переднему бамперу «лендровера» «шевроле» – похоже, ему лень было сдавать назад. Будь у него такая возможность, Слепой успокоил бы его, сказав, что сдавать назад ему не придется.
Глеб вынул из-под куртки «магнум» и взвел курок. Умнее всего было бы выстрелить в Забродова прямо сквозь заднее стекло «люмины», но разбитое стекло – это не только сквозняк, но и особая примета, поэтому он осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверцу и опустил ногу в податливую снеговую кашу.
Забродов уже отпер замок и начал открывать дверцу, когда Глеб выпрямился во весь рост и поднял револьвер на уровень глаз. Похоже, отставной инструктор все-таки был начеку: в последний момент он уловил характерное движение Слепого и метнулся за открытую дверцу своего автомобиля. Глеб заметил, как крупнокалиберная пуля вырвала клок кожаной куртки чуть ниже плеча Забродова – он все-таки достал инструктора, но тот все еще был жив и очень опасен: его бельгийский револьвер гавкнул из-под нижнего края дверцы, как цепная собака из подворотни, и пуля разбила левое зеркало зеленого «шевроле».
Глеб опустил ствол «магнума» ниже, но тут совсем рядом раздался истошный вопль милицейской сирены, и из-за угла метрах в ста позади вывернулся милицейский «форд». Слепой нажал на курок, не целясь, и пуля ударила в асфальт рядом с «лендровером», забрызгав его открытую дверцу снеговой кашицей. Глеб упал на сиденье «люмины», пригнулся пониже на тот случай, если Забродов начнет стрелять, и дал газ. Потрепанный «шевроле», пробуксовав задними колесами в глубокой серой слякоти, рывком снялся с места и, задев крылом стоявшую впереди серую «восьмерку», устремился в сторону мигавшего на дальнем перекрестке светофора. Сворачивая за угол, Глеб посмотрел в зеркало заднего вида и удовлетворенно улыбнулся: милицейский «форд», завывая, как баньши, несся следом, но перед «фордом», подскакивая на выбоинах и разбрызгивая грязный полурастаявший снег, отчаянно вращал высокими колесами старый армейский «лендровер» с укрепленной на капоте запаской – Забродов горел желанием довести дело до логического завершения, и Глеб решил, что было бы нечестно отказать ему в его последнем желании.
Зеленый «шевроле», набирая скорость и игнорируя сигналы светофоров, несся прочь из города, увлекая за собой погоню.
Когда Слепой вышел из норы, Илларион Забродов еще некоторое время сидел неподвижно, меланхолично куря и разглядывая сложенные из неровно состыкованных железобетонных блоков стены подземной камеры. Он обводил взглядом убого обставленный каземат, пытаясь понять, как его ученик, который, сложись обстоятельства немного иначе, мог бы стать другом, дошел до подобной жизни. «А что, если бы такое случилось со мной? – думал Илларион, пуская дым в потолок и прислушиваясь к грохоту за стеной – похоже, совсем рядом проходила линия метро. – Что бы я стал делать тогда?»
Представить себя на месте Слепого у него никак не получалось – все упиралось в то, что он с самого начала вряд ли согласился бы на предложение стать наемным убийцей. Киллер – это всегда киллер, служит он в ФСБ, армейской разведке, работает на преступную группировку или ведет собственный бизнес.
Можно сколько угодно трясти перед собственной совестью своим служебным удостоверением, и совесть будет вполне довольна, поскольку она в наше сложное время все чаще идет на компромиссы, на глазах утрачивая профессиональную пригодность, но рано или поздно личина респектабельного офицера, выполняющего свой служебный долг, не выдержав напряжения, трещит по швам, и киллер осознает себя до конца, а человеческая жизнь окончательно утрачивает для него какую бы то ни было ценность. Киллер убивает не потому, что это необходимо, а потому, что ему за это платят. Представить себя в подобном качестве Забродов не мог, и потому о том, что творилось в душе Глеба Сиверова, ему оставалось только гадать.
