– Ну что, Вася, – обратился он к Магометову, – теперь ни одна сволочь не проскочит?
– Нет, не проскочит. А если кто и сунется – взлетит на воздух, клочков не соберешь. Столько мин понатыкали – все, что были, использовали.
– Это ничего, – сказал полковник Сазонов, сворачивая карту и пряча ее в планшетку. – Теперь уже можно быть спокойным, если кто и сунется, то только ангелы.
– Какие ангелы? Нет здесь никаких ангелов, – широко заулыбался не посвященный в планы с вертолетом Василий.
– Ладно, иди. Хотя, погоди, занеси киношникам, этим сумасшедшим, воды.
Да… и пожрать чего-нибудь.
– А чего им дать?
– Брось им пару банок тушенки, буханку хлеба и флягу воды. Да смотри, никому в голову не угоди.
– А может, поморим голодом? – опять заулыбался Магометов.
– Не рассуждай, иди выполняй приказ. Да пошевеливайся! полковник нетерпеливо посмотрел на Васю и подумал: «Вообще-то, от киношников стоило бы избавиться», – но не стал говорить этого Магометову, зная, что подчиненные скоры на расправу.
– Полковник… – задержался в дверях Магометов, – мужикам девка понравилась, хотят вытащить ее из ямы и трахнуть.
– Пусть только кто попробует! – разъярился Сазонов. – Я его самого трахну!
Ствол в задницу засуну и весь рожок выпущу.
– Хорошо, хорошо, передам.
Магометов и сам был не прочь заняться Ханной Гельмгольц, но, видя, как рассвирепел командир, поспешил отказаться от всяких физиологических фантазий.
Чикаться, он знал, Сазонов не станет и пули не пожалеет. Тем более, народ уже начал роптать, мол, полковник обещал, что только завезем этот долбаный груз в зону, а там он со всеми и рассчитается. Но, насколько понимал Магометов, денег у полковника пока нет, он чего-то ждет, все куда-то упорно звонит, с кем-то разговаривает, кого-то стращает… Ну а раз денег пока нет и не предвидится, так и бунт бессмыслен. Магометов попробовал как-то подойти к Сазонову и исподволь, полунамеками, поинтересоваться – когда же расчет. В результате чего полковник Сазонов побагровел, налился кровью и ударил кулаком по столу:
– Я сказал, получишь – значит, получишь свои вонючие деньги. И не лезь ко мне с дурацкими вопросами. Остальным скажи, чтобы заткнулись и не выступали, я свое слово всегда держу.
Тогда Магометов ушел несолоно хлебавши и напарникам посоветовал, что лучше потерпеть, переждать. Все равно, какими бы они настойчивыми ни были, как бы ни щемили полковника, денег ему взять неоткуда, разве что из воздуха.
Им и в голову прийти не могло, что деньги действительно появятся с воздуха, то есть прилетят на вертолете, который должен сесть на скотном дворе.
Слава Богу, территория большая, почти настоящий аэродром. Но вертолета еще надо дождаться. Правда, о существовании какого-то там вертолета никто из подчиненных Сазонова пока и не догадывался.
Приближалась ночь. Сумерки все плотнее окутывали окрестности, все постепенно таяло, теряло очертания. Нигде в округе не было видно ни огонька.
Небо усеяли звезды. Служба шла, часовые менялись. Полковник Сазонов сидел за столом с телефонной трубкой в руках. Он злился, нервничал. Это было видно по тому, как подрагивают его пальцы, кривится рот и как яростно он сплевывает себе под ноги, даже не растирая плевки на досках пола.
Истекающий кровью Володька Кондаков пробирался к ближайшему КПП. Время от времени он терял сознание, падал в траву, отлеживался, вновь открывал глаза и удивлялся, что уже ночь, и начинал прикидывать, как долго он пролежал без сознания. И продолжал ползти, где на четвереньках, где опираясь на палку. Он решил: надо добраться до людей, лучше всего до милиции и рассказать обо всем, что он видел. Рассказать, как взорвался автобус, что его друзей – съемочную группу захватили военные. Хотя пленников, не исключено, уже давным-давно выпустили. Но на этот счет Кондаков мог только строить догадки.
Его сознание мутилось, перед глазами плыли какие-то видения. То возникали картины детства, то вдруг он видел и слышал лай озверевших псов, бегущих за ним следом. А он пробирается по глубокому снегу, который доходит ему до пояса, падает, спотыкается, и ему все время страшно хочется пить. Он сгребает снег в пригоршни и запихивает в рот. Но снег почему-то не тает, и во рту вместо желанной влаги – невероятные сухость и жжение.
Кое-как Кондаков выбрался по крутому откосу на гравийку и уже на ней окончательно потерял сознание, опустившись вначале на четвереньки, потом, скорчившись, упал прямо в глубокую колею. Откос забрал у него последние силы – доконал.
Глеб Сиверов проверил полдюжины мест, где по его предположению похитители могли спрятать ядерный фугас. Но проверки пока ничего не дали. Мотор натужно ревел, Глеб гнал свой «уазик», изрядно забрызганный грязью, на предельной скорости. Только чудо спасло Володьку Кондакова. На какое-то мгновение Сиверов сбросил скорость, увидев перед собой довольно глубокую колдобину. И тут луч правой фары выхватил что-то темное, лежащее метрах в десяти прямо на дороге.
Глеб нажал на тормоз. «Уазик» еще проехал метров восемь юзом и замер.
Глеб зажал в правой руке тяжелый пистолет и вылез из машины. Он уже разобрался, что на дороге лежит человек. Тот не шевелился. Глеб подошел, внимательно посмотрел, затем наклонился и нащупал артерию на шее, она слабо пульсировала. «Жив», – Сиверов перевернул человека на спину. В это время Володька Кондаков открыл глаза.
– Нет, нет! – испуганно вскрикнул он. – Нет! – и попытался загородить лицо руками. Но тут же застонал от нестерпимой боли и опять потерял сознание. Глеб увидел, что весь правый рукав незнакомца набух кровью.
– Э-ка тебя зацепило!
Интуиция подсказала Сиверову, что этот человек получил огнестрельное ранение. Глеб разорвал рукав и рассмотрел неумело перевязанную рану.
– Э, братец ты мой, сейчас я тебе помогу. Слава Богу, аптечка при мне.
Он достал из машины коробку аптечки, раскрыл ее, сделал укол, стабилизирующий работу сердца, а затем занялся раной. Он столько раз в своей жизни видел огнестрельные ранения, что давно привык к ним. Он не испытывал ни брезгливости, ни страха, действовал умело, как настоящий военный санитар.
Перевязка но заняла много времени, но рана, как определил Глеб, была довольно серьезная. Сквозная, две пули попали в плечо, одна из них задела кость, но не перебила. Глеб принес флягу и дал Кондакову глотнуть воды. Тот зашевелил потрескавшимися, пересохшими губами и открыл глаза.
– Нет! Нет! – снова закричал Кондаков. – Не бей меня!
– Не бойся. Ты кто?
– Я… Я Володька Кондаков.
– Понятно, – сказал Глеб.
– Что понятно?
– Кто тебя подстрелил? Говори.
– А кто ты? – спросил в свою очередь Володька.
– Я из ФСБ, – ничего не выражающим голосом произнес Глеб.
– Из ФСБ? Что это такое?
«Вот счастливый человек, – подумал Сиверов, – даже не верится, что кто-то может не знать этой аббревиатуры».
– Федеральная служба безопасности. То же самое, что и КГБ.
– КГБ… – пробормотал Кондаков и заморгал глазами. – Военные… Военные стреляли в меня. Они взорвали машину.
– Какую машину? Какие военные? – торопливо спросил Глеб, уже чувствуя, что появилась наконец-то ниточка, за которую можно ухватиться. – Быстро говори, быстро! На, еще попей, – край фляги коснулся губ Кондакова.
Тот принялся жадно пить. Глеб посадил его, прислонив к грязному колесу «уазика».
– Теперь говори. Рассказывай все, что знаешь.
– Они убили лосенка.
– Какого, к черту, лосенка?
– Маленького, месяцев трех.
– Лосенка, говоришь? Зачем они его убили?
– Не знаю, не знаю… Их машина застряла на дороге, попала в колдобину.
– Какая машина, назови марку.
– «КрАЗ». Большой такой, огромный… Военный «КрАЗ».
– Военный, с тремя ведущими мостами?
– И с тентом.
– Сколько их – военных?
– Человек десять или двенадцать.
– Куда они поехали?
– Они там.
– Где там?
Кондаков неопределенно махнул рукой, все еще не в состоянии сориентироваться, где конкретно он сейчас находится.
– Где там? Ты можешь сказать точно? Можешь показать на карте?
– Нет, не могу.
– Тогда расскажи.
– Там колхозная ферма, заброшенная… Большой коровник на холме. Сбоку болото, через болото я и подобрался к ферме. Они все там.
– Так кто «они»?
– Военные, с автоматами, в пятнистой такой форме…
– В камуфляже?
– Да, в камуфляже, мать их…
– Они и в тебя стреляли?
– Да, я хотел пробраться поближе. Они схватили киношников.
– Каких киношников?
– Ну, приехали ко мне в гости, кино снимали. Я их возил по зоне. Они еще хотели потом поехать в церковь.
– В какую церковь?
– Где живет сумасшедший поп.
– Какой поп? Что ты несешь?
– Самый обыкновенный, настоящий поп. Он вернулся в зону. Раньше у него здесь был приход, а потом всех выселили, а он вернулся…