улыбнулся Леша. — А какую?
— Эту вы, наверное, не слышали.
— Ну давай послушаем, — серьезно ответил Худяков.
— Ну смотри Леша, мелодия тут не сложная, — я напел незамысловатый мотив, который Леша тут же повторил на гитаре.
Я окинул всех взглядом. Присутствующие обратились в одни сплошные слух и внимание. Пристально смотрели на меня в ответ. Ждали.
Когда вступительная часть гитарной мелодии кончилась, я начал песню.
Глупый мотылёк
Догорал на свечке
Жаркий уголёк
Дымные колечки
Звёздочка упала в лужу у крыльца…
Отряд не заметил потери бойца
Мёртвый не воскрес
Хворый не загнулся
Зрячий не ослеп
Спящий не проснулся
Весело стучали храбрые сердца…
Отряд не заметил потери бойца
Не было родней
Не было красивей
Не было больней
Не было счастливей
Не было начала, не было конца…
Отряд не заметил потери бойца…
Все внимательно слушали, не отрывали взглядов. Степаныч смотрел, и в глазах его поблескивало. К моему удивлению, старик, как можно было бы от него ожидать, стыдливо не спрятал своих глаз, не опустил их, чтобы скрыть этот блеск.
В предбаннике было практически тихо. Только гитара бренчала на простых аккордах, и звучал мой тихий голос.
Расслабленное лицо Худякова посуровело. Взгляд его провалился куда-то внутрь памяти. Стал расфокусированным и отсутствующим. Остальные будто бы напряглись. Я видел, как у Васи Комина на четких скулах заиграли желваки. Кто-то из слушателей, будто бы не выдержал и отвел глаза. Фима вообще стал темнее тучи.
— Отряд не заметил потери бойца… — Закончил я почти полушепотом.
Леха последний раз ударил по струнам и заглушил их рукой. В предбаннике воцарилась тишина, словно бы густевшая с каждой секундой.
Несколько мгновений, у меня складывалось впечатление, будто окружающие остались в замешательстве, не знали, что им сказать в следующий момент. Потом раздались спокойные хлопки. Это Худяков зааплодировал. Остальные присоединились, разогнав ту самую тишину.
— Ты прав. Не слышали. — Сказал он. — За душу взяло.
— Я б сказал, даже надавило на больное, — добавил Степаныч.
— Надавить я не хотел, — вздохнул я. — Просто нахлынули воспоминания.
— Воспоминания? — Спросил Фима. — Ты ж не воевал. Какие воспоминания?
— Да так, неважно, — ответил я, изгнав из памяти картинки, демонстрирующие сцены смерти моих товарищей: Жени, Фимы, Степаныча.
— Сам сочинил? — Вопросительно глянул на меня Худяков.
— Нет. Это Летов.
— А ты кто? — Хмыкнул Леша.
— А не. Это другой Летов. Егор. Музыкант. Песня так и называется «Отряд не заметил потери бойца». Вышла в девяностом, но я подумал, что вряд ли вы слышали такое.
— Именно этой — нет, — сказал насупившийся Илья.
— Эх, ладно. Давайте еще по одной и в баньку? — Сказал, приободрившись Степаныч. — Фима у нас еще проштрафился. Так что давай, Фима, убирай свою рюмку. Кто-нибудь, дайте ему стакан?
На следующий день, естественно, Фима со Степанычем болели. Особенно Степаныч. Его возраст брал свое, и подобные гулянки отражались на старике не лучшим образом.
Этим днем выписывали Женю, и я собирался поехать за ним на автобусе. Естественно, его мама тоже будет в больнице. Фима со Степанычем хотели прицепиться следом, но я настоял на том, чтобы они отдыхали.
Степаныч вообще едва мог подняться с кровати и ходил, словно живой мертвец. Фима же, к этому времени, успел опохмелиться, и, считай, лыку не вязал. Тут с одноногим Женей придется нянчиться, а еще и Фима. Не. Хай отдыхают. Нас ждет еще много работы впереди. На этой неделе должны были зарегистрировать Оборону. Нужно искать помещение под агентство.
Потому я поехал один. В больнице мы встретились с Марией Федоровной, и нам выдали хромого Женю, и я почетно вручил ему костыли.
Обратный путь опять лежал через автобус.
Женя всю дорогу болтал со мной ни о чем. При его маме мы не стали поднимать тему с продажей ТТ, который, кстати, отправился в вещдоки к Шелкопрядову. Да и по поводу его племянника я держал пока язык за зубами.
— Уже отвык на них передвигаться, — сказал Женя, неловко входя во двор их дома. — В последний раз ковылял так в Афгане, когда осколками посекло. А потом еще сидеть не мог нормально две недели.
— А. Это когда осколок пробил тебе ягодицы навылет? — Спросил я.
— Ну. Несколькими сантиметрами влево, и раздробил бы тазобедренный сустав. А так ниче, оклемался.
— Женя, — обиделась его мама. — Ну чего вы заладили о всяких глупостях болтать? Пойдем, лучше, быстрее в квартиру. Я вчера днем на рынок ходила. Купила продукты и испекла тебе тортик. Черный принц, как ты любишь.
— С орешками? — Улыбнулся Женя.
— С орешками.
— Стой, ма. А откуда у тебя деньги на торты-то? Мы ж посчитали, у нас было впритык.
— Ну… — Она замялась и глянула на меня. — Я еще у себя в пальто нашла кое-что. Забыла, представляешь?
— Ну-ну, — хмыкнул он, одарив меня многозначительным взглядом.
Во дворе было пустовато. Даже бабуськи, привычным делом, не сидели на лавочках. Погода оставалась пока еще совсем не весенней, и март начинался с обильных ветров, борющихся за тепло с остатками зимнего холода.
— Может, ма, ты пойдешь быстрее и чайник поставишь? Мне еще по лестнице подниматься. А Витя мне поможет.
— Ну давай, — обернулась она на Женю. — Как раз, пока поднимитесь, я чайник поставлю. Нарежу торт. Посидим. Витя, ты никуда не торопишься?
— Пока не тороплюсь. Только вечером у меня смена. В восемь.
— Моя? — Спросил Женя.
— Ага.
— Эх…
Мария Федоровна ускорила шаг, оторвалась от нас и исчезла в дверях подъезда.
— Притормози, Витя. Не торопись, — сказал вдруг Женя. — Давай поговорим. Да и покурить хочу. Сутки без курева, уши в трубочку почти свернулись. Теперь вот накуриться не могу.
— Ну давай покурим, — сказал я, присаживаясь на лавочку.
Женя сел рядом, устроил ногу поудобнее, примостил рядом костыли. Достал сигарету, закурил.
— Я знаю, что с тобой случилось на сделке. Прости меня, пожалуйста. Долго я общался с этими двоими. Место подобрали такое, чтобы они не решились ни в кого стрелять. Да и Шелкопрядов обещал, что будет присматривать. Держать омоновцев наготове.
— Откуда обо всем узнал? — Спросил я. — На самом деле, я не хотел говорить, что
