– Чертовски дорогой подарок. Значит, человек должен быть очень важный для тебя.
– Хочется сделать…
– Нет, если хочется, то забирай. Я даже сделаю для тебя скидку.
– Не надо делать скидку. У меня есть книга по хиромантии, помнишь, я тебе показывал?
– Львовское издание?
– Да, – сказал Забродов.
– И что ты предлагаешь? – Марат Иванович оживился, даже забыл о чае, который стыл в чашках.
– Я тебе отдам эту книгу, и сколько скажешь, столько доплачу.
– Да ты что, Илларион, за кого ты меня держишь?
Я-то знаю, сколько стоит эта книга начала девятнадцатого века. Одна обложка… Она дороже браслета стоит, правда, ненамного, но…
– Ловлю на слове, – тут же сказал Забродов, – если ты говоришь, что дороже, пусть так оно и будет.
Значит, в счет включаем и ремонт застежки.
– Согласен, – тут же сказал Марат Иванович.
– Только книга у меня не с собой, лежит дома.
Хочешь, завтра привезу? ; Марат Иванович положил браслет в деревянный футляр и подвинул его к Забродову.
– Браслет можешь забрать хоть сейчас. Тебе я верю.
– Еще бы ты мне не верил! Я у тебя почти все свои книги хранил, не боясь за их сохранность, – и они оба, глядя друг на друга, улыбнулись. – Можно я воспользуюсь телефоном?
– Илларион, тебе в моей лавке можно все, я разрешаю даже на голове ходить.
– На голове не умею, а на руках, пожалуйста. Но не стану этого делать, а то твоя помощница перестанет меня считать серьезным человеком.:
– Тебя-то она серьезным считать не перестанет, а вот обо мне может подумать, что старик Пигулевский в маразме.
Илларион снял трубку, а Марат Иванович, покинув маленькую комнатку, направился в торговый зальчик.
Он не хотел мешать своему другу разговаривать по телефону, он понимал, что, скорее всего, Илларион будет звонить женщине.
Так оно и случилось.
– Алло, – услышал Забродов голос Болотовой.
– Здравствуй, Наталья, это я.
– Илларион, ты?
– Я, – коротко бросил Забродов.
– Где ты пропадал? После того вечера…
– Я все знаю, Наталья. Как ты?
– Ничего, вроде бы работу закончила, вроде бы все довольны. Устала чертовски, в квартире холодно.
– Все еще не включили отопление?
– Да ну их к черту! Они раскопали весь двор, то ли трубы, то ли еще что. Горячую воду дадут через четыре дня, так что я страдаю от холода.
– А что если я к тебе приеду?
– У меня холодно, – произнесла женщина, – у меня даже еды в доме нет, даже угостить тебя будет нечем.
– Чай у тебя есть?
– Чай есть, кофе есть и даже коньяк.
– А ты говоришь – ничего. Я еду.
– Как скоро? – спросила Наталья, глядя на свое отражение в зеркале оценивающе.
«Господи, я плохо выгляжу», – подумала она.
– Да, приезжай, – сказала она в трубку.
– Через час у тебя.
– Во двор не въедешь, Илларион, все перекопано.
– Я это понял.
Распрощавшись с Маратом Ивановичем, Илларион бросился к машине. Ему хотелось как можно скорее увидеть Наталью, он понял, что скучал по ней, что, может быть, сейчас эта встреча сможет развеять ту тоску, которая его охватила, не дает ему жить.
Он поднялся на площадку, позвонил. Наталья открыла.
– Проходи, – она посмотрела на Иллариона, словно бы не решаясь впустить.
Забродов сам сделал шаг навстречу. Наталья привстала на цыпочки и поцеловала Иллариона в холодные губы.
– Это тебе, – Илларион подал женщине деревянный футляр.
– Что это?
– Открой, посмотри.
Наталья подняла крышечку и ахнула:
– Ты купил этот браслет? Но ведь он стоит бешеные деньги!
– Нет, – покачал головой Забродов, – я его выменял. Когда я был еще мальчишкой, мы с друзьями часто менялись между собой: фонарик на ножик, значок на медаль. Короче говоря, обмены были самые невероятные. Вот и сейчас я выменял, вспомнив детство, и заполучил вещь, которая тебе нравится.
– Да, мне очень нравится этот браслет. Но ведь сломана застежка, и антиквар говорил, починить его невозможно.
– Починили, иначе я не стал бы тебе его дарить.
– В самом деле, починили… – немного грустно произнесла Болотова. И он стал, как его собратья, а раньше отличался, но теперь о нем можно говорить, это тот самый браслет, застежку которого никто не мог починить целых два года. – Проходи же, раздевайся.
В квартире было тесно. И как у большинства тех, кто занимается искусством или связан с ним, в квартире царил своеобразный художественный беспорядок.
– Садись, садись на диван, – сказала Наталья, аккуратно опуская на черный комод футляр с браслетом. – Сейчас я приготовлю чай, кофе. Но коньяк…
– Ты правильно догадалась, коньяк я пить не буду, за рулем.
– Ну, что там.., по тому делу?
– Пока ничего.
– Я пойду домою чашки, – извиняясь, произнесла Наталья.
Она успела привести себя в порядок, но грязную посуду вымыть времени не хватило, и теперь ей предстояло заняться именно этим. Она удалились на кухню, а Илларион сидел, осматривая большую комнату.
Спальня, как он догадался, за стеклянной дверью, которая изнутри была затянута темной шторой. В квартире действительно было прохладно и сыро, дом старый, стены толстые.
И тут он увидел фотографии скульптора Хоботова, приколотые к компьютеру. Сразу он не обратил на них внимания, вернее, увидел, но даже не стал присматриваться, А сейчас произошло какое-то удивительное явление: тот фоторобот, который был у него, наложился на изображение Хоботова и практически совпал.
Он подошел и почти минуту рассматривал одну фотографию за другой. Затем перешел на кухню:
– Наталья, а что это за скульптор у тебя над компьютером?
– Это… Я уже закончила о нем статью, забыла снять фотографии, – женщине было немного не по себе от обилия грязной посуды, оттого, что кухня не убрана. Ей хотелось как можно скорее выпроводить Иллариона в большую комнату. – Ты мне мешаешь, – сказала она.
– Погоди, погоди, Наталья, где он живет? Адрес ты знаешь?
– Ревнуешь?
– Нет, мне нужен адрес.
– Конечно, знаю, – и она назвала адрес.
– Спасибо, – произнес Забродов, понимая, что ему уже не до чая, не до кофе и даже не до объяснений.
Слишком явным было совпадение фоторобота и Хоботова на фотографии. – А что он лепил?
– Скульптура у него называется «Лаокоон», ремейк. Да, да, по мотивам «Лаокоона». Удивительная работа, я никогда ничего подобного в своей практике не встречала. Сейчас многие этим занимаются. Время такое – конец столетия – и многие художники, скульпторы начинают пересматривать то, что было сделано их предшественниками сто, двести, пятьсот лет тому назад. А Хоботов отскочил на две тысячи лет в прошлое и занялся…
– Что он за человек? – спросил Илларион, почти не слушая то, о чем говорит Болотова.
– Нормальный человек. Как все скульпторы, немного не в себе, но чертовски талантлив. Несколько дней назад я с ним говорила, так он стал вообще каким-то странным, словно бы с ума сошел. А что такое, Илларион, почему ты о нем расспрашиваешь? – Болотова подумала самое элементарное, что Илларион ревнует ее к скульптору. – Я тебе о нем уже рассказывала.
И сейчас Илларион вспомнил, где и при каких обстоятельствах видел лицо Хоботова:
«Да, это случилось, когда я сам завез Болотову сдавать пленку, а затем забрал маленькие контрольные снимки из проявки. И тогда же я мельком видел его лицо на снимках».
– Послушай, Наталья, ты извини меня, мне надо ехать, у меня очень срочное дело, чрезвычайно срочное. Ты меня извини.
– Почему ты меня не предупредил.
– Забыл.
Илларион еще раз переспросил адрес. Наталья была обескуражена, когда дверь закрылась и Илларион покинул ее квартиру. Она слышала, как он сбегает вниз по лестнице, торопясь.
«Причем тут Хоботов? Куда он бежит? Почему он так неожиданно ушел?»
Она налила в бокал коньяка и, сделав несколько глотков, прикурила сигарету. Она пыталась понять, что происходит.
«Скорее! Скорее в мастерскую!» – «лэндровер» мчался, обгоняя все попутные машины.
А Леонид Хоботов сидел на диване и читал газеты, вернее, лишь то, что касалось маньяка, вырезавшего кресты на затылках задушенных жертв.
В дверь постучали.
«Кто это?» – подумал Хоботов, поднялся и открыл.
– Что надо? – сказал он, увидев перед собой Забродова.
Он сразу же вспомнил этого мужчину, он его видел раньше. Видел с Болотовой, видел, как он входил в кафе, видел, как уходил.
«Это у него ночевала Болотова. Стерва!» – о Штурмине он даже не вспомнил, как не вспоминает скульптор о слепке, с которого уже сняли форму.
– Что тебе надо? – прорычал Хоботов.
– Бороду сбрил, голову побрил? Думаешь, тебя никто не узнает?
– О чем это ты? Входи, – Хоботов впустил в мастерскую Забродова и тут же бросился убирать газеты с журнального столика.
Это не ускользнуло от взгляда Иллариона. Его догадки и предположения подтвердились. Но догадки и предположения это одно, Забродов хоть и привык полагаться на интуицию, но тут лучше иметь факты, желательно неопровержимые.