В таком случае ему ничего не остается, как взять меня в жены. (Смех.) И Августино составит хитрый брачный договор, в котором будет сказано, что в случае, если он умрет раньше чем через двадцать… нет, лучше тридцать лет, я лишаюсь какого бы то ни было наследства. А вот овдовев тридцать лет спустя, я стану полноправной наследницей состояния мужа. И тридцать лет подряд я буду лелеять Седого Волка, как если бы это был мой ребенок… (Голос Анны дрогнул. Она упомянула о ребенке против собственной воли. Я знал, какую нечеловеческую боль она испытывала при этом, как трудно ей было сдержать слезы.)
Нет, все не то. У Августино нет способов удержать меня рядом с собой и добиться моей преданности в такой степени, в какой этого бы не смог добиться Гонсалес. И потому можно сделать вывод, что ничего неординарного от Седого Волка ожидать не следует.
Завтра вечером я должна выйти на связь с Маттосом и сообщить ему, в какой день и в какое время к причалу базы за товаром подойдут суда. Скоростных катеров вокруг острова крутится немало, но ни один из них не подходит к берегу ближе трех-четырех километров. Если это катера торговцев, то создается впечатление, что они стоят в очереди и ждут, когда товар будет готов к погрузке. Подгадать момент, когда они начнут один за другим подходить к берегу, очень трудно, но я должна это сделать, иначе все усилия Маттоса взять контрабандистов с поличным окажутся бесполезными.
Я уверена, что многое завтра прояснится в процессе общения с пилотом. Он легко управляем, в этом я уже смогла убедиться. Значит, я должна использовать этого лоха на все сто. Если удастся на малой высоте пролететь над базой, то я смогу запомнить расположение корпусов, дорожек, посты охранников, заграждения и минные поля. Может быть, мне удастся увидеть какие-либо признаки подготовки к загрузке товара: рабочие могут переносить тюки, возить на тележках баулы, словом, во всякой муравьиной возне можно заметить что-нибудь полезное. Это будет очень удачный момент, тем более что Гонсалес в это время будет находиться в море, на одном из катеров.
Мне уже не терпится начать трясти этот остров, как яблоню с переспелыми плодами. Смогу ли уснуть в эту ночь? На сердце тревожно и сладко от смутного ожидания каких-то глобальных перемен…
Вот уже утро. Мне кажется, что я не сомкнула глаз, но чувствую себя бодрой и сильной. Ждать до полудня – слишком серьезное испытание для меня. Я не знаю, как убить время. Почти целый час провела на пляже, бегала, как ненормальная, вместе с псами по прибою, купалась, прыгала в волнах. Потом вернулась, приготовила кофе, поджарила сандвичи с колбасой и сыром, надела спортивные шорты и боди – такой прикид пилоту должен понравиться.
Сегодня вечером я должна дать Маттосу исчерпывающую информацию об острове, его обитателях и их бизнесе. Сегодня вечером, может быть, я смогу поговорить со своими несчастными друзьями Владом и Кириллом. (Влада упомянула первым!) Могу представить, сколько собак они успели навесить на меня, когда я действовала инкогнито, скрывая от них свои планы. Простите меня, ребята! Очень скучаю.
Уже одиннадцать. Пора выходить на восточный берег, где я должна встретиться с пилотом…
Я только что вернулась. (Голос почти неузнаваем. Частое дыхание. Большие паузы.) Надо снять с себя мокрую одежду и вытереться. Меня знобит. Где-то в коробках, кажется, была бутылка рома «Баккарди». По-прежнему не могу прийти в себя от всех впечатлений… Мы кружили над базой. Потом мне пришлось с вертолета прыгать в море. Этот мальчик, я имею в виду пилота, совсем потерял голову. (Слышно, как мокрая одежда упала на пол. Шлепки босых ног.) Не меньше километра мне пришлось плыть до берега. Едва выползла на камни, как услышала крик… Господи, лучше бы я этого не видела! На песке у самой воды рожала женщина. Наверное, это случилось внезапно. Рядом с ней суетились два врача… Все произошло очень быстро. Врач принял ребенка и крикнул: «Какой прекрасный экземплярчик! Какой великан!» Но ребенок не кричал. Я думала, что все новорожденные должны кричать. Врач стоял ко мне спиной, и я не видела ребенка. Второй накинул на руки полотенце и вытянул их вперед, чтобы принять младенца. И в это время первый присел, наверное, для того, чтобы перерезать пуповину. И я увидела его… Господи, я чуть не закричала от ужаса! У этого «прекрасного экземплярчика» не было головного мозга, практически вообще не было головы, но он двигался, словно заведенная игрушка, ритмично разводя в стороны ручки и дергая ножками…
Я должна выпить, чтобы согреться и прийти в себя, и тогда смогу рассказать обо всем остальном. Я сделаю это немедленно, чтобы не забыть деталей. А в этом случае каждая деталь имеет огромное значение…»
На этом запись обрывалась. Я прокрутил кассету до конца, но оставшаяся часть ленты была чистой.
«Что случилось с Анной? – думал я, ходя по комнате вдоль окон, по кругу. – Почему она не записала свой рассказ до конца? Что могло произойти?»
Я представил, как Анна выключила магнитолу, завернулась в большое полотенце, спустилась на кухню и стала искать бутылку с ромом. Что было потом? Почему Хосе сказал, что Анну вынесли в одном полотенце? Ее оглушили? Усыпили газом?
Я стал перечислять в уме всех, кто мог оказать на Анну какое-либо воздействие. Гонсалес? Но в это время он находился на катере. Хотя не исключено, что пилот к тому часу уже успел взять его на борт вертолета. Предположим, обиженный за то, что Анна его «продинамила», пилот рассказал шефу, как она спрыгнула с вертолета в море недалеко от запретной зоны. Гонсалес тотчас приказал пилоту взять курс на «маяк». Вертолет приземлился на бугре, когда Анна находилась на кухне. Чувствуя в Анне потенциального противника, Гонсалес не мог не воспользоваться таким прекрасным поводом для изолирования Анны. И Августино, когда бы ему доложили о шпионаже Анны, вряд ли смог бы ей чем-либо помочь.
Да, думал я, наверное, так все и произошло.
Стоп! – едва не крикнул я и остановился посреди спальни как вкопанный. Вечером того дня, когда состоялся полет на вертолете, Анна должна была выйти на связь с Маттосом. И она вышла! Но что она сказала комиссару? Если верить Владу, Анна заявила: никаких наркотиков на острове нет, катера к берегам не подходят, и она, как хозяйка острова, не намерена отчитываться о том, что происходит в ее доме.
Можно ли предположить, что это заявление Анна сделала под давлением Гонсалеса, под пытками или в наркотическом опьянении? Нет! Оно скорее на руку Августино, нежели Гонсалесу. Только Августино был заинтересован в том, чтобы сохранить на острове статус-кво, не допустить выхода на берег полиции или армейских подразделений.
Значит, Анна оказалась в руках Августино? И Седой Волк сделал тот самый сильный и неординарный ход, о котором Анна упоминала в магнитофонной записи? Ход оказался настолько сильным, что Анна безоговорочно отказалась от сотрудничества с Маттосом и вместе с этим от каких-либо контактов со мной и Владом.
Понять это я никак не мог. Десятки вариантов различного рода шантажа, угроз, обещаний всплывали в моей голове, но тотчас их нейтрализовала логика. Я слишком хорошо знал Анну и не мог поверить, что она испугалась шантажа. Она была одинока, у нее не было ни родителей, ни детей, и в этом смысле Анна оставалась неуязвимой. А все остальное, включая деньги, московскую квартиру, несколько задрипанных магазинов итальянской моды, Анна не считала той ценностью, ради которой можно было бы пойти на предательство друзей.
Чем больше я погружался в темные дела острова Комайо, тем больше тайн и загадок всплывало. О чем Анна хотела рассказать, но не успела это сделать? Что она увидела с борта вертолета? О каких чрезвычайно важных деталях она упомянула?
Шел второй час ночи, но даже призраки моего сна удалились восвояси. Я спустился вниз, в гостиную, и растормошил Хосе, спящего на диване в обнимку с ружьем.
– Что?! – хрипло вскрикнул он, вскакивая и глядя на меня дурными глазами. – Где?! Чего?!
– Расскажи мне еще раз, когда ты видел ее в последний раз? – спросил я, садясь на диван.
– Кого?
Надо было, конечно, дать ему возможность проснуться как следует, но у меня не хватало терпения.
– Я говорю о молодой женщине, которая жила здесь.
– Молодая женщина?
Матрос шумно выдохнул и стал растирать лицо ладонями. Я встал, подошел к бару, открыл его и плеснул в бокал ядреной мексиканской водки с перцем.
– Глотни, – сказал я, протягивая матросу бокал. – Эта штука хорошо мозги прочищает.
Он послушно, как лекарство, выпил водку, покачал головой, словно помогая напитку пробить путь к желудку, и посвежевшим голосом еще раз уточнил:
– Молодая женщина?… Я же тебе уже рассказывал! Утром за ней прилетел вертолет. Через пару часов он привез ее назад. А на следующий день…
